Земля шорохов - Даррелл Джеральд (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
– В чем дело, Луна? – спросил я.– Это замечательная птица, и мы купили ее баснословно дешево.
– Я рад за вас,– грустно сказал он.– Но когда мне встречаются люди, которые, не торгуясь, соглашаются с любой предложенной ценой, я боюсь за будущее Аргентины. К чему мы придем, если каждый будет так делать?
– Очевидно, жизнь станет гораздо дешевле,– заметил я, но он не хотел утешений и все ворчал, вспоминая поведение старухи. Свою веру в человечество он восстановил только после оживленного получасового разговора еще с одним владельцем попугая. Этот торговался за свою птицу до последнего.
Мы продолжали обход города, пока не стемнело, и все вместе принесли домой целый небольшой зоосад. У нас было пять попугаев (в том числе, к моей радости, еще один желтоголовый ара), два карликовых бразильских кролика с рыжеватыми лапками и белыми меховыми очками вокруг глаз и агути – большой грызун с черными глазами, тонкими конечностями и нравом рысака, страдающего острым приступом нервной депрессии. Мы отнесли животных в дом Луны и выпустили их во дворике. Луна опять сколотил из своих родственников отряд и отправил его добывать повсюду пустые ящики, проволочные сетки, доски, молотки, гвозди и другое плотницкое снаряжение. Потом целых два часа мы строили жилища для моих приобретений. Наконец последнее из них было посажено в клетку, а мы с Луной уселись за стол и с аппетитом стали есть и пить. Из груды деревянных ящиков доносилось тихое ворчание и вскрики, которые для уха собирателя животных звучат райской музыкой. Потом, поставив рядом с собой большой стакан вина, я сел перед клетками, чтобы рассмотреть своих подопечных при свете фонарика, а Луна попросил принести гитару и пел мелодичные и грустные народные аргентинские песни, стуча иногда в гулкую деку гитары, как в барабан.
Все птицы, кроме ара, оказались синелобыми амазонскими попугаями. Все они были довольно ручные и умели говорить "Лорито", что в Аргентине равнозначно "Попке". Так как все они были примерно одного роста и возраста, мы посадили их в клетку вместе, и теперь они с фальшиво-многозначительным видом древних рептилий, который попугаи такие мастера напускать на себя, расселись рядком, словно присяжные, разодетые в яркие одежды. От плохого питания они совсем запаршивели, но, несмотря на их неопрятную внешность, я был доволен ими, так как знал, что через несколько недель хорошей кормежки они совершенно изменятся, и после следующей линьки оперение их будет отливать лимонно-желтыми и синими тонами, а оттенки зеленого будут так богаты, что коллекция изумрудов рядом с ними безнадежно померкнет. Я осторожно завесил клетку мешковиной и услышал, как птицы отряхиваются, готовясь ко сну,– такой звук бывает, когда распечатывают колоду карт.
Потом моим вниманием завладели желтоголовые ара. Ради опыта мы посадили их вместе, и по тому, как они тотчас прильнули друг к другу и стали ворковать, можно было думать, что из них получится нежная парочка. Они сидели на насесте и глядели на меня, время от времени склоняя головы набок, словно желая прикинуть, не более ли я привлекателен, если рассматривать меня в таком аспекте. Оперение их было в основном пронзительного зеленого цвета, и только на затылке желтел широкий ярко-канареечный полумесяц. Для ара, которые, как правило, наиболее крупные среди попугаев, они были мелковаты, даже чуть-чуть меньше и изящнее обыкновенных амазонских попугаев. Они что-то тихо бормотали мне и друг другу, а их бледные веки так сонно опускались на блестящие глаза, что я и их закрыл мешковиной и отошел.
Я давно уже мечтал о бразильских кроликах, и поэтому приобретение их доставило мне особенно большую радость. Я вытащил их из клетки. Это были еще детеныши величиной не больше ладони, и мне было очень приятно ощущать тепло их пушистых телец. Они водили носиками, принюхиваясь к непонятным запахам пищи и цветов. На первый взгляд их можно было принять за обыкновенных европейских крольчат, но, присмотревшись, я увидел, что они не совсем на них похожи. Во-первых, они отличались очень короткими и изящными ушами, спины у них были темно-коричневые и вce в ржаво-бурых пятнышках и полосках, лапы – светло-рыжие, а вокруг каждого глаза кольцом росла белая шерстка.
