Письма с Соломоновых островов - Гижицкий Камил (чтение книг .txt) 📗
— Имею честь видеть панну Анну Лентску?
Онемев от изумления, я смотрела на незнакомцев. Лишь через некоторое время мне удалось выдавить из себя несколько слов, но каких именно, не помню…
Оба моряка, видимо, заметили мое удивление, так как многозначительно переглянулись, губы их расплылись в улыбке, а затем тот же бородач сказал:
— Вы, наверное, поразились, что мы говорим по-польски? Меня зовут Джек Заремба, а это мой младший брат, Тони. В Хониаре мы познакомились с госпожой Фокс, которая много рассказывала нам о вашей экспедиции. Как приятно встретить соотечественников на Соломоновых островах!
Незнакомец произнес все это на столь причудливом польском языке и с таким ужасным акцентом, что я чуть не вскрикнула от досады. Я уже догадалась, конечно, что родной его язык отнюдь не польский, но ничем не выдала себя, а приветливо кивнула головой и опросила:
— Так вы живете на острове Гуадалканал? В Хониаре нам ничего об этом не говорили.
— Мы живем не на Соломоновых островах, — возразил Заремба, — а на Кандаву! Ежегодно мы совершаем морскую экскурсию на нашей маленькой яхте «Матаупите». Но у нас было дело к верховному комиссару, и на пару дней пришлось зайти в Хониару.
— Кандаву… Кандаву? Я что-то слышала о таком острове, но к стыду своему, признаюсь, что не знаю, где он находится.
Глаза бородача заискрились веселой улыбкой, но лицо не изменило своего выражения, и он ответил весьма серьезно:
— Кандаву — небольшой остров в архипелаге Фиджи, площадью около пятисот шестидесяти квадратных километров. Мы с Тони ежегодно проводили отпуск на море и на этот раз решили посетить Соломоновы острова.
— Но ведь архипелаг Фиджи находится в нескольких тысячах километров к юго-востоку отсюда! А вы называете такое путешествие экскурсией! — воскликнула я изумленно.
— Тысяча пятьсот миль по прямой, — вежливо поправил меня Заремба, а затем, как бы мимоходом, добавил — Но мы посетили по пути несколько маленьких островков, пока не бросили наконец якорь в Хониаре. Кстати, нас ни разу еще не трепало сильным штормом, не так ли, Тони?
Спутник Зарембы невнятно пробормотал что-то, будучи весь поглощен созерцанием украшений из ракушек, которые Даниху носила на шее. Ваде стоял несколько в стороне, с восхищением разглядывая не законченное еще резное изображение летучей змеи, предназначавшееся для большой лодки, которой предстояло плавать на другие острова.
— Где же вы пришвартовали свою яхту? — опросила я.
— Приблизительно в двух или трех кабельтовых к югу. Я нашел там вполне подходящий мыс, около которого можно бросить якорь. Хотите взглянуть на нашу «Матаупите»?
В первый момент я с готовностью приняла это предложение, но тут же вспомнила о покушении на меня в Моли и об исчезновении двух девушек в О’у. У меня не было оснований подозревать обоих братьев Зарембов в подобном преступлении. Однако болезнь лишила меня прежней силы и проворства в приемах дзю-до, и потому мне стало как-то не по себе. Я попросила Даниху и Ваде сопровождать нас, на что оба бородатых брата Зарембы охотно согласились. Мы прошли мимо зарослей старых деревьев нгали и съедобных каштанов, а затем двинулись по тропе, ведущей через рощи саговых пальм, и наконец очутились у огромного, буйно разросшегося сотнями воздушных корней баньяна, который занимал значительное пространство, прикрывая его своей тенью наподобие крыши беседки. Мы забрались в тень этого необыкновенного дерева, огромные ветви которого опирались, словно столбы, на воздушные корни, а затем проникли в заросли высоких кустарников су’а и рами. Видимо, здесь, на побережье часто бродили жители нашего селения, так как между кустами змеился лабиринт хорошо протоптанных тропинок, что, впрочем, не удивительно, так как из коры этих кустарников островитяне делали крепкие лески для рыбной ловли, а сережки и почки использовали как вкусную приправу к ямсу.
