Золотая Колыма - Волков Герман Григорьевич (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
— Сидор тащить — не за хвост батарейной кобылы держаться.
До безымянного ключика, на который сделал заявку Поликарпов, было верст двадцать, хорошим шагом четыре часа пути, но не по такой земле. Утопали в снегу, спотыкались о кочки, скользили по гальке — тащились до позднего вечера.
Наконец за высокими кустами тальника заметили черный, от смолистых стлаников, дымок, а рядом с ним поднимался и опускался, будто кланялся, поскрипывающий шест.
— Иван, глянь, деревня — колодезный журавель! — обрадовался Миша.
— Очеп, а не журавель! — поправил Алехин и мрачно добавил: — Хищники скрипят, из ямы пески тянут...
Пошли на этот скрип и наткнулись на какой-то помятый железный котел с резиновыми шлангами-щупальцами, как у осьминога.
— Ого, бойлер! Двухкубовый, не наш, американской марки,— недоуменно отметил Юрий Александрович.
От бойлера по заснеженной тропе вышли на изрытую, с кучками вынутого галечника, косу.
— Ну и шурфы...— уныло протянул Раковский.— Ямы помойные. И накопали где придется...
— Н-да, испохабили землицу,— согласился и Юрий Александрович.— Тут и не подсчитаешь, сколько приходится золота. Ну что ж, пришли — будем наводить порядок. Это, значит, ключ Безымянный — на него дана заявка. Эти, с позволения сказать, шурфы будем считать первой разведывательной линией, а следующие линии заложим по всем правилам науки выше по ключу. Так, Сергей Дмитриевич?
— Так, Юрий Александрович. А пока все-таки познакомиться надо с приискателями-то... Вот один вылезает.
Из ямы выкарабкивался худенький щуплый человечек в стеганом черном ватнике, в овчинной папахе, из-под которой едва видны были маленькие глазки, с ножом на опояске в якутском кожаном чехле.
— Здорово, догор,— поприветствовал Сергей.
Человечек, еще не поднявшись с земли, вдруг увидел перед собой четыре пары ног, крепко, прописным азом, стоящих, вздрогнул и заморгал подслеповатыми глазками.
— Как золото? — спросил Билибин властно и строго.
Человечек, будто язык проглотив, раскрыл беззубый рот и забегал глазками по ружьям, висевшим на плечах неожиданных пришельцев. Остановился на Билибине:
— Мало... Совсем мало, начальник.
— А это и есть ключ Безымянный? — спросил, чтоб удостовериться, Юрий Александрович и кивнул на узенькую — перепрыгнуть можно — речку, прижавшуюся к правому скалистому берегу.
— Аллах знает... Все они тут безымянные...
— А сам-то с именем?
— Как зовут, что ль? Сафейкой кличут. Татарин я бедный, ничего нет: дома нет, жены нет... Ничего нет,
— А золото есть.
— И золота нет. Ничего нет! Вон там хозяин есть...
— Ну, веди к хозяину, Сафейка. Сколько тебе лет-то?
— Умирать пора, да аллах не дает...
Сафейка не по-стариковски шустро, вприпрыжку побежал по затоптанной средь свежего снега тропе к низенькой, с плоской крышей, хибаре, срубленной из неошкуренных лиственниц. Из нее доносились крики — видимо, там ругались.
Сафейка распахнул дверь:
— Гости, Иван Иваныч! Принимай!
Голоса в хибаре смолкли. В двери показалась грузная фигура и загородила весь проем. Голова, крупная, седая, поднялась над притолокой и засверкала двумя рядами золотых зубов:
— Милости просим до хаты! Сологуб буду. Иван Ивановичем дразнят, слышали? И — Золотозубым. А на самом деле — Бронислав Янович. А вы зовите как хотите, только в печку не суйте. А это мои артельщики: Софрон Иванович,— указал он на Сафейку,— Софей Гайфуллин, первый в здешних местах разведчик, а Бовыкин, Якушков, Капов, братья Беляевы с Олы будут...
Маленькое окошечко, затянутое бязью, почти не освещало хибару, и, не приглядевшись, невозможно было не только рассмотреть Беляевых, Якушкова, но и сколько их — сразу не сосчитаешь.
— А вы будете экспедиция? И кто ж среди вас Билибин? — спросил Сологуб.
