Зима на разломе - Динец Владимир (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
Через несколько дней Йося-полицейский позвонил и сказал, что я могу возвращаться в Эйлат. Когда я собрал вещи, угостил на прощание салатом Абдуррахмана, моего верблюда, и приготовился спускаться в Хай-Бар, Кэри вдруг заплакала.
— Если бы не ты, — сказала она, — я бы никогда не узнала, зачем женщины спят с мужчинами.
— Это вообще загадка, — поддакнул я. — Ведь большинство мужчин такие свиньи!
Должен признаться, что эта история прибавила мне полового шовинизма. Впрочем, мне кажется, что если мужчина совсем не male chauvinist, то он не совсем мужчина. Наверное, это оттого, что я из очень уж дикой страны.
В Эйлате я первым делом отправился в отделение Министерства Внутренних дел.
Близилась годовщина моего первого приезда в Израиль, и пора было оформлять загранпаспорт. Я надеялся, что он избавит меня от унизительных, долгих и дорогостоящих процедур получения виз, неизбежных для путешествующих жителей таких нищих и опасных регионов, как Союз Непутевых Государств.
— Нет проблем, — улыбнулась Рути, секретарша местного ОВИРа. — Нужна только справка из военкомата и из Министерства Абсорбции, что ты им ничего не должен.
При въезде в Израиль иммигрантам выдается небольшая сумма, называемая «корзиной абсорбции». Ее надо вернуть, если хочешь уехать из страны раньше, чем через три года. Я не брал"корзину», потому что уезжать собирался очень скоро.
— А где выдают эти справки? — спросил я.
— Из министерства — в Тель-Авиве, из военкомата — в Беер-Шеве, — ласково поведала Рути и повернулась к следующему посетителю.
Автобус до Тель-Авива стоит 15 долларов, до Беер-Шевы — 10. Первым делом я поехал в военкомат.
Беер-Шева — единственный большой город в Негеве. Вокруг тянутся бесконечные поля, орошаемые сложной системой арыков. Огромные стаи птиц — рябков, горлиц, скворцов — летают над полями, выдергивая всходы пшеницы. Между ростками желтеет песок. Жара в Беер-Шеве доходит до сорока градусов даже зимой, поэтому жилье тут дешевое, а население, соответственно, в основном арабы, эфиопские евреи и «русские». Впрочем, израильские арабы — все же более цивилизованная публика, чем палестинцы с «территорий».
Иногда в городе попадаются дворики, словно перенесенные из какого-нибудь подмосковного Чехова или Монино. Старушки вяжут на лавочках, пенсионеры забивают козла, под тополями спят алкаши, и все говорят по-русски. Переходишь улицу — вокруг женщины в чадрах, мужчины в халатах и вопли муэдзинов с минаретов.
— Та-ак, — сказал мне военком, молоденькая девчушка, одетая строго по израильской моде: защитная безрукавка, одно плечико спущено, и из-под него видна бретелька лифчика. — Ты, дружок, подлежишь призыву!
— Прямо сейчас?
— Нет, двадцатого апреля. До тех пор можешь получить паспорт и съездить в Россию, только сначала встань на учет.
— А где это?
Она назвала маленький городок под Тель-Авивом, где находится Министерство Обороны. Добрался я туда уже к вечеру, пришлось ночевать под кустом. Наутро вид у меня был довольно помятый.
Получение справки заняло всего семь часов. Особенно запомнилось собеседование с представителем Моссада. Она была еще симпатичней, чем военком, и с такой же выглядывающей бретелькой — прекрасная маскировка для бойца невидимого фронта.
Вообще-то я с моим опытом нелегального перехода границ мог бы пригодиться любой разведке, но что-то подсказывало мне, что об этом лучше не распространяться.
Предложение поужинать вместе юная Мата Хари отвергла — наверное, из-за моих мятых джинсов и небритой рожи.
В Министерство Абсорбции я уже не успевал, пришлось на ночь глядя завалиться к моей тете Полине. Первым делом я позвонил Джафару, потому что чувствовал, что мне может понадобиться аварийный выход из страны.
— Сэм не придет в этом году, — сказал Джафар. — Он собирается возить товар из Триеста в Хорватию — там сейчас раздолье для людей его профессии. Ему пришлось менять мотор на яхте, так что теперь он весь в долгах.
