В Хангай за огненным камнем - Липовский Юрий Олегович (чтение книг TXT) 📗
— Вспомнил, как по-русски зовут эту птицу, — зашептал Намсарай, и глаза его заискрились в темноте. — Хараацай — это ласточка!
— Так вот, — продолжал старый сказитель, раскурив потухшую трубку, — уголек, который принесла хараацай людям и от которого родился огонь, был особенный. Это был камень, впитавший в себя частицу того вечного огня, что пылает в сердце гор. И этот камень светился ночью так, что вокруг становилось светло, а когда его клали на сухой аргал или хворост, рождался огонь. Это и был таинственный Галын-чулуу — огненный камень. Мудрые люди говорили: кто найдет этот камень, тому откроется большое сокровище. Но наши отцы и деды не пытались найти огненный камень — ведь ламы запрещали аратам касаться земли и нарушать ее вечный покой под взглядом всевидящего и всемогущего Будды. А потом на священную землю Монголии пришли коварные завоеватели, и потянулись они к нашим богатствам. В поисках огненного камня забрались алчные старатели в самую глубь Хангайских гор, да так и не вернулись оттуда. Крепко хранит свои тайны Хангай и раскрывает их только добрым людям, у которых душа и помыслы чисты, как лепестки лотоса. Человек рожден для того, чтобы от него и другим хорошо было. Думай о других — тогда и тебе хорошо будет. Да-а! Вот вам и все сказание об огненном камне. Есть ли такой камень или нет, вам, ученым людям, виднее. Только народ верит, что где-то в земле прячется он, согревая ее своим теплом.
Старик замолчал и снова стал неподвижным и бесстрастным, как Будда. Очаг в юрте давно погас, и все окружающее растворилось во мраке наступившей ночи. Дулма зажгла старую лампадку и стала готовить для гостей ночлег.
Спать не хотелось, и мы вышли из юрты. На нас пахнуло свежей ночной прохладой, а легкое дуновение ветра приятно бодрило разгоряченные лица. Небо над головой было каким-то необыкновенно огромным и глубоким, и на нем, как на черном бархате, высыпали, сверкая бриллиантами, мириады звезд. Над горизонтом, где призрачно чернели вершины Хангайских гор, повисла какая-то одинокая звезда, ослепительно яркая, вся светящаяся в ночи, как тот камень, о котором нам так вдохновенно поведал Дашцэрэн-гуай.
Наутро мы собрались уезжать. И когда все уже сидели в машине, из юрты вышла Дулма, неся на вытянутых руках полную пиалу молока. По старому монгольскому обычаю, она плеснула молока на колеса нашего «вездехода», а остатки — в сухую пыль дороги. На счастье! Чтобы легкой и светлой, как помыслы, была наша дорога! А потом она долго стояла возле юрты, прижимая к груди пустую пиалу и глядя вслед удалявшейся машине.
Пироповая нить Намсарая
В начале августа поисковые работы сосредоточились на двух обособленных участках: восточном (долина реки Шаварын-гол) и западном (долина реки Нарын-гол). Водораздельное пространство между ними шириной около 30 км представляло собой дикую горную тайгу и «белое пятно» на карте с очень сложным, как оказалось, геологическим строением.
Обе поисковые группы начали свою работу почти одновременно. Восточную группу возглавил Тумур, западную — Намсарай. Задача у обоих групп была единой: обнаружить пироп в шлихах речных отложений. Найденные пиропы будут той путеводной нитью, которая должна привести к коренным источникам — вулканическим жерлам.
На Шаварын-голе Тумур уже начал разматывать свою заветную ниточку (у него в шлихах постоянно присутствовал хризолит). Поисковые работы на Нарын-голе складывались не столь удачно. Первые километры опробованной речной сети оказались пустыми: ни единого знака пиропа или хризолита. А затем наступило ненастье. Солнечная долина потемнела от грозовых туч, и зарядили беспросветные проливные дожди. Прозрачная, как родник, и лучистая от солнца река Нарын вся вздулась, переполненная бурлящей мутной водой. Возникло то неприятное и безвыходное положение, когда из-за непогоды отодвигается (а иногда срывается) запланированная работа. Время шло, а результатов, которых ждали от нас и ждали мы сами, не было. Партия «Цветные камни» пока не поймала своей «жар-птицы», за которой была послана, не ухватила ни единого ее крупного «перышка», кроме самого малого — лунного камня.
