Капитан Сорви-голова - Буссенар Луи Анри (е книги txt) 📗
Очень скоро Леон стал изумительным артиллеристом. Англичане, которым он причинял огромный урон, с яростью произносили его имя.
Шотландская бригада приближалась. Завязалась перестрелка.
Молокососы, занявшие отведенную им позицию, оживленно болтали. Точнее, Молокососы-иностранцы. Ибо у молодых буров уже проявлялась отличительная черта ИХ национального характера – молчаливость.
Поль Поттер заряжал свое ружье. Работа не из быстрых: надо засыпать порох в дуло, опустить туда с помощью шомпола пулю, обернутую в пропитанный жиром пыж, потом надеть на затравочный стержень медный пистон… Такая процедура отнимала добрых полминуты, тогда как маузеры успевали сделать за то же время десяток выстрелов. Но юный бур дорожил не столько количеством, сколько качеством выстрелов.
– Вот и все, – спокойно произнес он. – Ружье к вашим услугам, господа «белые шарфы»!
Все английское командование, от генерала до младшего офицера, носило как отличительные знаки своего звания белые шелковые шарфы. Таким образом, нетрудно сообразить, к кому относились грозные слова юного бура: «Ружье к вашим услугам, господа „белые шар-фы“!
– А разве хороший маузер хуже услужил бы им? – спросил Сорви-голова.
– Ах, не говори ты мне о современном оружии! – возразил Поль Поттер голосом, в котором так и звучала нотка злопамятства. – Оно, видишь ли, не убивает. Вспомни госпиталь под Ледисмитом. Гуманная пуля… Ну нет! Пуля моего "роёра" не знает пощады. Тот, в кого она попадает, обречен. Да вот, можешь сам убедиться... Видишь того офицера, налево от нас?.. Да, да, того самого, что взмахнул саблей.
Офицер, о котором говорил Поль, находился на расстоянии не менее пятисот метров. Несмотря на это, острое зрение молодого бура уловило даже движение его руки.
Поль слегка приподнял дуло старинного ружья, секунды три прицеливался и спустил курок. Раздался сильный выстрел, и когда густой дым рассеялся, Сорви-голова, не отрывавший глаз от бинокля, увидел, как офицер судорожно схватился рукой за грудь, замер на секунду и грохнулся, растянувшись ничком.
- Ужасно! - невольно вырвалось у начальника Молокососов.
А Поль, вынув из кармана нож, сделал зарубку на прикладе ружья, затем поднял курок, прочистил дуло и снова методично, не торопясь, как охотник, обстреливающий выводок куропаток, зарядил свой "роер".
Засыпать порох из бычьего рога, доставать пулю из кожаной сумки, укладывать ее в пропитанный жиром пыж, надевать пистон на затравочный стержень - вся эта процедура кажется начальнику Молокососов слишком долгой. Он стреляет без передышки.
- Двенадцатый с тех пор, как мать принесла мне ружье моего покойного отца, - бормочет Поль.
- Что двенадцатый? - удивляется Сорви-голова
- Этот офицер. Одиннадцатый номер был артиллерийский капитан...
- Адамс! - воскликнул Сорви-голова. - Из четвертой батареи! Так это ты его убил?
- Да. Он потешался над нами. Самые меткие стрелки не могли его достать. Я же мигом снял его с коня.
- Так, значит, ты ничего не знаешь? Ведь он же... это был один из палачей твоего отца.
У Поля вырвался звук, похожий па радостный рев.
- А, так это был он? Тот самый бандит?.. Благодарю, Жан!.. Ты даже не представляешь, какую доставил мне радость!.. Слышишь, отец? Ты отомщен. Ты страшно отомщен!
Между тем мужественные шотландцы, охваченные адским ливнем пуль, явно заколебались. Их шеренги, поредевшие от уничтожающего огня буров, дрогнули
- Сомкнуться! Сомкнуть ряды! - то и дело кричали офицеры.
Строй сомкнулся, но не двинулся с места. Человеческая волна разбилась об ураган снарядов.
Еще несколько мгновений - и начнется беспорядочное отступление, быть может, бегство.
Генерал Уошоп, командовавший атакой, понял грозившую им опасность.
