Между Полюсом и Европой - Зингер Евгений (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Вечером захожу в клуб. Из комнат доносятся голоса певцов, звуки баяна и других инструментов — идут обычные занятия горняков, посвящающих свой досуг художественной самодеятельности.
По главной улице, ведущей к рудоуправлению, прогромыхал и скрылся за поворотом пожарный вездеход. На его радиаторе нарисован масляной краской очень популярный на Шпицбергене белый медведь, изображённый сидящим на вершине земного шара. Архипелаг — один из немногих в Арктике населённых человеком районов, где ещё сохранился в значительном количестве этот «царь» полярных зверей.
Недолгое безмолвие нарушает визгливая сирена. Вскоре посёлок оглушает раскатистый взрыв, от которого на мгновение становится немного страшно, и из чрева ближней горы поднимается высокий столб дыма. Вслед за первым гремит второй взрыв, третий. Это на окраине Баренцбурга, на высоте 100 метров над уровнем моря, идёт выемка грунта. Здесь сооружаются железобетонный резервуар ёмкостью 15 тысяч кубометров и пруд-копань с очистными сооружениями на 5 тысяч кубометров пресной воды. Строители возводят также насосную станцию, трассу водоводов, котельную и другие сооружения, необходимые для создания резерва влаги на руднике.
Но вот сирена известила об отбое тревоги. Вновь взревели могучие зиловские самосвалы, вывозя только что взорванную скальную массу, залязгали бульдозеры, очищая завалы, заскрипели экскаваторы, захватывая своими ёмкими ковшами раздроблённую горную породу.
Через две недели из Пирамиды прибыли на попутном пароходе «Якан» Троицкий, Корякин и Михалёв. Спускаясь с плато Ломоносова, они «сняли» последние данные снегомерных реек, поставленных почти до самого конца ледникового языка Норденшельда, а также измерили скорость движения ледника.
На месте бывшей станции, рядом с глубоким шурфом, тщательно закрытым сверху, был сложен необычайный опознавательный знак в виде большой снежной пирамиды, увенчанной высокой дюралевой вехой. Внутри этого сооружения остались лежать до «лучших времён» трехметровые куски деревянного пола КАПШа (сделанного в Баренцбурге!), метеобудка с подставкой, железная бадья, весовой снегомер, молочный бидон, стол и другое имущество.
К высокой вехе прикрепили алюминиевую фляжку, внутрь которой положили специальную записку на русском и английском языках. В ней сказано, что здесь находилась летом 1965 года временная гляциоклиматическая научная станция Шпицбергенской экспедиции Академии наук СССР «Ледниковое плато Ломоносова».
Хочется верить, что когда-нибудь через много лет другие исследователи смогут обнаружить захороненные под снегом и льдом остатки нашей станции и продолжить в этом месте начатые нами работы.
МЫ ЖИВЁМ НА ОДНОМ ОСТРОВЕ
После кратковременного отдыха мы наметили провести исследования в районе долины Адвент, вблизи Лонгйира. В этом районе находится узел интересных горных ледников.
В конце августа консульство СССР информировало сюссельмана о намеченных нашей экспедицией работах и запрашивало разрешение на использование гляциологами под временное жильё норвежских хижин в долине Адвентдален.
Вскоре был получен благоприятный ответ. 4 сентября Василий Фурсов снова загрузил на свою «стрекозу» всю экспедицию гляциологов и повёз её вдоль южного берега Ис-фьорда по знакомому, не раз «обкатанному» маршруту. Минут через пятнадцать справа показался Адвент-фьорд, и мы повернули туда. Первая посадка вертолёта была произведена километрах в семи за Лонгйиром, у домика, намеченного нами по карте. Здесь должна базироваться группа, в которую входили Маркин, Михалёв и я. Мы простились с Троицким и Корякиным — их путь лежал ещё дальше километров на двадцать, в самое верховье Адвентдален.
Дверь «нашего» дома оказалась запертой. Ключей, обычно висящих на видном месте у самого входа, не было видно. Заглянули под порожек, осмотрели все щели и дыры вблизи двери, перевернули несколько каменных плит, лежащих вокруг, но ключей не нашли. Положение становилось трагикомическим: разрешение на проживание в хижине есть, а попасть в неё не можем.
