Золотые Антилы - Северин Тим (читать книги без регистрации .txt) 📗

Но в ту же ночь дозорные услышали странные звуки и разглядели в темноте чужие корабли. Вспомнились дикие слухи о голландцах, и испанцы засуетились. Даже Гейджу пришлось потрудиться, всю ночь выслушивая исповеди моряков, не сомневавшихся, что они погибнут в грядущей битве. Зато их исповедник утешался тем, что «Сан-Себастьян» укрылся под широким бортом адмиральского галеона. Для пущей безопасности он приготовил себе укрытие за грудой бочек в корабельном трюме. Когда же рассвело, испанцы, глядевшие в пушечные порты с горящими запальниками в руках, увидели не голландцев, а долгожданную мексиканскую эскадру, на которой провели столь же неспокойную ночь, заряжая орудия, наполняя пожарные ведра и вообще готовясь к генеральному сражению. «Тогда, — пишет Гейдж с напыщенностью, свидетельствующей об огромном облегчении, — стали спускать боевые флаги, царство Нептуна разносило радостное гудение труб с корабля на корабль, и лодки доставляли приветственные послания. Все выкрикивали по-испански „Buen viaje“ и „Buenpasaje“, и все утро прошло в дружеской перекличке и добрых пожеланиях».

В суматохе поздравлений и братания никто не заметил, что к соединившемуся флоту примкнули два чужих корабля, тихо подошедших с наветренной стороны. Когда же их наконец заметили, было поздно. На адмиральском корабле еще поднимали сигналы с приказом двум кораблям назвать себя, а два незнакомца, круто развернувшись, зажали бортами отставшее судно, груженное сахаром и прочим товаром на восемьдесят тысяч корон, и дали залп из бортовых орудий. Они вывели из строя все пушки на купце, кроме двух, и в полчаса взяли его на абордаж, подавили сопротивление команды и преспокойно отогнали трофей от флота, где военные корабли все еще пытались выстроиться в боевой порядок. «Тогда, — писал Гейдж, — испанцы сменили свой веселый напев на „Voto a Dios“ и „Voto a Cristo“ [13], бушевали, сквернословили и богохульствовали, иные проклинали капитана захваченного судна, называя его предателем, нарочно сдавшимся без боя… другие бранили захватчиков, называя их „Hijos de puta, borrachos, infames ladrones“ [14], мерзавцами, пьяницами, бесчестными ворами и пиратами. Иные хватались за мечи, словно желая изрубить врага на куски, другие хватали мушкеты, чтобы застрелить их, третьи топали ногами, словно обезумев, и бегали по кораблю, словно готовясь выпрыгнуть за борт и погнаться за врагом вплавь».

Однако флот не мог ни повернуть, ни выручить товарищей, ни отрядить военный корабль в погоню. Драгоценный конвой должен был любой ценой идти вперед, потому что испанцы по горькому опыту знали: стоит задержаться, как подоспеют другие каперы, будто акулы на запах крови, и растерзают флот в клочья. Галеоны тяжело двинулись дальше, и несколько дней спустя развернулись в панике, когда лоцманы едва не вывели весь флот на камни и отмели Багамских островов. Спас только выполненный в последнюю минуту маневр, и, прислушиваясь к пугающему грохоту, всматриваясь в буруны разбивающейся о рифы воды, лоцманы бормотали молитвы и клялись, что острова населены подстраивающими кораблекрушения колдунами, вызвавшими туман и тьму, чтобы заманить корабли к погибели.

Впрочем, по мнению Гейджа, Серебряному флоту угрожала скорее некомпетентность испанских моряков, нежели черная магия. Единственный за все плавание сильный шторм потопил купеческое судно и сильно потрепал такелаж и мачты двух галеонов. А затем, когда показалась земля, раздались крики «Espana! Espana!» и многие пассажиры стали забивать последнюю скотину, чтобы пиршеством отпраздновать прибытие, штурманы признались, что неправильно определили местоположение, и земля эта — не Испания, а остров Мадейра. Впереди еще семьсот миль пути. Двенадцать дней спустя, когда они все же увидели аванпорт Кадиса, Санлукар де Баррамеда, Гейдж с благодарностью отметил, что в гавань их вводили лоцманы Санлукара, а не индейские навигаторы.

«Англо-американец» задержался в Санлукаре ровно настолько, чтобы купить мирскую одежду вместо черно-белого одеяния доминиканца, после чего украдкой пробрался на голландский корабль, плывший в Англию. В Дувре таможенники приняли его за урожденного испанца, потому что он с трудом наскреб в памяти несколько ломаных английских фраз и говорил на родном языке с запинкой и сильным акцентом. Невестка, которую он навестил, прибыв в Лондон, дразнила его, что он объясняется скорее как индус или валлиец, нежели как англичанин. Минуло без малого двадцать три года с тех пор, как он мальчиком уехал во Фландрию учиться. Он вернулся домой дезертиром, почти без гроша. Все же он мог гордиться своими странствиями и приключениями. Как гласит последняя фраза в его «Путешествиях»: «Теперь, мой добрый читатель, ты видишь, как американец, пройдя многие опасности на суше и на море, благополучно вернулся в Англию».