Начальник партии Мунхтогтох ходил хмурый и тоскливо взирал на небо: надвигалась осень, несущая в этот суровый горный край гнетущий холод и пустоту. На Хангай оставался один месяц, всего только месяц! В сентябре партия будет вынуждена покинуть этот удивительный и пока неизвестный геологам Хангай. Предстоит переезд на юг, в теплые районы Гобийского Алтая и Восточной Гоби. А там ждали геологов месторождения ювелирного граната-альмандина Алтан-худук и многоцветного агата Их-джаралан, на которых планировалась опытная добыча. Был у партии и еще один весьма трудоемкий объект — Цахиуртское проявление белого мрамора, вблизи нового промышленного города Дархана. На Цахиурте проводил разведочные работы отряд геолога X. Буда, и нам с Мунхтогтохом регулярно приходилось бывать там, покрывая расстояние около 1000 км. И на мраморе мы терпели неудачу: несмотря на красивый белый цвет и хорошую просвечиваемость (чем он напоминал иногда знаменитый каррарский мрамор Италии), он не удовлетворял одному немаловажному требованию — блочности. Геологи предпринимали отчаянные попытки найти среди трещиноватых, сильно попорченных тектоническими процессами мраморов монолитные участки. Но это не удавалось, и с каждым разом шансы этого объекта неумолимо падали. Словом, было о чем задуматься Мунхтогтоху и всему нашему небольшому коллективу.
И все же в ожидании погоды мы не теряли время даром: отрабатывали маршруты, составляли карты, заново переоборудовали десятиместную палатку под полевую лабораторию. Строгая хозяйка лаборатории — минералог Бадра — с длинной черной косой уже успела к тому времени просмотреть все шлихи и с нетерпением ждала новых. Наконец, после напряженного ожидания, снова заголубело небо, выглянуло солнце, и долина вновь заискрилась золотистым цветом, соответствуя своему названию «Солнечная». Река стала меньше пениться, постепенно очищаться от мути, а поверхность ее сделалась слегка вогнутой — верный признак убыли воды.
Река Нарын-гол. Фото О. И. Климберга.
Стосковавшиеся по прерванной работе, геологи рьяно взялись за шлихи и геологическую съемку водораздельных участков долины. Намсарай целиком переключился на шлиховое опробование и сам начал мыть шлихи. Мы знали, что скромный, немного застенчивый Намсарай имеет характер настоящего бойца. Когда старший геолог брался за дело, он, казалось, забывал обо всем, не считался ни с чем, не щадил ни себя, ни других. С бледным вытянутым лицом, на котором неистовым пламенем горели большие черные глаза, он всем своим обликом напоминал романтическую фигуру геолога-первооткрывателя. Таким он и был на самом деле. За время работ на Суман-голе, а затем на Чулуте Намсарай в совершенстве овладел всеми тонкостями шлихового дела. С завидной ловкостью заправского промывальщика он мог промыть шлих, не потеряв при этом ни единого зерна из концентрата, осевшего на деревянном ложе лотка. Обладая редкой наблюдательностью, способностью геологически мыслить и понимать природу, он точно находил места отбора шлихов и предугадывал возможные результаты. Также скрупулезно и безошибочно он просматривал отмытые шлихи под лупой, а затем под бинокуляром. Овладев шлиховым искусством, Намсарай обучил ему техника-геолога Дамбу и двух рабочих-шлиховальщиков. Теперь две хорошо подготовленные группы шлиховальщиков работали посменно, соревнуясь между собой. И каждый таил в себе сокровенную надежду на успех, без которой был бы немыслим поиск. Работали без отдыха, с каким-то упоением и азартом, успевая за день отобрать и полностью обработать по 20–30 проб. Вечером возвращались в лагерь голодные, продрогшие, с красными от ледяной воды руками, валясь с ног от усталости. Но все-таки первым делом заглядывали в палаточную лабораторию, к Бадре, с надеждой, что ей удалось что-нибудь «ухватить» из вчерашних проб. И по одному ее виду понимали, что в этот раз было также пусто, как и во все предыдущие.