Едва мы вошли в чашу, как с кустов с пронзительным криком сорвалась многочисленная, насчитывавшая несколько сот особей стая зеленых попугаев, которая перелетела на баньян, наполнив лес оглушительным гомоном. Этот адский шум вспугнул, очевидно, большую колонию стайных воробьев, которая на одной из ветвей баньяна свила огромное общее гнездо. Громко и сердито чирикая, воробьи начали кружить над крикливыми попугаями. На одной из тропинок я увидела большую птицу, очевидно голубя, который при виде меня тяжело поднялся с земли и сел на ветку. Я заметила только его коричневое оперение и длинные, очень нежные перья, которые с загривка ниспадали голубю па грудь, производя впечатление пушистой челки. Я не смогла, увы, внимательно разглядеть эту птицу, так как она сразу же спряталась в густой листве и вскоре совсем исчезла из виду.
Выйдя из зарослей кустарника, мы прошли узкой тропинкой десяток шагов вниз, и перед нами открылась темно-синяя гладь океана. Мы вышли на сравнительно широкий коралловый вал, который окружал мыс, довольно далеко выдвинутый в море. Высоко над нами зеленела гуща кустов, а ниже среди коралловой осыпи виднелось множество засохших крабов, скелетов рыб, морских звезд и масса других мертвых животных. При виде нас целая стая крачек и буревестников сорвалась с вала и с громким криком стала кружить над мысом. Пройдя еще несколько десятков шагов, за поворотом мыса мы увидели большой залив, глубоко врезавшийся в сушу, а а на его водах — небольшую белую яхту, слегка покачивавшуюся на волнах.
— А вот и наша «Матаупите», — произнес с некоторым оттенком гордости старший Заремба, после чего приложил сложенные ладони ко рту и протяжно крикнул.
На палубе яхты показалась какая-то темная фигура и посмотрела в нашу сторону, приветливо помахала рукой, вновь исчезла и вскоре опять появилась в маленьком ялике с подветренной стороны яхты. Лодка, движимая сильными ударами весел, быстро подошла к рифам, но в нескольких метрах от коралловой осыпи замедлила ход и описала полукруг. Сидевший в ней человек предостерегающе крикнул что-то и через мгновение кинул веревку, которую Тони ловко подхватил. Крепко держа в руке конец, он провел лодку к коралловой осыпи и пришвартовал ее к скалам. Веревочные кнехты, брошенные через борт гребцом, смягчили швартовку.
Спуск в лодку казался несколько рискованным, хотя в коралле и были вырублены ступеньки. Старший Заремба помог сперва мне, затем Даниху, наконец, ловко спрыгнул сам и, указывая на гребца, сказал:
— Это наш друг Тукей, молочный брат Тони. Он всюду сопровождает нас в плавании и, пожалуй, лучше знает океан, чем мы со всеми нашими картами. Что ж, ведь он потомок выдающихся моряков — полинезийцев!
Видимо, Тукей понял, о чем говорил Джек, так как сразу улыбнулся, блеснув белыми зубами, заботливо усадил Даниху, затем крикнул что-то Тони, а когда тот отдал конец, схватил весла, оттолкнул ялик от скалы, и через мгновение мы уже плыли к яхте. Во время этого краткого рейса я исподлобья наблюдала за Тукеем. Должно быть, так в молодости выглядел сам Геркулес! Мускулы гребца производили впечатление сплетения толстых канатов, а весла чуть ли не гнулись в его руках. Светло-коричневая, почти золотистая кожа блестела на солнце, волосы были черны, как вороново крыло. Даниху, не по возрасту высокая и хорошо сложенная, выглядела около него совсем малюткой.
Я была так поглощена своими наблюдениями, что и не заметила, как мы причалили к яхте. По штормтрапу все быстро поднялись на палубу, а затем Джек пригласил нас в кают-компанию. Посреди каюты стоял большой, массивный стол; вокруг несколько кресел, диван, а у стен — буфет для посуды, холодильник и небольшая стойка. Столь же хорошее впечатление производили три спальные каюты с удобными койками и весьма изящными умывальниками. В камбузе мы застали четырнадцатилетнего Саву, брата Тукея, чистившего крупного морского окуня, только что, видимо, выловленного, так как он еще бил хвостом и подпрыгивал на доске. Здесь у одной из стен находился кухонный шкаф; в специальных кольцах стояли корзины с овощами и фруктами. Да, на этой яхте неплохо заботились о желудках экипажа!