Это был старый вояка, отважный и добрый. Солдаты шотландской бригады обожали его, а он всех их знал по именам. Вся его военная служба прошла в войсках гайлендеров Гордона. Он, единственный из всех, категорически отказавшись от хаки, носил еще нарядное обмундирование гордонцев.
Когда накануне лорд Митуэн приказал ему предпринять лобовую атаку позиций буров, генерал Уошоп почтительно заметил ему, что подобная задача выше человеческих сил. Но Митуэн заупрямился так же, как Уайт в деле при Ледисмите. Он недооценивал буров, их твердое, как гранит, несокрушимое упорство. Он верил в победу и требовал ее во что бы то ни стало. Уошопу оставалось либо повиноваться, либо отдать свою шпагу.
Отдать шпагу?.. Ни за что!
Но повиноваться - значило идти на смерть. Хорошо! Пусть будет так. Он сумеет достойно умереть!
Со стоицизмом древнего римлянина Уошоп отдал последние распоряжения, написал жене трогательное прощальное письмо и, как рыцарь без страха и упрека, повел свою бригаду па приступ.
И вот наступил момент, когда начали сбываться его печальные предсказания.
С фронта позиции буров оказались неодолимыми. Но все же - вперед! Еще одно усилие, последнее, чтобы спасти воинскую честь.
Он приподнялся на стременах и, потрясая саблей, зычным голосом крикнул:
- Вперед, солдаты!.. Вперед! За королеву! Шотландцы, воодушевленные пылким призывом, ринулись на приступ.
Пальба стала ужасной, а старый генерал, спокойный, как на параде, не переставал выкрикивать своим звучным голосом:
- Вперед, храбрецы! За королеву! Вперед!.. Генерал, служивший яркой мишенью для самых метких стрелков бурской армии, казался неуязвимым. Его каска была продырявлена, мундир изодран, люди вокруг него так и падали, а он продолжал оставаться невредимым.
По ходу битвы он очутился в зоне огня Молокососов. Те стреляли без передышки, опустошая магазины своих маузеров, и все же ни один их выстрел не задел генерала. Но вот Поль Поттер, с изумительным хладнокровием наводивший на него свой "роёр", спустил курок страшного ружья, грохот которого заглушил сухое щелканье автоматических карабинов. Генерал Уошоп, повторяя трагический жест людей, пораженных в грудь, судорожно схватился за нее рукой, зашатался в седле и, скользнув на круп коня, свалился на землю, убитый наповал.
- А-а... еще один! - радостно воскликнул молодой бур. - Это уже тринадцатый!
И он тут же нанес новую зарубку на ложе своего ружья.
Увидев, что генерал убит, шотландцы остановились в нерешительности. Они еще не отступали, но и не двигались больше вперед.
Пальба продолжалась, все более беспощадная и яростная. Ряды шотландцев быстро редели. Уже треть всей их бригады лежали на земле убитыми и ранеными.
- Отступать! - раздалась чья-то команда.
Это конец! Англичане, снова побитые, отходили в беспорядке, с поспешностью, похожей на панику. Как просто было бы теперь превратить их поражение в полный разгром и захватить в плен все десять тысяч обезумевших от страха солдат. Но для этого пришлось бы перейти в атаку, а буры никак не хотели расстаться со своими укреплениями.
Иностранные офицеры умоляли Кронье атаковать англичан. Тот наотрез отказался. Тщетно указывали ему иностранцы на беспорядочное бегство деморализованной армии англичан. Достаточно было отравить галопом в обход войскам королевы хотя бы -две тысячи кавалеристов, чтобы отрезать англичанам возможность отступления.
Кронье только презрительно пожал плечами и даже не удостоил их ответом.
А время между тем шло, приближалась ночь. Скоро уже будет поздно что-либо предпринимать.
Иностранцы взбешенные этим идиотским упрямством, из-за которого гибли плоды блестящей победы, продолжали настаивать.
- Да поймите же вы, - кричал один австрийский офицер, - если мы возьмем в плен корпус Митуэна, то войдем в Кимберли без единого выстрела!
Кронье опять лишь пожал плечами и, даже не потрудившись объяснить причину своего отказа этим отважным людям, которые покинули свои семьи и дела, чтобы сражаться на его стороне, повернулся к ним спиной и обратился к окружавшим его бурам:
- Восславим господа и возблагодарим его за дарованную нам победу, - и первым затянул псалом.
