Венеция. Под кожей города любви - Бидиша (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt, .fb2) 📗
В августе заканчиваю кусок работы и решаю отметить это, подарив себе билет на представление в палаццо Пизани, за Кампо Санто-Стефано. Это балет в постановке хореографа Мауро Константини.
— Вы имеет право на какие-то скидки? — спрашивает девушка в кассе.
— Нет… — Я просматриваю список возможных льготных категорий. — У меня нет карты «Rolling Venice», и я не аспирантка.
— Но вам ведь еще нет двадцати шести?
— Совсем недавно исполнилось, день рождения был, конечно, не вчера, но пару недель назад, — объясняю я сокрушенно.
— Ах, отлично! Тогда я сделаю вам подарок на день рождения, — решает она и продает мне билет со скидкой.
Хохоча от радости, я бегу к Кампо Санта-Маргерита, захожу в первое попавшееся кафе и угощаю себя лазаньей на ужин. Об ужине: дешевизна (семь евро — дешево для Венеции) должна была бы меня насторожить. Официант кладет передо мной бумажную салфетку-скатерть и пластмассовый контейнер, в котором бултыхаются пластмассовые нож с вилкой и влажная салфетка в пакетике. А вот и лазанья — ярко-оранжевая, обжигающе-острая, прямиком из микроволновки и совершенно размякшая по краям. К ней — две черствые белые булочки. Еда из самолета. Ну и черт с ней.
Я наблюдаю, как опускаются сумерки. В девятом часу добираюсь до палаццо, прислоняюсь к стенке и смотрю, как подтягивается публика. Как всегда безупречные пожилые венецианцы, ухоженные женщины с идеальными прическами, молчаливые мужчины… Почти нет туристов (себя я считаю за половинку туриста). Неожиданно замечаю Тициану, агента по недвижимости, — ее ни с кем не спутаешь: поджарая, длиннорукая, с приподнятыми плечами и в развевающихся русалочьих одеждах. Она ловит мой взгляд, в первый момент удивляется, потом улыбается, поднимает глаза к небу и с распростертыми объятиями идет навстречу. Я застенчиво сияю.
— Ты одна? — спрашивает она по-итальянски.
— Да, — блею я.
Она берет меня за руку:
— Идем со мной.
Тициана представляет меня своим друзьям: женщине, которую я раньше встречала на коктейле в «Metropole», паре мужчин лет по пятьдесят с лишним — все с мягкими, интеллигентными лицами. Здесь и ее мама, сидит в сторонке, рядом пара костылей. Мама у Тицианы плотная, вид у нее очень здоровый, цветущий; крепкое квадратное загорелое лицо, короткие седые волосы. Она в шелковой блузе навыпуск и брюках.
— У нее проблемы со спиной, — поясняет Тициана. — Ей семьдесят шесть лет.
— Вот это да! В вашей семье все так молодо выглядят, — говорю я по-английски. Мама выглядит на пятьдесят.
После этого мы поддерживаем общий разговор на итальянском — Тициана не разрешает мне говорить по-английски. Когда публики становится больше, ускальзываю со словами: «Надо идти, у меня место в середине ряда», — в итальянском политесе я пока разбираюсь не очень хорошо и боюсь задержаться слишком надолго, показаться навязчивой. Тициана берет с меня слово, что после спектакля я найду их в соседней джелатерии и мы вместе угостимся мороженым.
У меня удобнейшее место во втором ряду: передо мной сидит маленькая девочка. Ее громадный папаша сидит рядом, держа на коленях второго ребенка. Женщина справа лениво, на итальянский манер, усмехается с грустным видом: ей совсем ничего не видно. «Со мной это всегда происходит», — шепчет она, покорно и безропотно улыбаясь. Ей чуть за шестьдесят, изящная фигура балерины, аккуратный, из белого льна, костюмчик с юбкой, уложенная стрижка — она миловидна, как дорогая кукла. В соседнем кресле, развалившись, сидит ее супруг; то и дело он тянется к ней и ребячливо что-то шепчет ей на ухо.
