Фату-Хива. Возврат к природе - Хейердал Тур (книги онлайн полные txt) 📗
— явный знак тревоги. Его беспокоила погода. Направление и сила ветра изменились. Кончилось затишье, когда можно было спокойно выходить в море. Надо поторапливаться, если мы не хотим застрять здесь на неопределенный срок.
Первым делом мы вынесли лодки на крутой галечный вал. Потом забегали взад-вперед, высматривая, где легче проскочить через ревущий прибой. Я проверил, на месте ли пробка в днище. И вот уже, вбежав по пояс в бурлящую воду, мы вскакиваем в лодки. Кричим, гребем, смотрим вправо-влево, не подкрадывается ли коварный гребень, мокрые насквозь одолеваем препятствие за препятствием на маленькой деревянной лошадке, совершая лихие прыжки между небом и водой. И наконец выходим в море, где катят длинные ленивые валы.
Фаи держался ближе к берегу, направляясь домой, в долину Ханававе, мы же решили срезать дугу, идти прямо в Омоа. Шел третий день после того, как было нарушено табу, и наши друзья не сомневались, что теперь-то уж непременно что-нибудь стрясется. Если Тиоти вообще отважился отойти далеко от берега, то лишь потому, что нависающие скалы Таиокаи пугали его еще больше, чем море.
Вскоре мы убедились, что волны стали круче и пошли чаще, чем накануне. Нас то и дело захлестывало, пришлось даже, чтобы уменьшить осадку, выбросить за борт хлебные плоды. Тиоти оставил только рыбу.
Проходя залив Ханававе, мы на прощание помахали веслами Фаи. Затем каменные ворота закрылись за ним, мы остались одни в океане. Тропическое солнце нырнуло отвесно в море, и нашу часть мира быстро окутал мрак. На мгновение там, где скрылось светило, небо заиграло волшебными красками, потом нас окутала тропическая тьма, и мы словно ослепли. Иногда между огромными тучами проглядывали звезды; было несколько секунд, когда весь остров чернел расплывчатым силуэтом на фоне южных созвездий. Однако большей частью мы гребли, не видя суши. Тиоти правил, руководствуясь ветром и волнами.
А волны становились все выше, гребни — все острее, и все чаще в ночи с шипением сверкали белые барашки. Наша лодчонка то скатывалась вниз, то взмывала вверх, то скользила наискось, а в душе у нас росла тревога. Слишком мала осадка. Если волнение еще усилится, это может кончиться плохо. Мы не различали волн, поэтому нас каждый раз застигали врасплох коварные струи, которые поливали наши ноги. Приходилось поспешно вычерпывать воду. Иной раз долбленку захлестывало так сильно, что кокосовый черпак, которым орудовала Лив, казался наперстком. Тогда вступали в действие более емкий калебае и соломенная шляпа Тиоти. Мы спешили все вычерпать, не дожидаясь, пока новая коварная волна наполнит корпус до краев.
Если поверхность воды внутри и снаружи сравняется, объяснил Тиоти, черпать уже ни к чему. Не потому, что долбленка пойдет ко дну, утешил он нас. Можно грести и дальше, сидя по шею в воде. Если бы не акулы. Когда мы шли на север, акулы не показывались, но теперь в воду, которую мы вычерпывали, попала рыбья кровь, и можно не сомневаться, что хищницы незримо следуют за нами.
У акулы есть особые органы, позволяющие ей улавливать запахи, так сказать, всем телом, и она способна издалека обнаружить каплю крови. Когда со скал срывалась в море раненая коза, треугольные плавники тотчас слетались со всех сторон; то же можно было наблюдать, когда рыбак чистил рыбу, сидя в лодке. Мы знали, что у Маркизских островов водятся самые большие в мире голубые акулы. Некоторые из них были в два-три раза длиннее нашей лодки.
Казалось, ночи не будет конца. В полузатопленном корыте, окруженные невидимыми шипящими волнами и безмолвными людоедами, не видя никаких ориентиров, мы изо всех сил старались удержаться на поверхности моря. Нас бросало вверх-вниз, качало во все стороны — хорошо еще, что совсем не укачало.
Нам было страшно, ведь каждая минута могла стать последней. Мы то откладывали весла, то снова хватались за них. Вычерпывать и грести, грести и вычерпывать… Опять на миг показался на фоне звезд силуэт острова. Но пока ничего похожего на Омоа.