Тогда я набрал номер Надин.
— Владимир, ты? — я словно увидел, как она прыгает от радости, сжав в руках трубку. — Приезжай скорее!
— Куда, к тебе домой?
— Да, мои родители в Хайфе!
Она жила в маленьком, увитом цветами особнячке на окраине — таксист-белорус уже начал вполголоса материться, когда мы наконец нашли ее переулок, взбегавший по склону холма. Наденька была такой же свеженькой и прелестной, как и в нашу первую встречу, и мы, черт побери, опять стерлись, вдобавок назавтра я едва не опоздал в Министерство (там принимают в течение часа два раза в неделю).
Сотрудницы министерства — дамы лет сорока-пятидести с потасканными лицами и презрительными складками у рта — не улыбались никому и разговаривали короткими отрывистыми фразами, словно надзирательницы концлагеря или школьные завучи.
— Верни «корзину абсорбции», — бросила мне одна из них, — и поезжай в свою Россию.
— Но я не брал «корзину».
Она захохотала. Пораженные невиданным зрелищем — смеющейся «пкидой»
(женщиной-клерком) из Министерства Абсорбции, все присутствующие изумленно воззрились на нас.
— Ну, рассмешил, — закатывалась она, — я всякое слыхала от этих русских, но такого… Ты что думаешь, мы тут глупее,чем ваши? Да кто в такое поверит?
Сейчас, конечно, все было бы по-другому. Но тогда словосочетание «новый русский»
еще только появилось, и даже самые богатые из иммигрантов не брезговали «корзиной».
— Как твоя фамилия, — спросила она, давясь лающим смехом, — надо запомнить.
— Динец.
Тут она заткнулась, как будто проглотила муху.
Дело в том, что в Израиле у меня был однофамилец: Симха Динец, начальник Сохнута — организации, занимающейся рекламой Израиля среди евреев других стран и их вывозом на «доисторическую родину». Большинство пожертвований от богатых евреев Америки и Европы идут именно Сохнуту, а там, естественно, в основном разворовываются. Каков точно бюджет этой конторы, не знает никто, но говорят, что он больше госбюджета Израиля и что вся страна — лишь общежитие при Сохнуте.
Симха Динец был абсолютным чемпионом Израиля: его ловили за руку на воровстве свыше десяти раз. Обычно для министров эта цифра за время службы составляет где-то от трех до шести раз. При этом они благополучно продолжают исполнять свои обязанности. Впрочем, насколько я знаю, Симхе через пару лет всеже пришлось оставить пост — выяснилось, что он присвоил сумму, близкую к годовым затратам на содержание танковой армии. Да и на пенсию ему было пора.
Когда я первый раз въезжал в Израиль, оформлявшее мои документы отделение Сохнута отправило ему запрос: не родственники ли мы? Он, естественно, ответил, что родственников в Совке у него нет и быть не может, хотя я точно знаю, что его предки приехали из того же самого города, откуда происходят Динцы нашего клана.
Побледневшая пкида остолбенело смотрела на мое удостоверение личности со славной фамилией, потом улыбнулась, став похожей на египетскую мумию, и защебетала:
— Конечно, мы дадим вам справку, только принесите нам справочки из Сохнута, банка…
Всего справочек нужно было шесть, они выдавались в разных местах, и все конторы работали в разные дни. Поскольку родители Надин уже приехали, а рабочая неделя кончалась, мне ничего не оставалось, как вернуться в Эйлат. Перед отъездом я зашел в дельфинарий — посмотреть, как там идут дела.
Директор мне очень обрадовался и с гордостью показал новые террариумы для змей, накрытые сверху ярко-малиновыми двускатными крышами.
Я очень удивился, поскольку знал, что он образованный человек с хорошим вкусом, но директор пояснил:
— Конечно, я понимаю, что выглядит ужасно, но посетителям очень нравится. Мы, израильтяне, любим яркие цвета.
— Ну, допустим, — поморщился я, — но ведь теперь змей не видно! Они все сидят под крышами, поближе к лампам. Почему нельзя было сделать крышки ящиков плоскими?
— Ты не понимаешь. Плоские крыши — это арабский стиль, арабский менталитет. Наш, израильский менталитет предполагает двускатные крыши.
