Высшей категории трудности - Яровой Юрий Евгеньевич (онлайн книга без .TXT) 📗
Я остановилась. Меня просто не держали ноги. И никого из ребят!
Метель вдруг унеслась вниз, и передо мной выросли шесть гигантских человеческих фигур — заснеженных, обледеневших.
Они двигались прямо на меня. Я хотела отпрыгнуть в сторону, но метель сильно ударила меня в спину, и снова раздался этот невыносимый стон.
Больше я ничего не помню. Видимо, я оступилась и упала лицом на наст.
Первое, что я увидела, когда пришла в себя, — глаза Глеба. Ко мне пришел запоздалый страх.
Глеб поднял мою голову. Надо мной висела скала, слева в расщелине я увидела огромные ягоды голубики. Глеб проследил за моим взглядом и сорвал несколько мерзлых и кислых ягод. И вдруг снова откуда-то сверху на меня обрушился стон.
Я закричала: "Глеб? Ты слышишь?…"
Он меня успокаивал, как ребенка: "Ничего не случилось, ты просто неудачно упала и немного разбилась".
Осторожно вытер мне лицо платком, и я почувствовала на губах что-то соленое. Совсем рядом я увидела огромные пятна крови, и у меня снова начала кружиться голова.
— Ты упала и разбила нос, — говорил Глеб. — Но кровь уже не идет.
Просто смешно: разбила нос, а так испугалась. Я, видимо, попыталась засмеяться, но смеяться было почему-то больно. Я закрыла глаза и вдруг отчетливо увидела керосиновую лампу, зябкие тени по стенам, карие немигающие глаза и голос — протяжный, пронизанный какой-то тревогой: "Ан-ана! А вдруг проснется Тумпа-Солях?…" Так вот кого я увидела в метели!
Я услышала голоса подходивших ребят. Норкин говорил:
— Понимаете, эти останцы так выветрились, что готовы рухнуть в любую минуту. Пять скал. Словно пятерня торчит из земли.
— Ты говоришь "пять"? А не шесть?
А это Глеб. В его голосе тревога. Значит, я ему сказала, что их было шесть?
— По-моему, пять. Но самое любопытное, что они выстроились по ранжиру. Впереди самый высокий, замыкает самый маленький камень. Я даже азимут засек: северо-северо-запад. А воют! Прямо джаз Лундстрема!
Тут только Вася заметил меня:
— Что я вижу? Некоторые отдыхают лежа? Я видела недоумение на лицах ребят, но я не могла ничего объяснить им, я только просила:
— Уйдем отсюда. Уйдем скорее…
Останцы? Значит, это были останцы? Не шесть, а пять.
Наверное, все это мне померещилось? Не было ни стонов, от которых останавливается сердце, ни этих грозных гигантов, чуть не растоптавших меня… Не было? У меня ужасно болит голова. И все в голове перепуталось. Я не знаю, чему верить, что было, чего не было. Тумпа-Солях? Господи, бред какой-то. Но я же хорошо их видела, я же отлично знаю, что именно из-за них я упала и разбила лицо. И потом — этот стон! Даже сейчас в палатке стоит мне на секунду закрыть глаза, и вновь я вижу метель и зловеще нависшие надо мной фигуры великанов. И совершенно отчетливо слышу душераздирающий стон…"
Нет, великаны Неле не померещились. Я испытал такое же почти потрясение, когда мы с прокурором догоняли спасателей, ушедших за перевал.
На плато нас встретил пронзительный ветер. Поднимались медленно, на границе леса сняли лыжи и тащили их за собой на шнурах. Дышать воздухом, наполненным мельчайшими льдинками, было трудно, и мы часто останавливались.
Делая глубокий вдох, я поднял голову, и вдруг высоко надо мной возникли шесть заснеженных гигантов. Вот-вот подомнут, раздавят! Впечатление было подавляющим.
Я сделал шаг вперед, и все исчезло. Передо мной были просто камни-останцы.
Я отступил и стал искать точку, на которой камни превращались в людей. Шаг назад, чуть влево и вновь шесть гигантов. Нависли надо мной, того и гляди раздавят, как муравья.
— Что вы топчетесь?
Новиков был раздражен. Я оглянулся и увидел, что стою на его лыжах.
