Новичок в Антарктиде - Санин Владимир Маркович (книга регистрации TXT) 📗
Одни чаёвники уходят, другие приходят им на смену.
— А работать будем, водохлёбы?
И Тимофеич уходит к своим дизелям, Коля Фищев — собирать из деталей домик, он сегодня прораб, Сергеев и Флоридов — монтировать пеленгатор, а Василий Семёнович — в постель болеть.
Я спохватываюсь: пора сервировать стол, скоро обед. Выгружаю из шкафа посуду, ножи, ложки и вилки, разливаю в чашки компот. Нас пока ещё всего тринадцать человек, за столом размещаемся легко. А после обеда будет отдых, потом — полдник, вечером ужин, кинофильм, и во всех промежутках — чай, чай, чай и любимые всеми нами беседы за круглым столом.
«Какой я, к черту, сэр!..»
— Дежурный, на выход с вещами!
— Полундра!
— Спасите наши души!
Смех, топот ног! Я разбудил крепко спящего на верхней койке Валерия и в одном бельё выскочил в кают-компанию. Здесь в окружении полуодетых товарищей стоял Гера Флоридов и размахивал радиограммой.
— Сенсация века! Только в нашей газете! Спешите купить нашу газету!
Новость действительно умопомрачительная: часа через два к нам в гости прилетят американцы. И не простые, так называемые средние американцы, а конгрессмены Соединённых Штатов Америки! Ну, положим, сенатора Фулбрайта среди них нет, равно как Тэда Кеннеди и Губерта Хемфри, а есть не столь широко известные их коллеги: Джеймс О'Хара, демократ от Мичигана, Джон Уолд, республиканец от Вайоминга, Вильям Мак-Калоч, республиканец от Огайо, Джерри Петтис от Калифорнии и Д. Уолли от Пенсильвании. Вместе с ними прилетают начальник американской антарктической экспедиции адмирал Уэлч, шеф программы антарктических исследований Томас О. Тоунс и журналист Джеральд Дьюпи.
Мы схватились за головы и бросились одеваться.
— Человек, мой смокинг!
— Личному составу выгладить каэшки и надраить до блеска унты!
— Дежурный! Срочно заказать по телефону корзину цветов.
Дима Марцинюк, парикмахер-самоучка, открыл в холле салон и начал запись клиентов. Обернувшись в простыню, в кресло плюхнулся Коля Валюшкин.
— Оболванивай скоростным методом!
— Родная мать не узнает! — обнадёжил Дима и, скорчив страшную мину, запустил в буйную шевелюру клиента свой электрический агрегат.
— Ульев, как будет по-английски: «Сэр, вы играете в „чечево“?
— Ребята, забыл в Мирном лакированные штиблеты, бегу за такси!
Василий Семёнович призвал свой легкомысленный коллектив к порядку и объявил аврал по уборке помещений. Заниматься с утра чёрной работой никому не хотелось.
— Не красна изба углами, а красна пирогами!
— Кто сказал?
— Фольклор!
— Рядовому Фольклору наряд вне очереди!
Шутки шутками, а прибрать пришлось по-настоящему: ведь прилетают, как задумчиво сказал Ельсиновский, гости не из тех, кого можно запросто хлопнуть по плечу и спросить: «Проголодался небось, как собака?» И ответственный за санитарное состояние станции «док» отправился злодействовать по комнатам. Только и слышалось:
— Начистить пол, чтобы я в него смотрелся как в зеркало! Убрать со стола окурок и сменить наволочку! Снять ковбойку с лампочки!
— Это теперь модно, у них в Капитолии люстры такие, из ковбоек!
Едва успели прибраться, как послышался гул моторов. Успевшие одеться высыпали из дома встречать. На полосу садился огромный реактивный самолёт типа «Геркулес» с опознавательными знаками Соединённых Штатов Америки. Из открытой двери выглянул весёлый негр, подмигнул нам и закрепил трап, по которому один за другим начали спускаться высокие гости. Опережая всех, к нам быстро шёл моложавый конгрессмен, приветственно помахивая рукой.
— Гуд морнинг, сэр! — вежливо рявкнул один из нас на чистом английском языке.
— Какой я, к черту, сэр! — завопил конгрессмен, и чуть ли не прослезился: — Здорово, братцы! Умоляю, скажите что-нибудь по-русски, хоть выругайтесь! Сил нет, как соскучился!