Носики и губы тоже были чуть-чуть окаймлены белым. Став совершенно взрослыми, эти животные все равно остаются среди кроличьего племени карликами и достигают лишь половины роста европейского дикого кролика. Насколько мне было известно, ни один зоопарк мира не обладал этими интересными маленькими существами, и я был рад заполучить их, хотя немного сомневался, что смогу доставить их в Европу, потому что все кролики и зайцы тяжело переживают неволю. Но мои кролики были очень молодыми, и я надеялся, что они приживутся.
Когда я снял мешковину с клетки агути, зверек подпрыгнул в воздух и шлепнулся на соломенную подстилку, дрожа всем телом. На мордочке его было такое же выражение, которое должно быть у старой девы, много лет заглядывавшей перед сном под кровать и наконец обнаружившей там мужчину. Однако, угостив зверька кусочком яблока, я успокоил его настолько, что он даже позволил себя погладить. Агути – это грызуны, члены многочисленного и интересного отряда. В него входят и мышь-малютка, которая может уместиться в чайной ложечке, и капибара, достигающая размеров крупной собаки, а между двумя этими крайностями есть великое множество всевозможных белок, сонь, крыс, дикобразов и других, непохожих друг на друга, животных. Оговорим сразу, что агути не самые характерные члены этого семейства. Если уж говорить откровенно, то они похожи на помесь низкорослого предшественника лошади и горемыки кролика. Шерстка у агути имеет цвет полированного красного дерева. На крестце этот цвет постепенно переходит в красновато-бурый. Шоколадно-коричневые ноги, очень длинные и тонкие, как у рысака, оканчиваются комком хрупких музыкальных пальцев, которые и делают агути похожим на древнюю лошадь. Задние ноги у него мощные, они служат опорой непропорционально массивной задней части туловища, и поэтому у агути такой вид, будто у него сзади горб. Голова – как у кролика, но немного удлиненная (так что в ней опять-таки есть что-то лошадиное). У агути большие красивые глаза, округлые уши и густые черные усы, которые непрестанно шевелятся. Если ко всему этому добавить темперамент животного, его постоянную нервозность, его дикие прыжки в воздух при малейшем звуке и следующие за этим припадки лихорадочного озноба, то просто удивляешься, как вообще мог выжить этот вид. Мне кажется, что стоит только одному ягуару заворчать, и все агути в радиусе ста ярдов тотчас скончаются от разрыва сердца. Размышляя об этом, я завесил клетку, и животное тотчас опять взвилось в воздух, а приземлившись, стало дрожать всем телом. Однако через несколько минут агути снова пришел в себя и набросился на яблоко, которое я оставил ему в клетке. К этому времени песни и вино привели Луну в блаженное состояние, и он сидел у стола, жужжа себе что-то под нос, как сонная пчела. Мы выпили по последнему стакану и, отчаянно зевая, поплелись спать.
В самый неподходящий для цивилизованного человека час утра меня разбудила громкая песня, доносившаяся из противоположного угла комнаты, где была постель Луны. Для этого человека песни и музыка были таким же непременным условием существования, как кровь, которая текла в его жилах. Когда он не говорил, он непременно либо пел, либо мычал что-то под нос. Я впервые в жизни видел человека, который мог лечь спать в три часа утра и, проснувшись в пять, загорланить песню, не вылезая из постели. Но пел он так хорошо и с таким явным удовольствием, что на него не хотелось сердиться даже в такой ранний час, а пробыв с ним некоторое время, вы начинали обращать на его привычку не больше внимания, чем на птичий хор, который заводит свою песню на рассвете.
"Луна на небе, как белый маленький барабан,–доносилось из-под груды одеял,– она ведет меня за горы Тукумана к моей любви с черными волосами и волшебными глазами".
– Если ты всегда поешь своим знакомым женщинам в такое время,– сонно сказал я,– то мне кажется, что в постели тебе приходится оставаться чаще всего в одиночестве. Такие вещи выходят боком.
