Высшей категории трудности - Яровой Юрий Евгеньевич (онлайн книга без .TXT) 📗
— А вот еще одно место, — сказал прокурор, подчеркивая ногтем: "В том углу, где спит Глеб…". — Выходит, что эти строки написаны не днем четвертого февраля, а ночью, — усмехнулся он. — В ночь с пятого на шестое…
Я должен отдать дань мужеству Новикова. После того, как им же самим было совершенно неопровержимо установлено, почему туристы покинули палатку, он ни разу не вспоминал о своей "аморальной" версии — ни там, в горах, ни потом, в Кожаре, и сделал все возможное, чтобы предать ее забвению. И, тем не менее, "аморальная версия" чуть было не сыграла решающей роли во всей этой истории. Но об этом я узнал уже позже, когда встретился с Сашей Южиным в Кожаре.
23
Саша спал в том самом номере и на той самой кровати, где до отлета в горы жил я сам. Администратор сказал: "Занимайте свое место", — и я его растормошил. Он испуганно подскочил, извинился, и тут я догадался, кто был передо мной. Я тоже извинился. А потом мы разговорились.
— Вы знаете, в старом поселке геологов я сорвался в шурф, повредил ногу и вынужден был вернуться домой, — рассказывал Саша, запинаясь и заикаясь. — До станции меня довез дед. Я не помню, откуда он взялся, как его звали. Помню только, что на нем была заячья шапка. Дед был веселый и на прощание похихикал: "Южин, а ногу сломал на севере".
Целую неделю я сидел дома и злился на себя. Я понимал, что упустил очень интересный поход. Рауп на туристских картах был неисследованным, абсолютно "белым" пятном, о нем ходило много самых невероятных слухов, и было очевидно, что ребята первыми в истории туризма прокладывают тропу к этому Раупу.
К походу мы готовились долго, тщательно изучали литературу, какую удалось обнаружить по этому району, получили задания от геологов…
10 февраля я, как и спортклуб, ждал от ребят телеграммы. Телеграммы не было, но я беспокоиться не стал, так как Глеб, расставаясь, сказал, что контрольный срок переносится на два дня. Вот, понимаете, как бывает.
Саша улыбнулся виновато.
— Продолжайте, я вас слушаю.
— Сейчас я и сам диву даюсь, сколько мы натворили ошибок. Не сдали копию маршрутной книжки, я не сообщил о возвращении… Да вы уже обо всем этом знаете.
О том, что я свалился в шурф, в спортклубе узнали только 13 февраля, когда я, наконец, доковылял до телефонной будки и передал просьбу Глеба о переносе контрольного срока. Я попал на председателя турсекции Гену Воробьева. Он обругал меня и через полчаса был у меня дома. От него я узнал, что на ноги поднята масса людей, на поиски брошена авиация… Понимаете, я рассмеялся: "Глеба ищете?"
В тот же день Гена со спасательным отрядом вылетел в Кожар.
За наших ребят я был совершенно спокоен. В худшем случае Глебу за самовольное перенесение контрольного срока влепят выговор. С часу на час я ждал телеграммы: "Поход окончен, живы, здоровы, турпривет!". Саша опять виновато улыбнулся:
— Вы ложитесь, отдыхайте, я найду себе другую кровать…
Да. А телеграммы не было и на другой день. После обеда я перетянул потуже ногу бинтом и поехал в спортклуб. Там все нервничали, сразу сказали мне, что о нашей группе знают уже в обкоме партии и в Федерации туризма, в Москве. Вот в спортклубе, знаете, я впервые почувствовал себя… нехорошо. Мне пожимали руку, сочувствовали, даже удивлялись, а мне казалось, что за моей спиной говорят: "Это тот самый, единственный…" И тут только я всерьез встревожился за ребят. Заметался, что делать. В конце концов помчался домой собирать рюкзак. Я еще не знал, что буду делать, но одно знал, совершенно твердо; я должен быть в Кожаре.
А утром за мной приехали на машине. Вошел незнакомый человек, поздоровался со мной. "Как ваша нога, товарищ Южин? Вы можете выехать в Кожар?" Вот от него-то по пути к аэродрому я и узнал, что Глеб… В общем, что нет больше Глеба.
Сопровождающий сказал: "Нашли палатку, почти все вещи и труп командира отряда".
Вот так я все и узнал.
— Вы прилетели в Кожар самолетом?
