America Latina, или повесть о первой любви - Динец Владимир (книги бесплатно читать без TXT) 📗
Вскоре я вышел к деревне Salango, где в III-VII веках существовала своеобразная цивилизация. Местные жители поклонялись ракушкам — вся их жизнь была связана с резьбой по раковинам, перламутровыми инкрустациями, и даже умерших они хоронили, вложив в глазницы по кусочку перламутра. Интересно, что это единственный район в Америке, где у индейцев встречается один из факторов крови, широко распространенный в Азии. Археологи выяснили, что начиная с V века здесь внезапно распространилась так называемая веревочная керамика, в то время очень популярная в Японии (чтобы получить узор на кувшине, его обматывали толстой веревкой).
Вероятно, в пятом веке сюда принесло ветром рыбацкую лодку из Японии — направление ветров допускает такую гипотезу.
В ресторанах Пуэрто Лопеса можно попробовать множество разных деликатесов — осьминогов, всевозможных моллюсков, химеру под соусом, суп из акульих плавников и так далее, не говоря уже о таких обычных вещах, как омары, гигантские креветки и устрицы. Каждый вечер и каждое утро десятки лодок возвращаются с моря, привозя богатый улов, а огромные стаи грифов, пеликанов и фрегатов поджидают их на берегу.
Вернувшись в отель, я проложил по полу несколько дорожек из хлебных крошек, сходившихся к большому куску возле кровати. Потом я влез под полог, сжал в руке фонарик, держа палец на кнопке, и стал ждать.
Прошло около часа, и вот в кромешном мраке послышался шорох. Кто-то шел по крошковой тропе, поедая один кусочек за другим. Когда неизвестный гость достиг большого куска, я включил фонарик.
На полу сидел странный ушастый зверек с розовым носом, пышными усами, круглыми черными глазами и пушистым хвостом. Сорвавшись с места, он взлетел на стену, пробежал по трубе и удрал. Это был соневидный опоссум (Marmosa). Опоссумы — единственные сумчатые Америки, но их здесь больше видов, чем всех австралийских.
Они считаются более древними и примитивными, чем сумчатые Австралии, но это не мешает им во множестве населять весь континент, приспосабливаясь к любым условиям, в том числе к жизни в городах и поселках, где их очень не любят и называют просто «крысами». Среди них есть водяные, древесные и пустынные виды, большинство из которых совсем не изучено. Ведь зоологи здесь в основном американцы, а у них к опоссумам отношение неприязненное, потому что единственный живущий в Штатах представитель этой группы мало у кого может вызвать симпатию.
Наутро мы вышли в море на маленьком катере и после нескольких часов прыжков по волнам достигли острова. Его называют «Галапагосы для бедняков», потому что экскурсия сюда стоит всего 20 $, зато здесь можно увидеть почти такие же эффектные колонии птиц, как и на архипелаге.
Семь видов птиц поделили между собой остров и нигде не гнездятся вместе, хотя в других местах они успешно соседствуют. Под обрывами селятся фаэтоны; на крутых, поросших деревом palo santo (Pursera graveolens) склонах — фрегаты; на высоких «лаврах» (Cordia) — грифы-индейки; а на пологих холмах дальше от берега — олуши.
Самые многочисленные — дымчато-серые синелапые олуши (Sula nebouxii), которые расхаживают словно в ярко-голубых или сиреневых сапожках. Их гнезда — круглые вытоптанные площадки, окруженные несколькими прутиками. Здесь они танцуют во время ухаживания, а потом выводят пушистых белых птенцов. На острове их около ста тысяч пар. Под кустами в неглубоких круглых ямках сидят большие бело-черные масковые олуши (S. dactylartra). К каждому гнезду ведет «взлетная полоса» — короткая тропинка, протоптанная тяжелой птицей при взлетах и посадках. На низких кустах гнездятся краснолапые олуши (S. sula). Они белого или светло-кофейного цвета с алыми лапами и голубым клювом. Эти три вида избегают конкуренции, потому что ловят рыбу на разном расстоянии от берега (дальше всех летают краснолапые, а ближе всех — синелапые).
