Архипелаг Исчезающих островов(изд.1952) - Платов Леонид Дмитриевич (версия книг .TXT) 📗
Я бы не поверил в то, что это написано Андреем, деловитым, суховатым, собранным, если бы не знал его почерка. Бросалось в глаза несоответствие текста с почерком. Он был очень экономный, прямой и мелкий, без всяких завитушек. Было ясно само собой, что человек слишком занят, чтобы заниматься какими-то завитушками. И вдруг пожалуйте; “стенания”, “сияние”!
“Что делает поэзия с человеком!” — подумал я.
Но дело было не в поэзии.
— Ну как? — спросил новоявленный стихотворец сдавленным голосом.
Он, видимо, жаждал еще и похвал!
Я сделал вид, что не нахожу слов.
— А ты прочти еще раз, — попросил Андрей.
Для очистки совести я прочел еще раз, стараясь выискать хоть что-нибудь сносное.
Эге-ге! Что это? У вдохновительницы моего друга (имя не упоминалось) были рыжие кудри! Рыжие, как что? Ах, да! Как опавшая осенняя листва!
Я пристально посмотрел на стихотворца.
— Андрей! — строго сказал я.
— Ну, что еще?
— Она, стало быть, рыжая?
Андрей побагровел и, пряча глаза, попытался выдернуть у меня из рук стихотворение. Я отстранил его:
— И ты молчал? Очень хорошо! Столько времени скрывал от лучшего друга!.. Ай да Андрей! Красиво это? Я узнаю случайно из какого-то стихотворения, плохого к тому же… Узнаю последним!
— Почему же последним? — пробормотал Андрей, отворачиваясь. — Наоборот, ты узнаешь первым.
— А Лиза?
— Ну что ты! Она не знает ничего…
К моим обязанностям на полярной станции, таким образом, прибавилась еще одна: я стал тайным советником по любовно-поэтическим делам!
Признаюсь, меня огорчал и возмущал скудный набор эпитетов, которыми располагал мой друг.
— Вот ты пишешь — карие. Темно-карие, светло-карие… Слабо это! Бедно!.. У нее ореховые глаза! — втолковывал я Андрею. — Неужели ты так слеп, что до сих пор не заметил этого?
— Ореховые? — переспрашивал Андрей с растерянным видом. — Да, да, именно ореховые!.. Спасибо тебе! Очень метко схвачено. Я вставлю это в стихи… А ее живость, ее ум? Ты обратил внимание? С чем бы мне сравнить ее ум?..
Я с сожалением поглядывал на наших многострадальных радистов. Того и гляди, начнется новая “любовь по телеграфу”…
Но до этого не дошло. Андрей робел решительного объяснения, тем более на коротких или длинных волнах в эфире…
— Тут, знаешь, надо с глазу на глаз, — пояснял он шепотом. — Осторожно! Планомерно!..
При этом он многозначительно похлопывал ладонью по своим стихотворениям. По-видимому, мой друг, все же возлагал на них какие-то надежды…
Глава седьмая
ТРИ ФЛАКОНА САБИРОВА
Но мы не застали Лизу, когда вернулись с мыса Челюскин. Лиза была на практике, на какой-то новостройке. (“И очень хорошо! Лучше подготовлюсь”, — сказал Андрей, как видно трусивший объяснения.)
Зато в Москве нас встретил целый ворох писем: из Алма-Аты и Минска, из Великого Устюга и Полтавы. Они продолжали поступать в адрес редакции центральной газеты, где осенью была помещена наша статья. Прошел уже год, но поток не иссякал.
“Как отзывчив наш советский народ! — думал я, сидя в одной из комнат редакции за столом, заваленным письмами. — Как близко к сердцу принимает он все, что касается престижа нашей великой Родины!..”
— Погляди-ка, Леша, — от земляков! От весьегонских пионеров! — Андрей с торжеством показал конверт, старательно склеенный треугольником. — А вот от пограничников… Откуда оно? Ага, из крепости Кушка.
Мой друг сидел напротив меня. Он по локоть погружал руки в груду писем, сортировал их, перекладывал. На обычно серьезном, даже суровом лице его было блаженное выражение.
— Какие у нас с тобой корреспонденты! Какие люди, а?..
— Замечательные люди, — согласился я. — Хоть бы посмотреть на одного из них!