Фурсов успел уже высадить второй отряд гляциологов и пролететь мимо нас в сторону Баренцбурга, а мы все ещё продолжали в нерешительности стоять около широких окон, думая, что же предпринять. Погода выдалась удивительно приветливой: довольно тёплой для сентября, без ветра и осадков. В конце концов бессмысленное топтание около домика надоело. Первым нарушил непродолжительное молчание Володя Михалёв.
— Сегодня суббота. Наверное, поэтому и людей нигде не видно вокруг. Так мы ничего путного не добьёмся здесь. Надо топать в Лонгйир. Может, кого по дороге встретим и спросим тогда, как попасть в эту злополучную хижину.
Володино предложение показалось мне убедительным, и после короткого совещания решили идти в административный центр.
Рюкзаки, ящики и баульные мешки с имуществом и продуктами сложили у стены дома и зашагали по гравийно-шлаковой дороге, накатанной до графитного блеска. Ещё из вертолёта мы хорошо видели, что эта дорога соединяла посёлок с дальней шахтой, близ которой располагалась нужная нам хижина.
Вскоре показался небольшой аэродром. Недалеко от дороги, рядом с небольшим ангаром, одинако стоял маленький туристский самолётик. Позже мы узнали, что этот единственный в ту пору на архипелаге аэроплан принадлежал главному инженеру рудника Альфреду Тифенталю — страстному любителю воздушного спорта. Он даже ухитрился организовать в Лонгйире кружок, в котором обучал местных энтузиастов искусству самолётовождения. Молодая жена инженера Рената — учительница местной школы — иногда тоже водила над Шпицбергеном аэропланчик.
— По-моему, вон там, у дальнего поворота за озером, стоят какие-то машины. Давайте прибавим шагу, а то могут уехать, — прервал наше молчание Маркин.
Внимательно присмотревшись, мы убедились, что это были грузовики, и быстро зашагали в ту сторону.
До этого мы не очень торопились, вероятно, по той причине, что раньше никому из нас не приходилось бывать за рубежом, и вот теперь впервые в жизни мы приближались к иностранному населённому пункту. Приближались, прямо скажем, несколько необычным и примитивным способом — пешком. Кроме того, миссия к губернатору за ключами представлялась нам не очень деликатной, хотя и необходимой: как-никак он сам прислал телеграмму в Баренцбург, в которой наряду с официальным разрешением гляциологам жить в норвежских хижинах было сказано: «Добро пожаловать в Лонгйир». — Не унывайте, мужики! — весело воскликнул Михалёв. — Дело сделано, и его не исправить. Не возвращаться же, в конце концов, назад! Это неплохо, что представимся норвежским властям, ведь идём мы с миром.
Ну вот и поворот. Чуть поодаль стояли два больших самосвала «Вольво». Подошли к первому и обратились к его водителю по-английски. Никакой реакции в ответ. Ясно, что ничего не понял. Перешли тогда на немецкий. Тот же эффект! Что делать? Тогда на всякий случай, а скорее просто так, из озорства, спросили: «Парле ву Франсе?», хотя сами вовсе не знали французского. Норвежец снова развёл руками. Что-то говорит, объясняет, показывает, а что — теперь уже не понимаем мы.
Угостили незнакомца московскими сигаретами, подарили ему шпицбергенский значок. Стоим, пускаем ароматный дымок, улыбаемся, а договориться не можем. Очень обидно. Вдруг кто-то из нас возьми и скажи прямо по-русски: «Слушай, друг! Мы — Москва! Россия! Экспедиция!» В тот же миг лицо шофёра оживилось, он что-то быстро затараторил по-норвежски, часто повторяя слова «руссиск», «Москва». «Эге, — думаю, — значит, наконец понял, кто мы и откуда. Ещё бы разобраться с ключами от домика!»
Водитель окликнул своего товарища с другой машины. С ним удалось быстро найти общий язык — английский. Вскоре мы уже мчались в Лонгйир.
Грузовик остановился недалеко от длинного пирса. Водитель подошёл к группе людей, минуту поговорил с ними и вернулся назад вместе с каким-то древним, но ещё достаточно крепким седобородым дедом. Его лицо, изборождённое старческими морщинами, было покрыто особым северным загаром, образовавшимся под действием солнечных лучей и свирепых ледяных ветров и морозов. «Этот старик вам поможет», — сказал на прощание шофёр.