— Да. В самолете я чувствовал себя плохо… Вы видели Глеба? Там, в горах? А я в морг не пошел… Не смог…
— Ну, вы прилетели…
— В Кожар мы прилетели часа через три. Нас, вернее, меня, потому что самолет был грузовой, встречали двое. Спросили: "Товарищ Южин? Как перенесли перелет? В состоянии ответить на несколько вопросов?"
— Об избушке спрашивали?
— Да, тут же на аэродроме: "Знали ли в группе об охотничьей избушке в верховьях Соронги?" Я сказал, что знали, и что она была у нас отмечена на карте.
Мне предложили вспомнить, кто мог рассказать об избушке… "Это очень важно". Я и сам понимал, что это важно… Но я ничего не мог вспомнить. Я только мог назвать людей, с которыми мы встретились в походе. Что мы узнали об избушке в Бинсае, я помнил точно.
Список получился небольшой. Учительница из Бинсая, местный житель, родственник его Степан Кямов, который рассказал нам легенду о Тумпа-Соляхе, лесоруб, дед в заячьей шапке — вот, кажется, и все, кого я вспомнил. Они просмотрели список и сказали, что со всеми этими людьми уже разговаривали, кроме лесоруба, которого не застали дома. Я рассказал им, как он выглядит.
С аэродрома меня повезли в горком партии. И там тоже здоровались и удивлялись: "Вы и есть тот самый?" Там было много народу: два мастера спорта, кажется, из Москвы, два или три эксперта из областной прокуратуры и еще кто-то.
И там мне задавали те же вопросы: какой у нас был маршрут, брали ли мы с собой оружие… Спрашивали и об избушке. Но я уже начал сомневаться, видел ли я эту избушку на карте.
Тогда мне дали карту — точь-в-точь, как у нас. "Нарисуйте, — сказали, — где вы запомнили значок избушки". Я закрыл глаза и попытался вспомнить. Хребтики, вершинки, речки… В общем, нарисовал я наугад.
Потом меня повезли в прокуратуру. Один из встречавших меня на аэродроме оказался помощником прокурора, а второй — постарше — следователем из областной прокуратуры. Там я пробыл до глубокой ночи. Их интересовало буквально все: кто в чем был одет, у кого какие родители, много очень расспрашивали о туристских правилах… И все это до поздней ночи.
Утром в гостинице я вдруг вижу — Оля Шакунова. Она приехала ночным поездом и до утра сидела на вокзале.
И вот когда она сказала: "Саша, что же это такое?" — я почувствовал стыд. Почему я не там? Не с ними? Почему я должен отвечать на вопросы, на которые не могу ответить? Почему я должен видеть в глазах Оли молчаливый упрек: "Ты вот здесь — живой и здоровый, а он?" Понимаете, я чувствовал себя виноватым перед Олей, перед всеми, кто так же, как она, может мне задать вопрос: "Что же это такое?"
К вечеру меня опять вызвали в прокуратуру. Там я узнал, что привезли нашу палатку, вещи и… Глеба.
— Вы его видели? Это правда, что он ушел от ребят?
— Видел. Вероятно, он поднимался по склону, но дошел только до границы леса.
— Да, мне говорили. О чем я рассказывал? Да, когда я зашел в прокуратуру, палатка была растянута, по диагонали комнаты. Один ее бок, справа от входа, был разорван и скреплен булавками. Эксперт-женщина (она все время курила, и у нее был, понимаете, такой странный вид с папиросой за ухом, она одну папиросу курит, а вторая у нее в запасе за ухом) сидела на корточках и что-то рисовала. Мы поздоровались, и меня познакомили с ней. Эксперта интересовал полог — это мы так называли простыню у входа палатки. "Зачем она? Она ведь мешает входить…"
Я ей объяснил, что у нас было два отделения: дальнее — мужское, а у входа — для девушек…
— А что было потом?
Саша вздохнул. Я понял, что он устал от своего рассказа.
— Вы ужинали?
— Нет, — сказал он растерянно, — забыл…
За ужином он немного отошел, мы вернулись в номер и проговорили еще добрый час.
… В прокуратуре Саше пришлось пережить немало тяжелых минут. Сначала на него даже не обращали внимания, целиком занятые палаткой. После того, как эксперт-женщина перерисовала все изодранное полотнище палатки в альбом, стали решать, что это: разрывы или порезы.