В тот момент раздался стук в дверь. Это была, конечно, случайность, совпадение, но выглядело так, будто желание мое сразу же, чудом каким-то, исполнилось.
— Разрешите войти? — вежливо спросили за дверью.
— Да, да, пожалуйста!
Дверь отворилась, и в комнату, прихрамывая, вошел молодой человек небольшого роста, но очень коренастый, в плотно облегавшем его коротковатое туловище морском кителе.
Смуглая, с чуть проступавшим под ней румянцем кожа была туго натянута на могучих, как бы каменных скулах. Казалось, что они снизу подпирают глаза и делают прищур их еще более узким. Над верхней губой чернели коротенькие, подбритые по-модному усики.
— Не узнаете? — спросил моряк, дружелюбно улыбаясь. — Я Сабиров. С “Ямала”. Второй помощник капитана…
Узнать было, конечно, нелегко. Члены команды “Ямала” в дни эвакуации выглядели на одно лицо: усталые, худые, заросшие многодневной щетиной.
Впрочем, я запомнил Сабирова. Ему повредили ногу при катастрофе, и товарищи вели его под руки. Меня удивило, что он брел по льду согнувшись, придерживая что-то локтем за пазухой.
Сейчас второй помощник был чисто выбрит, имел бодрый, веселый вид.
— Сабиров? — сказал Андрей, припоминая. — Это вы пререкались с пилотом, требовали уложить вас так, чтобы не трясло, а он сказал: “Боится толчков, точно стеклянный”?
— Правильно! Тогда мне было не до объяснений, а ведь пилот почти что не ошибся.
Посетитель осторожно вытащил из внутреннего кармана кителя три небольших флакона из-под духов, до половины наполненных водой.
— Не простая вода, — предупредил он. — Из Восточно-Сибирского моря!
И с некоторой торжественностью поставил флаконы среди вороха писем на стол.
— Да вы присаживайтесь, не стесняйтесь! — сказал Андрей, приглядываясь к посетителю. — Ведь вы казах, судя по наружности?.. Никогда не видел казаха-моряка.
— И я не видел, — подтвердил я.
Сабиров деликатно, бочком, подсел к столу.
Да, он казах, родился в Акмолинске, почти на рубеже Голодной степи.
Дед его, бывший погонщик верблюдов, был очень удивлен, когда ему сказали, что внук решил стать моряком.
Казах хочет стать моряком!
“Оглянись, Саит, — требовал он. — Что видишь вокруг? Степь. Десятки дней надо ехать степью, чтобы добраться до ближайшего моря. Наше ли, казахов, дело водить по морям корабли?”
“Но Казахстан — это часть Советского Союза, — почтительно возражал деду Саит. — Ты ведь знаешь, что Советский Союз — морская держава. Казах — гражданин великой морской державы. Почему бы казаху не водить корабли?”
В ответ на ворчливые ссылки на историю, на то, что испокон веку не бывало еще казахов-моряков, внук только пожимал широкими плечами: ну что ж, он, Саит, значит, будет первым в истории казахом-моряком, только и всего!
Впрочем, когда упрямец, закончив в Ленинграде мореходное училище, совершил свое первое кругосветное плавание и приехал в гости к деду, старик смягчился.
Усевшись на полу на коврах и маленькими глотками отхлебывая чай из плоских чашек, родичи слушали моряка, с удивлением покачивали головами. Подумать только: он обошел вокруг Земли! Тайфун вертел его в страшной водяной карусели, и туманы стеной смыкались перед ним!
Деду Саит привез поющую раковину, купленную в Коломбо.
Весь вечер бывший погонщик верблюдов просидел на почетном месте в своем праздничном халате, держа раковину в руках и поднося попеременно то к одному, то к другому уху. Внутри удивительного подарка был спрятан негромкий мелодичный гул, как бы отголосок далекого прибоя.
Заботливо завернутая в пестрый халат поющая раковина осталась под Акмолинском, а молодой штурман дальнего плавания продолжал плавать под южными широтами.
Наконец судьба моряка бросила Саита из-под тропиков далеко на север, за Полярный круг.
Танкер “Ямал”, на котором казах-моряк шел вторым помощником, поднялось Беринговым проливом и двинулся на запад, имея назначение за одну навигацию пройти до Диксона.
Однако неблагоприятная ледовая обстановка помешала этому. Льды потащили “Ямал” на северо-запад, примерно по тому пути, на котором нашла свою гибель экспедиция Текльтона.