И бросился в наши объятия. Это был Сергей Мягков, гляциолог из Москвы, зимующий на Мак-Мердо в порядке научного обмена (на Майкла Мейша, четыре дня назад улетевшего в Мирный). Сергей бил нас по спинам, целовал в подшлемники и прямо-таки светился от счастья. Но даже в такую волнующую минуту он успел шепнуть нам предупреждение:
— Готовьтесь к тому, что они будут выпрашивать у вас шапки, унты и каэшки!
В самом деле, американцы были одеты явно не по сезону: какие-то куртки на «рыбьем меху», высокие ботинки, спортивные кепи. Да, в таком обмундировании по Антарктиде не погуляешь. Дрожа от холода и задыхаясь — воздух-то у нас выдавался по восточной норме! — гости ускорили шаг и устремились в кают-компанию. Здесь их встречали представители общественности, учтиво шаркая унтами и произнося заранее вызубренное слово «велкам», что в переводе означает «добро пожаловать!», и «хау ду ю ду?», чего можно было и не спрашивать, так как ответ был написан на уже заметно посиневших лицах наших гостей. Особенной изысканностью манер блеснул Тимур Григорашвили, который в рукопожатия вкладывал столько радушия и экспрессии, что пострадавшие долго ещё дули потом на свои онемевшие ладони.
Выяснилось, что конгрессмены прибыли в Антарктиду для знакомства с жизнью американских полярных станций. Ну а пролетая из Мак-Мердо на Южный полюс, где расположена станция Амундсена — Скотта, они не могли устоять против такого искушения — засвидетельствовать печатями и автографами своё посещение полюса холода и геомагнитного полюса Земли. У нашего почтмейстера Геры Флоридова распухла рука — с такой пулемётной скоростью ему пришлось хлопать печатью. Впрочем, досталось и всем нам: за три часа мы раздали столько автографов, сколько Софи Лорен и Элизабет Тейлор наверняка не разбрасывали за целый сезон. Что ж, конгрессмены тоже люди, со свойственными людям слабостями. Разве не приятно, прогуливаясь в кулуарах Капитолия, обронить между прочим, с этакой небрежностью: «Когда я был на станции Восток, где, кстати говоря, зарегистрирован абсолютный мировой рекорд холода…»
Набрав запас печатей и автографов, гости успокоились и уселись за стол. По предложению Сидорова был приглашён и экипаж «Геркулеса», наполовину состоявший из белозубых и весёлых негров, которые сразу же повели себя так непринуждённо, словно всю жизнь только и делали, что сидели за одним столом с конгрессменами: хохотали, хлопали нас и друг друга по плечам и притихли только после того, как командир корабля пригвоздил их к месту грозным взглядом. По антарктической традиции высокие встречающиеся стороны политических вопросов не поднимали, но, когда один из присутствующих провозгласил тост: «Чтобы отношения между нашими странами были такими же сердечными, как между советскими и американскими полярниками!» — аплодировали и выпили все, даже непьющие.
А потом, как и предсказывал Сергей Мягков, началась отчаянная атака на наше обмундирование. Общеизвестно, что русские в Антарктиде одеты лучше всех других, мех у нас натуральный, добротный, без обмана. Чилийцы, американцы и японцы (с которыми я встретился впоследствии) почему-то предпочитают синтетику. Она, конечно, легче и изящнее, но греет чуть лучше, чем наброшенная на обнажённые плечи красавицы газовая косынка. Поэтому многие иностранные полярники в Антарктиде вечно простужены и при встречах не скрывают своего желания заполучить наше обмундирование. Особенно шапки — потому, наверное, что уши полярников, как и всех прочих людей, обмораживаются в первую очередь.
— О, вери, вери найс! — восторгались американцы, примеряя у зеркала наши шапки. — Очен карошо!
У меня сохранилась фотография: на фоне кают-компании, над которой развеваются советский и американский флаги, весёлая (после застолья!) толпа людей. Рядом со мной стоит конгрессмен. На нем чья-то каэшка второго срока службы и классический российский треух, в котором, как поклялся его счастливый владелец, он появится на первом же заседании конгресса.
С другой стороны стоит Джеральд Дьюпи, мой коллега, молодой журналист из Сан-Франциско. В задуманной им книге об Антарктиде главе о Востоке предназначается роль «пикэнт» — изюминки. С помощью своего скромного запаса английских слов и разрываемого на части Валерия Ульева я, как мог, удовлетворил любознательность коллеги, и мы пообещали прислать друг другу будущие книжки. Обещания были скреплены скромными подарками. К величайшему сожалению, я вынужден был игнорировать пламенные взгляды, которые Джеральд бросал на мою шапку, — свои уши как-то ближе к телу, роднее…
