Кратер Эршота - Пальман Вячеслав Иванович (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Но и забор не мог служить достаточной гарантией от непрошеных гостей. Уж больно они велики. Что им забор? Носороги продолжали навещать мой заветный уголок каждую ночь. И тогда я решил пожертвовать одним патроном.
Вы видели или нет это чудовище? Да, я и забыл… Конечно, видели… Косматая его кожа имеет трехсантиметровую толщину. Что сделает ей картечь? Комариный укол… Лобовая часть морды ещё более неуязвима для пули. Нужно бить только в глаз или в пасть. А для этого надо подходить к носорогу вплотную, что практически равно самоубийству.
Тогда я сделал засаду. Засел за камнями ограды и стал ждать «гостей». Они пришли скоро и с противным хрюканьем закружились вдоль стены, отыскивая слабое место. Темнота ночи и непоседливость чудовищ мешали прицелу. Но, наконец, один из них просунул рог между камней, стал расшатывать глыбы и на какую-то секунду замер на месте. Я выстрелил в упор и не промахнулся. Зверь рухнул на землю, заливая кровью камни забора. Второй носорог, испуганный выстрелом, кинулся прочь, и с тех пор вот уже много лет не приходит сюда и не попадается мне на глаза, хотя до самого последнего дня продолжал вредить моим дальним полям, не опасаясь пули. Увы! Картечи и патронов у меня больше не было, Но вернёмся немного назад. Скоро мой дом был готов. Как видите, он далёк от совершенства по части красоты и изящества, но в нем сухо, тепло и, с моей точки зрения, даже уютно.
Первое время я добывал себе пищу с помощью ружья. Баранов в моих владениях оказалось так много, что охота на них не составляла особого труда. Однако надо было подумать и о другом способе ловли.
Я начал делать загонку для них. Сперва поставил частокол в два метра высотой. Оказалось недостаточно высоко. Животные легко перепрыгивали через такой забор. Пришлось увеличить высоту до трех метров. Менее чем через два месяца у меня оказался прекрасный крааль, с двух сторон обнесённый частоколом, а с двух — уступом каменной стены.
В конце первой зимы, как я уже говорил, выпало очень много снега и животным приходилось нелегко. Я превратился в заправского косаря. С ножом в руке, ко-торый заменял мне косу, и со снопом осоки много дней подряд я ходил от больших болотных зарослей до крааля, стараясь сделать этот уголок местом для постоянной кормёжки баранов. Они привыкали к общению со мной медленно, приходили в загонку с большой осторожностью, но все же приходили. В один прекрасный день я закрыл за забором сотню баранов и принял их на своё обеспечение. Опыт удался. Теперь, уже не скрываясь, приходил я в загонку, разбрасывал по снегу траву и наблюдал, как ели мои питомцы. Когда через некоторое время я выпустил стадо на волю, оставив себе только нескольких молодых барашков и ягнят, то мог с удовлетворением наблюдать, насколько изменились по отно-шению ко мне эти весьма пугливые животные. Больше мне не надо было охотиться. Не только мясо, но и овечье молоко и сыр стали для меня повседневной пищей.
Итак, с голода я умереть уже не мог. У меня был очаг — вот этот самый бревенчатый дом, в котором мы находимся сейчас, загонка для моих мамонтов, крааль для баранов и даже огород, засеянный в первую же весну капустой, морковью, свёклой, картофелем и редькой. Сейчас он, конечно, гораздо больше по размерам; в первый же год он представлял собой совсем маленький кусочек разделанной земли. Дружба с гигантами и со многими другими животными обеспечила мне безопасность и даже их помощь в физической работе. Мой враг — носорог до самой своей гибели старался не показываться в этой части кратера, а с волками-хищниками, во всех отношениях вредными для моих подопечных животных, удалось расправиться, заманивая их в ловушки — ямы, куда я клал приманку.
