Кратер Эршота - Пальман Вячеслав Иванович (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Шестым участником экспедиции был проводник. Но он подсел в машину уже в пути, далеко от города.
А уж Кава, конечно, прыгнула в кузов первой. Она прекрасно понимала, что это за приготовления идут в доме и почему грузят полуторку. Не считая нужным скрывать нетерпение, она только ждала минуты, когда погрузка будет кончена, и сразу заняла своё место. Собака привыкла к поездкам на машине. Не впервой…
И вот все уселись, задёрнули полог брезентового кузова и постучали по кабине: трогай! Загудел стартер, чихнул мотор, и машина понеслась. Фигуры провожающих становились все меньше, вот уже не видно голубой кофточки Веры и белого платка в руке Варвары Петровны, мелькают дома, и город остаётся позади. Из-под колёс машины вынырнул мостик, сбоку проплыло серое здание телеграфа, и через несколько минут перед водителем стала разматываться бесконечная, вся в поворотах и подъёмах каменистая лента таёжного шоссе.
В машине молчали. Усков с минуту поворочался в полутьме кузова на мешках и ящиках, подозвал к себе Каву и задумался. Орочко, уставший от сборов, привалился к тюку и дремал. Борис шумно и часто вздыхал. Он тяжело переживал разлуку. С кем? Догадаться было нетрудно. Все, о чём бы он сейчас ни подумал — о парке с тенистыми деревьями, о светлой и широкой бухте, об уютном домике Усковых, о далёком Томске, где остались друзья и товарищи, — все почему-то обязательно связывалось с образом Верочки Усковой. То он видит её на волейбольной площадке парка, весёлую и подвижную… То она бежит по шуршащей гальке на берегу бухты, и волны ласково тянутся к её ногам… То, наконец, всплывают минуты прощания: нежный взгляд, напускное веселье и долгое рукопожатие… Борис огорчённо вздыхает, благо, за шумом машины это остаётся незамеченным.
Петя, кажется, только в машине успокоился. Теперь все страхи позади. Теперь он полноправный член экспедиции! Он сидел, обняв своё ружьё, о котором даже Борис сказал, что это «прекрасный экземпляр».
Петя выглянул из кузова. Автомобиль мчался уже по тайге, раскинувшейся среди невысоких округлых сопок.
Много труда затратили люди, прокладывая сквозь леса и хребты эту важную для жизни края дорогу. Перед строителями то и дело вставали горы, и люди пробивали путь по их крутым склонам. Все вперёд и выше в — горы змейкой шёл серый, отполированный шинами серпантин, пока не достигал очередного перевала, чтобы так же извилисто и осторожно разматываться вниз, мимо провалов, под утёсами и нависшими скалами, куда-то в новую долину. А там снова начинались густые леса. Замшелые столетние лиственницы чернели внизу, подымались на террасы, заселяли склоны. На опушках, на солнышке нежились гибкие вечнозелёные стланики — стелющиеся кедры, которые ложатся на зиму под надёжное укрытие снега на самую землю, чтобы весной, с первым теплом, шумно встать, распрямиться свечой, отряхивая со своей чуть помятой хвои намороженный льдистый снег.
Строители этой дороги вели жестокую борьбу с неподатливой природой. Они рубили леса, корчевали, стаскивали деревья. Сыпали на обнажённый грунт гравий и песок. И так, шаг за шагом, прорубались вперёд, распугивая зверей и птиц. Кончался лес, и перед строителями внезапно открывалась огромная ровная поляна. Высокие травы по краям, пышные мхи и целые заросли брусники, клюквы, морошки. Но пойди сунься в этот приветливый лужок! Гиблая трясина так и ждёт неосторожного. Она зачавкает, проглотит и сразу сомкнётся наверху грязным озерком маслянистой воды. Страшные места! На Севере их называют марями. Даже медведь их обходит, позволяя себе лишь издали полюбоваться на лакомые ягоды.
Но и болота не останавливали строителей дороги. Они смело вскрывали топи, сыпали в воду, в дурно пахнувшую грязь тысячи кубометров камня, гравия, стелили гати, вбивали сваи. И вот через предательские трясины пролегло в конце концов прямое, как стрела, шоссе с бело-чёрными рядами столбиков по обеим сторонам.
Шоссе уходит все дальше от города, от берегов Охотского моря на север, на восток и опять на север. Сотни и сотни километров в глубь материка.