Тиоти чуть изменил курс. Он ничего не говорил. Ему тоже было страшно, да к тому же он не сомневался, что нас все-таки настигла кара демонов. Он нас предупреждал. Теперь мы можем убедиться в его правоте.
Пономарь, который верит в табу! Меня разбирала злость. Это из-за него вчера случилась беда. Не табу, а самовнушение повинно в его ротозействе. А он, вместо того чтобы вспомнить бога Пакеекее и патера Викторина, сидит и думает о демонах, в которых верили старые каннибалы. Того и гляди какую-нибудь промашку совершит. Достаточно одного неосторожного движения, достаточно выронить шляпу, которой он вычерпывает воду. Что бы ему сосредоточить мысли на чем-нибудь позитивном? В кромешном мраке я вспоминал, чему меня учили в детстве. Христианин обязан знать, что вера способна сдвигать горы. Я злился на пономаря, потому что он верил в мстительного демона, а не в благожелательного бога. Точнее, он верил и в того, и в другого. Я ни в каких демонов не верил. Но в эту минуту мне думалось, что не мешало бы, пожалуй, верить в какого-нибудь бога. Может быть, прав мой отец и не права мать. Впрочем, не исключено, что и она верит. Только его бог взят из древней книги, написанной иудеями, а ее — из более свежего труда, созданного англичанином по имени Дарвин.
Мы гребли, мы вычерпывали, и я обзывал себя слепым дурнем. Даже в кромешном мраке среди пустынного моря, а может быть, здесь больше, чем где-либо, мне следовало бы сознавать, что наибольшее могущество воплощено не в человеке и не в том, что он видит в микроскоп, а в вездесущем и неуловимом явлении, которое выдавливает хлебный плод из сухой ветки, побуждает паука заниматься ткачеством, учит каждого рака-отшельника искать пустые раковины. Разве не видел я, месяцами живя на природе, на каждом шагу проявления этих природных сил? Свидетельства вполне реальных вещей, для которых наука еще не придумала названия, проявления силы, которая побуждает природу творить, а затем налаживать хитроумную эволюцию и автоматически регулируемое равновесие.
Мы чувствовали себя совсем маленькими в безбрежной ночи. Но есть же что-то огромное, что руководит всем, сокрытым во мраке от человека. Ночью вселенная кажется куда больше; когда светло, легче «внушить себе, что в мире существует лишь то, что ты видишь своими глазами.
Какая долгая ночь! Меня одолевала усталость, одолевал страх, терзала мысль о том, что силы Лив на исходе. И я обратился с мольбой к благожелательным силам, в которые сам не верил и которые все же никак не мог обойти в своих рассуждениях. Я молил сохранить нам жизнь и помочь благополучно добраться до берега. На душе стало легче, прибавилось энергии. Я бодрее заработал веслом. Заметив это, и Тиоти приналег на свое весло. Мы прибавили ход, нас уже не так сильно захлестывало. Разумеется, источником свежих сил было самовнушение, связанное с тем, что в мозговых извилинах место злокозненных демонов занял доброжелательный бог.
Определенно гребни волн стали менее крутыми. Мы рассмотрели черные скалы, услышали прибой. Показались тусклые огни в лачугах Омоа, а на берегу перед пальмами пылал огромный костер, который развел ожидавший нас Пакеекее.
Мы развернули лодку носом на этот маяк. Снова от райских кущ на суше нас отделял оглушительный рев бушующего прибоя. Все черно, если не считать беспокойные блики на гальке да несколько полуголых фигур, которые метались между пальмами, подбрасывая хворосту в костер.
Мы задержали лодку у той черты, где рождался прибой. Наконец пономарь скомандовал:
— Пошли!
Могучая волна подхватила нас и понесла вперед со скоростью курьерского поезда. Впереди и сзади пенились острые гребни. Вода кипела, бурлила, вздымаясь все выше, выше, и, когда огромная водяная стена обрушилась на черную гальку, сильные руки поймали долбленку и оттащили к костру.
Мы благополучно вернулись в свою долину.
— Табу, — коротко произнес мокрый насквозь пономарь, встряхивая свою соломенную шляпу.
— Нет, — возразил я. — Сегодня третий день, а мы живы-здоровы.
