Старый патагонский экспресс - Теру Пол (книги полностью бесплатно txt) 📗
— Вы еще не были на рынке в Чичикасетенанго, — сказала она. — Туда все ходят.
И я подумал, что именно поэтому я там не побывал. Но сказал вслух:
— Я собираюсь поехать в Закапу.
Она расхохоталась. До сих пор не видел, как она смеется. Это было душераздирающее зрелище.
— Вы приехали сюда, чтобы попасть в Закапу?
— Да, это так.
— А вы знаете, как жарко в этой Закапе?
— Я ни разу там не был.
— Послушайте, — сказала она. — В этой Закапе нет ничего. Ничего, ничего.
— Но есть поезд до Закапы, — сказал я. — И дальше другой поезд до Сан-Сальвадора.
Это вызвало новый приступ жуткого хохота.
— Вы бы видели этот поезд!
Мне это уже надоело. Возникло желание высказать все, что я думаю по поводу ее отеля. А она сказала:
— Когда я была маленькой, у моего отца была ферма в Мазатенанго. Мне все время приходилось ездить к нему на поезде. На это уходил целый день! Но мне нравилось, потому что я тогда была маленькой. Но я уже давно выросла (против этого трудно было возразить) и с тех пор больше не езжу на поезде. Вам лучше поехать на автобусе. И не думайте про Закапу, поезжайте в Тикаль, посмотрите Антигуа, купите там на рынке сувениры, но не ездите в Закапу.
Я отправился на вокзал. Над двумя кассовыми окошками висел плакат: «Дешевле всего ездить на поезде!» Над одним окошком красовалась табличка: «К Тихому океану». Над другим: «К Атлантическому океану». Я заплатил доллар и купил билет до Закапы, станции на полпути до Атлантики.
Поезд уходил в семь часов на следующее утро, и я отправился на свою последнюю долгую прогулку по Гватемале. Это привело меня в Четвертый квартал и к церкви, какую я не ожидал найти не только в Гватемале, но и вообще во всем Западном полушарии. Меньше всего эта часовня напоминала русскую церковь, хотя у нее имелись вполне православные луковки на крыше. Это было какое-то безумное сооружение. На стенах красовались розовые прямоугольники, раскрашенные под кирпичную кладку. Колокольню украшали четыре конуса в виде мороженого, а сама колокольня опиралась на четырнадцать пестрых колонн, разукрашенных, как индейские шесты для скальпов. Еще там имелись балконы и крылечки, и цепочки лепных венков по краю крыши. Все четверо часов показывали неверное время. По одному из конусов карабкались горгульи и адские псы. С фасада смотрели лики четырех евангелистов, а из окон — двенадцати апостолов, и еще три Христа и двуглавый орел. Преобладало два цвета: красный и черный вперемежку со ржавым железом и лепниной. Панели на дубовых дверях покрывала резьба. На левой была изображена Гватемала в руинах, на правой — памятники на могилах, а надпись поверху гласила: «Часовня Госпожи нашей Великомученицы», с посвящением дону Педро де Альварадо-и-Месия. На щите дона Педро была изображена армия конкистадоров, двигавшаяся под сенью трех вулканов, один из которых извергался.
В церкви я обнаружил трех старушек, распевавших гимны в честь Девы Марии. «Марр-и-и-я, — самозабвенно тянули они, — Марр-и-и-я!» Еще в церкви затерялись дама с маленькой собачкой и пятеро индейцев. Эти набожные люди были подавлены — и разве можно их в этом винить? — дикой смесью мавританской кладки и испанской росписи на алтаре с огромным поверженным Христом под кружевным покровом и оплакивающей его Марией с семью серебряными кинжалами в груди. Все статуи были разряжены в пух и прах, а вазы наполнены живыми цветами. Стены украшали фрески самого устрашающего вида и грубая резьба: деревья, свечи, солнце с исходящими лучами, адское пламя. Обстановка подействовала угнетающе даже на маленькую собачку. И подумать только, именно эта церковь, изнемогающая от вызывающей роскоши, почти не пострадала от бесконечных землетрясений!