Глава 9. Английская «помойка»

Если Томас Гейдж полагал, что навсегда распрощался с Золотыми Антилами, он ошибся. Этот беспокойный мошенник был наделен неуемной энергией, вечно толкавшей его пробовать один способ за другим в надежде сделать карьеру; и потому, оказавшись в Англии, он, подстегиваемый неутоленным честолюбием, неизбежно должен был увидеть в недавних американских испытаниях ступеньку на пути к успеху. Томас Гейдж был — и сам это знал — редким явлением для своего времени: англичанином, повидавшим испанскую империю в Новом Свете и вернувшимся со сведениями из первых рук о легендарных странах, закрытых для половины европейских народов. Для врагов Испании такой человек был находкой, источником информации, заслуживающим всяческой заботы, и экспертом, к мнению которого прислушивались с величайшим вниманием. Итак, теперь Гейдж избрал для себя роль «знатока Америки». Повторяя его хвастливое выражение, «он не видел причин скрывать опыт под спудом».

Правда, действовать приходилось с осторожностью, потому что, когда он вернулся на родину, до антииспанской политики кромвелевской республики оставались еще годы. Англией правил Карл Стюарт, и его ссоры с парламентом, хоть и ушли вглубь, продолжали кипеть. То были неспокойные годы, когда король с парламентом маневрировали каждый в свою пользу, высокопоставленные и рядовые духовные лица забыли о церковных догмах за обвинениями в ереси и борьбе за свои интересы, а простой народ испуганно метался между двух огней. Попав в эти мутные воды, Гейдж благоразумно не стал лезть на рожон. Первые пятнадцать или восемнадцать месяцев после возвращения он провел в Суррее с родственниками, по-видимому простившими ему бегство к доминиканцам (отец скончался четырьмя годами ранее, исполнив свою угрозу и не упомянув Томаса в завещании). Затем он предпринял поездку в Гент к старшему брату, сэру Генри, который в то время служил полковником Английского легиона, размещенного в Нидерландах. Надо полагать, плавание через пролив вновь пробудило в Томасе тягу к странствиям, потому что из Гента он отправился в большую поездку по Европе, посетил Кельн, Франкфурт и Милан и наконец добрался до Рима. Здесь он решил, что ему хочется жить во Франции, и добился от генерала своего ордена (тактично закрывшего глаза на побег из Гватемалы) перевода в доминиканское аббатство в Орлеане. К концу года (1640) он отказался и от этого плана и вернулся в Англию, готовый свернуть на новую тропинку своей и без того извилистой карьеры: 28 августа 1642 года в готическом соборе Святого Павла (древнее здание, уничтоженное Великим Лондонским пожаром) Томас Гейдж торжественно отрекся от католической религии и принял англиканскую веру. Через шесть недель при Эдж-хилле произошло первое сражение гражданской войны.

Маловероятно, чтобы в обращении Гейджа в англиканство сыграли большую роль религиозные мотивы. Естественно, обращенный много говорил о «деле совести», утверждая, что терзался сомнениями, еще будучи юным послушником, но эти благочестивые рассуждения были слишком мелки и слишком вторичны, чтобы принимать их на веру. Даже текст его отречения написан с легким перебором. Он озаглавлен: «Тирания Сатаны, открывшаяся в слезах обращенного грешника…» Не приходится сомневаться, что Томас Гейдж, со своим вкусом гурмана и свойским подходом к церковным приношениям, имел мало общего со строгой простотой крайних протестантов. Однако со временем, по мере того как центр тяжести английской религии смещался все дальше влево, Гейдж перекрашивался, подобно хамелеону, и наконец стал «мирским проповедником» в приходе Акрайз в Кенте. Можно подумать, будто своим легким отступничеством Томас Гейдж никому не причинил вреда, а просто сменил религиозную окраску, чтобы избежать преследований фанатиков. Но это было бы далеко от истины. Он, как обычно, не продумал последствий своих действий и, как обычно, от этого пострадал. После отречения он обнаружил: от него ждут, чтобы он доказал искренность своего поступка, дав показания против прежних собратьев, нелегально подвизавшихся в Англии. В результате на основании его свидетельств были осуждены и казнены три католических священника, из которых один был прежним соучеником Томаса по колледжу Сент-Омера, а второй служил капелланом у сэра Генри Гейджа. Даже по суровым меркам тех времен такие дела считались подлостью, и семейство оказалось настолько шокированным, что предложило беспутному родичу тысячу фунтов, лишь бы он покинул страну. Когда подкуп не удался, полковник Гейдж пошел даже на то, что послал через пролив человека с заданием похитить (или, по дикому утверждению Томаса) убить своего заблудшего брата.