Точку, когда останцы превращаются в братьев Тумпа-Солях, еще раз я так и не нашел. А когда рассказал об этой удивительной метаморфозе прокурору, он пренебрежительно отмахнулся: "Мало ли что может померещиться в метели!" Да я и сам вскоре решил: это снежный мираж, никаких идолов не было. И вдруг — эти страницы в дневнике Васениной.
Продолжить чтение дневников в тот вечер не удалось. Пришла новая радиограмма из штаба, наконец, разъяснившая, что существование охотничьей избушки на Соронге подтверждает восьмой член группы Александр Южин. Штаб предполагает, что пропавших туристов можно искать только там и только лыжными поисковыми отрядами, так как вертолеты и самолеты не летают. Улучшение погоды ожидается послезавтра.
Воронов начал инструктировать туристов, которые пойдут в спасательном отряде, проверять их снаряжение. Во главе группы должен пойти капитан Черданцев. Расстроенный Лисовский — его больше никто не слушает: "Что ты там нашел? Сарай?" — с вызовом спросил Воронова: — "А я, что, в лагере останусь?"
— Если можешь, пойдешь с Черданцевым, — спокойно ответил Воронов и еще уточнил: — Вообще окончательный отбор добровольцев будет после подъема на плато, перед спуском.
Мне Воронов предложил лечь спать, с тем чтобы завтра я дежурил с утра.
20
В этот день меня разбудили дежурить в шесть часов.
Пошевелился — кто-то прочно держит за волосы. Когда окончательно проснулся и ощупал голову — сообразил, что ночью с головы слетела шапка и волосы примерзли к палатке.
Попробовал встать — ноют ноги, ноет шея. Голова гудит, перед глазами плывут яркие фиолетовые тени. Шаг, поклон с усилием, хруст наста, вздох облегчения. Снова шаг, снова поклон. Поклон этой зловещей долине… Сон? Если бы это был сон!
Тайга ночью, особенно в бурю, производит жуткое впечатление. Все гудит, воет, качается. Метет снег, залепляя ели так, что дерево можно отгадать лишь по острой верхушке. Но еще неприятнее в такую бурю в нашей палатке. Укрепленная кое-как, она вся скрипит, шевелится, и кажется, что при очередном порыве ветра она рухнет на раскаленную печку и людей.
С перевала доносится заунывный вой. Проклятое место! Судя по вою, погода явно нелетная. Воронов вчера высказал предположение, что Сосновцы покинули палатку в такой же бешеный ветер. Можно только удивляться, как они вообще добрались до леса. Ураган сбивает с ног и гонит людей по плато, как перекати-поле.
Мутный жидкий рассвет. Сегодня 17 февраля. В семь часов я поднял на ноги дежурных поваров, а в восемь — всех остальных. Поднимались с трудом, хмурые и невыспавшиеся. А вернее, неотдохнувшие. Чувствуется, что спасатели вымотаны до предела. Не удивительно: по подсчетам Васюкова, его отряд на лыжах по Приполярному Уралу прошел почти пятьсот километров. Из похода и сразу в поиски.
В 8.30 Кожар запросил погоду. Воронов коротко бросил Голышкину: "Ответь — скверная", а Жора все это перевел в метры, баллы и градусы.
В конце концов, ледяная вода в Малике и разминка сделали свое дело — спасатели заторопились. Шестнадцать человек, наскоро проглотив кашу, колбасу и какао, натянули рюкзаки и начали цепочкой подниматься к перевалу. Мы с Вороновым пошли провожать их.
На плато один из туристов упал и порезал руку. Наст такой жесткий, что режет все: обувь, одежду, даже лыжи.
Едва вышли из леса, как нас подхватил и закружил бешеный ветер. Ничего не видно. Сбились влево, больше часа плутали по плато. Хорошо, хоть ветер был теплый, а то бы все поморозились. Через каждые пять-десять минут ветер вдруг спадал и наступала кратковременная передышка. Тогда над головой проявлялось ясное солнце, и видно было, как из-за вершины "1350" стремительно выкатывается очередной снежный шквал и несется в долину и на плато.
Отдышались в затишье, за останцами. Чертово плато! На лыжах не пройти — переломаешь на камнях, а пешком — наст не держит, проваливаешься в иных местах по пояс.
Добровольцы готовились к спуску. Капитан Черданцев из шестнадцати отобрал четверых и Лисовского.
Когда все связались в цепочку, Черданцев махнул рукой, и шестеро добровольцев медленно спустились в метель. Они шли, согнувшись под ветром, след в след и через минуту полностью растворились в снеге.