Спектакль изумительный. Особенно сильное впечатление производит одна балерина — тонкая, как нитка, мускулистая, угловатая, мертвенно-белая, с острым лицом, яркая. Руки и ноги у нее — как длинные иглы, все движения, как у паука. Абсолютный контроль. Впечатление несколько портит хореограф, который каждые десять минут выскакивает на сцену, чтобы объяснить, что происходит, и ответить на вопросы. Хореограф — лысый коротышка крепкого, мускулистого сложения. Лицо у него заурядное, круглое, улыбчивое; очки без оправы, майка в обтяжку, джинсы и модные кроссовки. Он машет руками, крошит воздух пальцами, шевелит ими около рта, будто пробуя на вкус каждый кусочек того, что говорит. В последней порции вопросов и ответов он произносит благодарственные слова:
— Я так счастлив… В Венеции всегда все бывает особенным: обычно в тот момент, когда спектакль заканчивается, зрители встают и спешат к выходу, а вы смирно сидите, и я страшно благодарен вам за возможность поговорить о том, что мне нравится и что я страстно люблю.
Пауза. Все присутствующие явно думают об одном и том же: «Сидим-то мы потому, что мы венецианцы, а ты нет. Так что ты должен убраться отсюда первым».
В конце концов зрители покидают зал. Я в полном одиночестве стою у выхода и пытаюсь решить, было ли приглашение Тицианы искренним или это просто итальянский способ сказать: «Увидимся как-нибудь».
После некоторых колебаний вхожу в кафе-мороженое, где уже сидит компания моего агента. Неуверенно смотрю на них издали. Тициана замечает меня, вскакивает, находит стул.
— Ну как, что ты думаешь?
— Danza belissima, conversazione brutta, — ехидничаю я, допуская ошибки. (Танец прекрасный, а разговоры нудные.)
Тициана находит это остроумным — она же не знает, что я репетировала реплику минут сорок.
— Danza belissima, conversazione brutta, — повторяет она с моими интонациями, и все смеются. — Эта девочка — феномен. Она здесь всего месяц и уже говорит по-итальянски.
— Я не могу говорить по-итальянски, — скромно говорю я по-итальянски, обожая в этот момент Тициану, — но я многое понимаю.
Разговор сворачивает на обсуждение других культурных событий в Венеции. Друзья Тицианы строят планы, договариваются.
— Может, пойдем на оперу Вагнера? — предлагает кто-то.
— Мне кажется, эта опера слишком затянута, тяжела, скучна и утомительна, — говорит Тициана, опираясь локтем на спинку моего стула.
Как это всегда бывает в Венеции, в кафе заходят знакомые или друзья тех, кто сидит за столом. Тогда они начинают кричать: «Чао! Чао! Чао, Роберто/Паола/Маурицио/Отто!»
Ближайшая, как я понимаю, подружка Тицианы — женщина с прекрасной фигурой; кожа загорелая, слегка морщинистая, правильные черты лица, изогнутые губы, миндалевидные глаза и брови дугой. Мягкие, подстриженные каре каштановые волосы падают ей на плечи. Она держится скованно, ей явно недостает обаяния Тицианы.
— У тебя вкусное мороженое? — спрашивает ее Тициана.
— Нет, сплошные сливки. Я-то думала, это будет порция мороженого и немного взбитых сливок сверху, — отвечает она, перемешивая мороженое ложкой.
— Я ела очень вкусное мороженое в Денвере, штат Колорадо, — неожиданно произносит мама Тицианы.
— Да что вы! В Америке? Точно, вы уверены? — недоверчиво восклицают все.
— Его делали супруги-итальянцы.
— А! Вот почему!
Заходят еще какие-то знакомые Тицианы и ведут на поводке милейшего рыжего бассета — приветливого, слюнявого, готового облизать всех вокруг. Он проталкивается у нас между ног и смотрит вверх умильно и весело. Когда они уходят, Тициана замечает:
— Это не простая собака. Он знает две сотни слов, не меньше. Если ему скажешь: «Где вчерашняя газета?» — он пойдет к мусорному ведру и достанет ее. А еще он умеет петь. Он живет в доме, мимо которого проплывают гондолы для туристов, и всякий раз, как под окном запоет гондольер, он бежит к окну и начинает петь: «Авуу! Аууу!» Стоит включить радио, он тут как тут: «Авуу, аууу!» — впрочем, получается неплохо. А один раз утром гондольер подплыл на своей лодке к окну и спросил: «Синьора, а где ваш бассет? У меня сегодня вечером концерт. Мне просто необходим ваш бассет!» — Мы смеемся, а Тициана добавляет: — Моя собственная собака, Коко, знает примерно пять слов: место, еда, Коко, дверь и гора. То есть она примерно понимает, куда идти. К тому же она глуховата, так что…