Но оказалось, что Политехнический институт далее по авенида Реформа также отличается завидной сохранностью. Выходило, что чем безобразнее здание, тем меньше на него воздействовали подземные толчки. Комплекс Политехнического института представлял собой театральную модель крепости, растянувшуюся на целых два квартала, с декоративными сторожевыми башнями и вышками и жалким подобием орудийных лафетов. Все было выкрашено в унылый серый цвет, а на центральной башне красовался девиз: «Добродетель — Наука — Сила». Вдоль широкой тенистой улицы, на которой находился институт, располагалась шеренга статуй: огромный бронзовый бык (его и без того немалый член казался еще больше, так как был выкрашен в алый цвет), пантера, олень, еще один бык (точнее, вол), лев, побивающий крокодила, два сцепившихся в поединке больших диких вепря (один рвет клыками брюхо другому). На пересечении этой улицы с главной улицей города тоже красовались статуи: львы, гирлянды, девы и группы героических патриотов на бронзовых постаментах. Тут же обнаружился канализационный колодец: широкий и глубокий, как преисподняя.
Улица была пуста, никто больше не гулял по ней. И пока я шел в полном одиночестве, мне все больше казалось, что все это: дурацкая церковь, бутафорский дворец и жуткие скульптуры — выжило после землетрясений не просто так. Это было еще одно доказательство тому, что дураки живучее всех. Я продолжал шагать вперед и уже в полной темноте набрел на вегетарианский ресторан. В общем зале сидели всего трое посетителей, один из которых — судя по тюрбану, длинной бороде и серебряному браслету, исповедовавший религию сикхов — был молодым калифорнийцем. Он признался, что давно собирается отказаться от сикхизма, но ему лень бриться, а тюрбан внушает чувство уверенности. Все трое были архитекторами, проектирующими дома для тех, кто остался без крова после землетрясения в 1976-м.
— Вы занимаетесь исключительно проектированием домов? — спросил я. — Или вы и строите их тоже?
— Проектирование, штамповка кирпичей, планировка поселков, строительство домов — от начала и до конца, — сказал человек в тюрбане.
Я заметил, что такой вид идеализма может привести к неисправимым последствиям. Ведь это не они, а правительство должно заботиться о том, чтобы у его граждан была крыша над головой. В конце концов, если им не хватает денег, можно было бы продать на вес одну из этих статуй.
— А мы и работаем на правительство, — сказал один из его товарищей.
— Но разве не было бы лучше научить людей строить и предоставить им самим заботиться о себе? — удивился я.
— А мы так и делаем, — сказал человек в тюрбане. — Строим три стены. Если человек хочет свой дом, ему придется закончить его: сложить четвертую стену и возвести крышу.
Я всемерно одобрил такое начинание. Оно показалось мне идеальным решением, уравновешивающим идеалистический подход со здравомыслием. Я признался, что до сих пор обстановка в Гватемале казалась мне весьма мрачной и даже безнадежной. А что они могли сказать по этому поводу?
— Отвечай ты, — сказал один из товарищей человека в тюрбане. — Ты провел здесь уже целый год.
— Это тяжелые люди, — сказал он, задумчиво оглаживая бороду. — Но у них есть на это причины.
Глава 7. Поезд на 7:30 до Закапы
Это был негостеприимный город, однако в шесть часов утра туманная дымка придала ему очарование тайны и простоту горного пейзажа. Прежде чем солнце развеяло туман, его языки расползлись длинными светлыми полосами по улицам, выбелив приземистые здания и превратив в призраков угрюмых жителей: как будто они появились в последний раз в мире живых, чтобы отомстить за себя и исчезнуть навеки. В эти минуты и сам город Гватемала превратился в какой-то призрак, в бесплотный набросок, а нищие индейцы, не имевшие здесь никакой реальной власти, в густые враждебные синие тени на его улицах. Они стали хозяевами своего города в этот час. Ветра не было совершенно, и ничто не беспокоило серые клочья тумана, зависшие над самой землей. Даже железнодорожный вокзал, самое обычное строение из кирпича, приобрел какие-то зловещие черты. Туман так плотно укутывал его верхнюю часть, что можно было только догадываться о скрытых над головой пяти этажах с башней с часами и кованой оградой, засиженной голубями. Возле кассы стояло в очереди за билетами человек двадцать, все они были в лохмотьях. Но даже их лохмотья предательский туман умудрился превратить в клочья дыма.