По шоссе бегут машины, они везут горнякам и лесорубам, строителям и охотникам, механикам и звероловам, разведчикам и рыболовам — членам огромного коллектива севстроевцев — всё, что нужно им для работы и жизни в этом трудном, но богатом крае. Медленно движутся прицепы с разобранными экскаваторами, идут самоходом бульдозеры, грузовики везут лебёдки, ковши, котлы. То там, то здесь машины сворачивают на боковые дороги и скрываются в лесных распадках. И только по указателю, прибитому где-нибудь к столбу, можно узнать, что тут недалеко лесоразработка, завод или прииск.
Резвая полуторка полевой партии Ускова шла почти без остановок два дня и две ночи. Шофёр Семеныч спал в кабине час или полтора в сутки, останавливая машину где-нибудь у ручья. Просыпаясь, он выскакивал из кабины, обливался до пояса холодной водой и опять на целый день садился за руль.
К концу второго дня дорога заметно ухудшилась. Автомобиль пошёл совсем тихо. Когда машина останавливалась и Семеныч выключал мотор, удивляла странная тишина, царившая кругом. Не шумели ветвями деревья, не слышно было птиц и всего того весёлого гомона жизни, который так обычен в лесах. Что-то загадочное было в глубоком молчании природы. Становилось немного жутко и хотелось говорить шёпотом.
Однажды, проснувшись на рассвете, Петя почувствовал, что машина стоит. Снаружи доносились приглушённые голоса. Один — чёткий и выразительный — принадлежал дяде, Ускову. Другой — густой, неторопливый и окающий, какой встречается у волжан, — был незнаком
— Лошадей хороших получил? — спрашивал Усков
— Будто хороших… Все больше наши, полуякутки Маленькие, но выносливые. И до корму неприхотливые. Не знаю, будешь ругать меня, Василий Михайлович, или нет, но взял я вместе с табунком и жеребчика. Говорят, он хорошо табун держит. Норовистый, но строгий. Уж никакая лошадь не отобьётся: закусает, а не пустит. Чисто фельдфебель старорежимный, дисциплину в строю держит. Хоть и неспокойно с ним, но взял.
— Что ж, взял так взял… Тебе забота, да, пожалуй, Луке Лукичу.
— Так и он с вами?
— Лука Лукич? А как же! Ты ведь с ним всё-таки знаком?
— Три сезона вместе ходили. Ещё когда по Балахап-чану прииска ставили. Где же он?
— Спит в кузове. Отсыпается…
— А ещё кто в партии?
— Агроном, двое парней — мой племянник и студент-практикант. Ну и спутница моя, Кава…
— Агроном-то зачем? Не пшеницу сеять идём.
— Будем смотреть земли. Трест совхозы намерен строить на новых местах.
— А-а… Дело нужное… Когда тронемся, Василий Михайлович?
— Сам решай. Одного дня, я думаю, на сборы хватит? Я познакомлю тебя с маршрутом, и, пожалуй, на заре послезавтра отправимся.
— Никогда не ходил я в ту сторону, Василий Михайлович, — все как-то стороной обходил. Слава дурная у старожилов идёт об этих горах, — раздумчиво сказал незнакомый голос.
— А именно?
— Знаешь, как у них называется то плоскогорье, что правее долины Кура-лех? Салахан-Чинтай. Это значит — «Жилище злых духов».
— Интересно… Нам как раз по пути. Зайдём и в жилище злых духов, проведаем, чем они недовольны, почему злы… А вообще-то я уже знаю об этих слухах.
Говорившие отошли в сторону, и Петя уже не слышал, о чём шла дальнейшая беседа. Он выглянул наружу. Было светло. Машина стояла на большой песчаной отмели у реки. Дороги не было видно ни позади, ни впереди. Значит, ехали прямо по берегу речки, по гравию и песку.
К берегу подступал лес. Из леса будто выбежала к реке избушка с одним оконцем, по виду нежилая, без ставен и без стёкол — зимовье. Возле неё ходили, пофыркивая, лошади, тут же лежала кудлатая чёрная собака с маленькими стоячими ушками и смешным коротеньким носом — типичная лайка, северянка.
Петя отдёрнул полог и спрыгнул на землю. За ним выскочила Кава и тут же принялась отряхиваться и вылизывать взлохмаченную шерсть. А через секунду около неё уже стояла и осторожно, подозрительно принюхивалась чёрная собака. Потом обе повиляли хвостами и вдруг сразу сорвались и, резвясь, побежали вдоль берега. Знакомство состоялось.