Существование, таким образом, наладилось. И вот тогда же возникла потребность в труде уже не только для своих личных нужд, но для чего-то несравненно большего, важного. Необычайность условий, в которые я попал, возбуждала чисто научное любопытство, крайне хотелось заняться серьёзным изучением всех сторон бытия в этом удивительном замкнутом мире, чтобы дать людям новые данные о фактах, известных в науке пока только в виде предположений или в виде более или менее обоснованных гипотез.
Это и явилось делом целого ряда лет моего невольного заточения.
— Я понимаю, — внезапно сам себя перебил Сперанский, увидев порывистое движение Бориса, — вы хотите спросить, каково было моё душевное состояние, питал ли я всё-таки надежду на освобождение, впадал в отчаяние или просто примирился со своей судьбой и жил, как жилось и пока жилось, лишь бы не умереть? Так? Вы это хотели спросить?
— Да, — признался Борис, до крайности удивлённый тем, что этот человек, проживший половину своей долгой жизни в одиночестве, без общения с людьми, сохранил живость ума и угадывал его мысли.
Сперанский ответил после небольшой паузы.
— Двадцать шесть лет, — сказал он, — долгий срок. Хватило у меня времени и на надежду, и на отчаяние, И это хорошо, что они чередовались. Согласитесь, надеяться я мог только на чудо. А это было бы глупо. Отчаяние? Конечно, были минуты отчаяния. Легко, думаете, сидеть годами на лоне природы и знать, что никогда не увидишь того, что тебе дорого, ради чего ты жил?! Но, видимо, оно не было слишком сильно, иначе вы не застали бы меня живым… Значит, я примирился? Только не это! Примирение человека с несчастьем я считаю унизительным и гнусным. Я работал! Мои записи будут вкладом в науку. Именно это сознание позволяло превозмогать отчаяние, которое охватывало меня иногда, в минуты слабости. И это же сознание придавало Другой характер моей надежде. Я не рассчитывал на чудо, которое спасёт меня лично, но я был уверен, что раньше или позже, но люди придут сюда, в этот кратер, найдут мои записи, прочитают — и, таким образом, мой труд послужит свободной России, Вот вам ответ на ваши вопросы, молодой друг!
— Позвольте пожать вашу руку, — негромко попросил Борис, Все потянулись к старику. На этом его рассказ кончился. Было уже поздно.
Глава девятнадцатая
в которой сообщаются краткие сведения о Сперанском и его хозяйстве
В эту ночь все спали как убитые. Дело в том, что ко всем необычным переживаниям этого дня присоединилось ещё одно, весьма важное для здорового сна, а именно — баня. Строго держась добрых правил русского гостеприимства, хозяин повёл своих гостей в баню. Да-да, в настоящую баню, с горячей водой, с паром и с душистыми берёзовыми вениками. Только тот из наших читателей, кому уже доводилось неделями блуждать по зимней тайге, спать не раздеваясь под морозным небом у дымного костра, только этот читатель, повторяем мы, поймёт, какие чувства может вызвать горячая баня!
Лука Лукич стонал от удовольствия, когда Любимов, поддавший такого пару, что начали потрескивать балки на потолке, хлестал его берёзовым веником по распаренной спине! Горячей воды было вдоволь. Баня работала на даровом природном тепле: прямо из каменной стены хлестал горячий источник. Топка, сложенная из камней, нужна была только для пара; стоило плеснуть два — три ушата на горячие камни — ив маленькой бане становилось жарко, как… как в бане.
У хозяина нашлось и мыло. Он сам варил его из бараньего жира и поташа.
В общем, после пережитых волнений, после великолепной бани и обильного ужина, к которому, несмотря на протесты радушного хозяина, приложил свою опытную руку и Лука Лукич, разведчики спали богатырским сном.
В доме стояла тишина. Жёлтым светом горел сальник, освещая спящих и самого Сперанского, который один только не спал.
Воспользуемся тишиной, царящей в доме, чтобы очень кратко рассказать о Сперанском.
Владимир Иванович родился в 1885 году в Петербурге, в семье мелкого чиновника. Он окончил гимназию, поступил на медицинский факультет и по окончании курса, как человек выдающихся способностей, был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию.