На узких выступах скалы, где с обеих сторон уходят вниз серебряные от гуано обрывы и всегда дует сильный ветер, живут волнистые альбатросы. Их здесь всего пять пар, и это единственная колония, кроме основной на Галапагосах. Пока альбатрос сидит на земле, это удивительно смешная птица с грустными черными глазами, длинным клювом, нескладными (в буквальном смысле — их никак не удается нормально сложить) крыльями и неуклюжей походкой. Но стоит ей взлететь, как она превращается в быстрый и маневренный планер с узкими двухметровыми «несущими плоскостями». Птенец альбатроса на острове в это время был всего один — ком легкого темного пуха размером с очень большую подушку. А рядом другая пара только собиралась обзавестись потомством и танцевала. Они кружились на одном месте, стоя лицом к лицу, расправив крылья и вытянув к небу клювы, под собственную «музыку» из трубных нот и посвистывания.
Поныряв на коралловой банке вместе с сотнями рыб-бабочек (Chaetodon), мы поплыли дальше в море, чтобы посмотреть на китов-горбачей (Megaptera novaeangliae).
Каждый год они собираются в этих водах и весело проводят время, без конца выпрыгивая из воды и исполняя друг другу свои песни. Зачем они прыгают, никто не знает, но зрелище фантастическое, особенно если подойти совсем близко. Огромная черная туша вылетает из воды, вращаясь вокруг своей оси, и валится плашмя, размахивая длинными, как крылья, белыми грудными плавниками. При этом в лодку выплескивается не меньше тонны воды, а грохот стоит такой, что его слышно за сотни метров. Мы видели и одного белого кита, но довольно далеко. У хозяина катера был маленький гидрофон, так что нам удалось послушать песни китов, похожие на музыку Шнитке, прокрученную с замедлением.
На обратном пути мы встретили выпрыгивающего из воды шестиметрового ската-манту (Manta birostris), косяк мелких китов-гринд и дельфинов Stenella, но видели их только мы с кэпом, потому что туристы с непривычки укачались и лежали на дне в луже, не имея даже сил перегнуться через борт, так что я снова имел возможность пообедать за пятерых.
Мокрые и продрогшие, мы выползли из лодки на пляж, и к ночи я уже добрался до города Manta («Скат»). Именно здесь жили отважные мореходы, в X-XIV веках достигавшие на бальсовых плотах Мексики и Чили. Но сейчас в Манте ничего интересного нет, так что я тут же двинулся дальше. Заросшие похожими на бутылки капоковыми сейбами (Ceiba pyntandra) холмы сменились низкорослыми лесами, и вкоре автобус достиг Bahia de Caraquez — города в устье реки San Vincente.
Было уже за полночь, так что я решил скоротать время до рассвета на мягком песочке под бетонной набережной. Рядом росло дерево с большими синими цветами, вокруг которого тучей вились маленькие летучие мышки. Они то и дело забирались в цветы и копошились там, объедаясь нектаром. Я прилег на песок и долго смотрел на черную реку и огоньки на том берегу. Ночные птицы — цапли, авдотки и северные кулики — ходили взад-вперед вдоль кромки берега, прокрадываясь мимо через правильные интервалы времени. В пять утра прилив согнал меня с теплого пляжа, и тут я обнаружил, что возле дерева нет ни одной летучей мышки, а его цветы печально и беззвучно осыпаются один за другим.
За рекой зона воздействия холодного течения кончается — там нет больше холодных туманов, зато много дождей и растут влажные леса. Но я туда не поехал, а ограничился вылазкой на крошечные мангровые островки Islas de Fragatos посередине реки.
Когда-то почти все побережье Эквадора окаймляла полоса мангровых зарослей шириной от ста метров до десяти километров. Но несколько лет назад здесь начали строить пруды для разведения креветок, и в течение короткого времени от мангр остались рожки да ножки. Было создано несколько «мангровых» заповедников, которые постигла типичная для здешних мест судьба. Сейчас креветочный бизнес гибнет — ведь для разведения надо собирать молодь креветок, а размножаются они как раз в манграх. В Серро Бланко американские биологи пытаются восстановить заросли, но результаты их героических усилий пока довольно скромные.
В отлив Острова Фрегатов — действительно два песчаных островка, поросших красными манграми (Rhizophora). Всевозможные цапли, ибисы, кулики и чайки бродят по отмелям, собирая мелкие ракушки. Но вот начинается прилив — и в считанные минуты над водой остаются лишь сами деревья, стоящие на пучках ходульных корней, а вскоре — только их густые зеленые кроны, словно лес растет прямо в воде.