— Я — Билибин,— спокойно, но и настороженно ответил Юрий Александрович, очень удивленный осведомленностью Сологуба.
— Билибины! Сологубы! Один род древнее другого, а встречаются на краю света, на крохотном золотом пятачке. Ну, снимайте оружие, котомочки, садитесь. А мы тут немножко вздорим. Снег выпал, ну и разбегаться людишки хотят. Морозы здесь, говорят, ужасные, не то что в Оле. Неделю назад мой напарник Хэттл ушел. Не встретился вам?
— Нет, мы сверху, по рекам пришли...
— О! Смелые... Ну, а у моего напарника, американца, кишка оказалась тонкой, только материться умел крепче русского. Все Колыму проклинал. А я с этим Хэттлом на Клондайке познакомился, потом мы с ним в Австралии были, он-то меня и в Охотск затянул, а потом сюда. А теперь сам сбежал и бойлер свой бросил. Услышал о вашей экспедиции, да еще о Союззолоте, и: «I go home, because there are no on the Colyma, absolutly no sands, god damn!..» — Я, мол, убираюсь домой, нет на этой чертовой Колыме, никаких золотых песков. А вас много?
— Много. Более двадцати человек в экспедиции, не считая Союззолота. А вас?
— И нас немало. Ну, а что ж ружья-то не снимаете? Располагайтесь. У нас и банька есть, попариться можно.
— Спасибо. Банькой еще попользуемся. А сейчас дальше пойдем вверх по ключу Безымянному.
— Что так торопитесь?
— Зима торопит.
Речка, прихотливо извиваясь, бежала меж высоких каменистых берегов, поросших красноталом, курчавой ольхой, тонкими желтыми березками. Она была очень красива в осеннем наряде, эта Безымянная речка.
Когда усталые, измученные и голодные билибинцы пробирались по ее каньону, начальник отряда то и дело взлетал на ее высокие берега, осматривал долину и простым глазом и в бинокль, восхищался пологими, с мягкими плавными очертаниями сопками, окружавшими долину, и с высоты, как с трибуны, кричал:
— Там, в устье Безымянной,— первая разведывательная линия. Здесь, от этой красавицы лиственницы, будем бить вторую! А вон там, от подножия двугорбой сопки,— третью! Всю долину покроем сетью шурфов и поймаем все золото!
Примерно на пятом километре от Среднекана, отмахав в этот день верст двадцать пять с гаком, билибннцы кое-как натянули палатку и заснули как убитые. Здесь же на следующее утро начали устраивать базу: рубить барак, ставить лабаз...
«THERE ARE NO SANDS... НЕТ ПЕСКОВ.,.»
На высоком берегу с очень удобным спуском к речке выросло в десять лиственничных толстых венцов строение с маленькими оконцами, с сенями для удержания тепла. На стропила уложили накатник из тонких лиственниц, на него — ветки стланика. Из больших камней сложили печку, и первый хлеб, выпеченный Степаном Степановичем и Раковским, хотя и попахивал дымком, показался вкуснейшим.
Но не успели обжиться на новом месте, не перенесли еще свое имущество с устья Среднекана на базу, не начали нарезать разведывательные шурфы, как объявились на Безымянной четыре новые артели. Неведомыми тропами сюда прокрался старатель Тюркин, по прозвищу Турка, с дружками, о которых недобрая слава бродила по сибирским приискам. В одночасье с ними охотские приискатели с главарем Волковым притопали, миновав все кордоны... Билибин вспомнил Лежаву-Мюрата, который строго накапывал не доверять «туркам» и «волкам». По пятам за ними приплелись одиннадцать хабаровцев с тощими котомками, трое корейцев...
Тридцать «хищников» сгрудились на маленьком пятачке возле устья Безымянной. Новые начали спорить со старыми, тянули жребии из шапки, рвали делянки друг у друга, орали и матерились до хрипоты. У каждого на опояске висел нож, и всякий за него хватался. Ямы били, где взглянется или куда упадет шалый полтинник.
Лихорадочно задолбили землю кайла. Повалил в чистое лазурное небо черный дым пожогов. Полилась из Безымянной в Среднекан мутная вода.
Пораженный такой бессистемной хищнической разработкой месторождения, Билибин со своим маленьким отрядом был бессилен навести какой-либо порядок, хотя и пытался. Всех и каждого в отдельности старался он убедить искать и добывать золото по определенной системе, по научному методу.
