Острова, не тронутые временем - Грин Лоуренс (онлайн книга без .TXT) 📗

На первый взгляд остров производит мрачное впечатление. С высоких прибрежных утесов, посещаемых только птицами, не видно чистых, плодородных полей, тихих одноэтажных домиков-коттеджей, солидных особняков или больших домов. Остров кажется тюрьмой, хотя за высокими стенами укреплений есть небольшой изолированный участок земли площадью в сорок семь квадратных миль, который сохранил очарование английского захолустья, прелесть поселков прошлого века, когда такие небольшие коттеджики служили настоящим прибежищем страждущим и гонимым. Стоит, однако, вашему судну подойти к якорной стоянке города Джемстаун, который расположен на северо-западном берегу острова, как Святая Елена предстает перед вами совсем в ином виде. Джемстаун, на мой взгляд, играет более значительную историческую роль, чем какой-либо другой город. Вы ощущаете историю в старых орудийных окопах и пороховых погребах, располагавшихся в свое время по всей линии порта, в английском замке XVII века с его заполнявшимся водой рвом, запирающим долину. Эта картина хорошо знакома каждому коллекционеру по маркам и художественным открыткам.

Став лицом к городу, вы увидите перед собой узкий горный проход между двумя отвесными скалами — Холмом Мундена справа и Лестничным Холмом слева. Над уровнем моря эти скалы подымаются на одну пятую мили, а просвет между ними заполнен дамбой и зубчатыми стенами замка. Со старого парапета вы можете любоваться шпилем церкви Св. Джемса с металлической рыбкой вместо флюгера. В узкой треугольной долине виден город: белые дома и большие деревья. Если вы будете стоять и смотреть довольно долго, то вам непременно посчастливится увидеть кого-либо из местных жителей, спускающегося по знаменитой лестнице Иакова [60], семьсот ступенек которой связывают долину с высокогорной частью острова.

— Эта... славный астгавок, сэг, только... если б поболе деньжат, — произнес лодочник с гнусавым островным выговором, когда вез меня к пристани.

Это в общем правильная оценка острова и его жизни.

Я предъявил в таможне бутылку французского бренди и бутылку хереса, которые купил на борту судна пароходной компании «Юниэн Касл».

— Без выплаты пошлины разрешается провозить только одну бутылку, — сказал, улыбаясь, таможенник. — Но пошлина очень низка. За вами — стакан вина...

Я воспринял это как своеобразную форму приветствия путникам, впервые попадающим на остров, и отправился в отель на Мэйн-стрит.

С первого взгляда Консульский отель в Джемстауне не производит впечатление заведения, где хозяин не знает, какими бы еще экзотическими блюдами попотчевать гостя. Правда, у мистера Джорджа Мойса, островитянина, арендовавшего это старое здание под отель, жила молодая женщина, миссис Ричардс, постоянно торчавшая в старомодной кухне и исполнявшая, как я полагаю, функции жены и кухарки. Отель был реликтом былой славы острова и знаменитого консула Французской империи.

По одной стороне Консульского отеля тянулась деревянная галерея, такая же шаткая, как выступающий вперед балкон. Она служила своеобразным мостиком к ванным комнатам. Каждое утро я заставал мистера Мойса растапливающим ванные колонки сухими банановыми листьями. Однажды я заметил, что клеенка на полу моей ванной сдвинута. Через отверстие величиной с блюдце можно было наблюдать за миссис Ричардс, которая внизу, в кухне, жарила яичницу с беконом.

Жизнь в отеле казалась довольно беспокойной. Но ни ночные кошачьи концерты на Мэйн-стрит, ни крики громкоголосых майн [61], будившие меня на рассвете, и даже ни дороговизна (Джордж Мойс брал с меня четыре гинеи в неделю — деньги совсем не маленькие) не досаждали мне. Здесь царила какая-то приятная атмосфера, которую я почувствовал с первого же дня, когда приступил к отличному ленчу, состоявшему из глубоководного лосося, местной ягнятины, жареного картофеля, капусты и бананов.

Обслуживали меня главным образом дети. Марион, хорошенькая и застенчивая официантка лет четырнадцати, и мальчики, которые стелили постель и приносили в номер горячую воду. За газовыми колонками в ванной Мойс следил сам; у меня создалось впечатление, что он сознательно не поручал им эту работу из опасения, что они могут переусердствовать и взорвать отель.

Шли дни. Я проникался все большей симпатией к жителям Святой Елены, как к самому приятному людскому сообществу из всех, какие я когда-либо встречал. Те, кто знает остров, согласятся со мной — там живут самые дружелюбные и приятные люди на земле.

Когда разговаривают между собой малограмотные островитяне, то зачастую почти невозможно уследить за их речью. В течение столетий они постепенно создали свой, устойчивый диалект английского языка, понятный одним лишь жителям Святой Елены, — ничего более ужасного я не слышал даже у себя на родине. Посторонний человек, впервые попавший на остров, услышав эту тарабарщину, с удивлением спрашивает:

— На каком языке они говорят?

Когда ему отвечают, что это — английский и что островитяне никогда не говорили ни на каком другом языке, он отказывается верить.

Сэр Джемс Харфорд, губернатор, охарактеризовал мне жителей острова как «цветных англичан». В одном из ранних официальных отчетов о них писали как об «англичанах по расе и воспитанию». Далее добавлялось, что они приравниваются по своему положению к тем, кто родился в Англии, и что английский — единственный язык, на котором говорят на острове. Я согласен с этим определением в целом и не совсем в некоторых частностях.

Меллис — вернемся к 70-м годам XIX века — писал о жителях Святой Елены как о потомках португальцев, голландцев, англичан, малайцев, индийцев и китайцев. Ни от португальцев, ни от голландцев на острове не осталось и следа. Люди всех рас и национальностей, включая малагасийцев и китайцев, подверглись в этом едином «плавильном котле» коренным изменениям, но осталось преобладающим англо-индийское влияние. Коренной островитянин на вид мало отличается от белого. Но при ближайшем рассмотрении все улыбающиеся лица варьируются в цвете от белого до черного. Проявляется африканская наследственность, которая восходит еще ко временам рабства. Браки между островитянами и африканцами были, однако, редки в то время, и поэтому характерно африканские черты не типичны сейчас для жителей Святой Елены.

С рабством аборигены острова познакомились после 1659 года, когда английская Ост-Индская компания стала отправлять экспедиции на Мадагаскар за рабами. Каждое судно компании, которое заходило на Святую Елену, должно было оставлять там одного раба — мужчину или женщину — по выбору губернатора. В первое время на острове было больше черных рабов, чем белых. Потом положение изменилось. В конце XVII века доктор Джон Фрайер из Кембриджа зарегистрировал на Святой Елене четыреста англичан — мужчин, женщин и детей. На лондонских афишных тумбах в ту пору появились объявления, призывавшие жителей Великобритании поселиться в островном раю Святой Елены. Среди тех, кто откликнулся на этот призыв, оказалось много жертв Великого Лондонского пожара [62]. Молодые женщины, которым был обещан бесплатный проезд в Англию через год, «если они к тому времени раздумают», заполнили каюты и палубы кораблей. Однако прошло много времени, прежде чем поселенцы и их потомки акклиматизировались на острове. Пират Дампьер писал: «Кое-кто из моих ребят по уши втрескались в девчонок на Святой Елене. Эти девки, хоть и родились там, все равно мечтали выбраться из этой тюрьмы. Молодые, и кроме тех, что приехали из Англии, — девчонки что надо! Миленькие, с хорошими фигурками и одеты, как картинка!» Африканцы из Западной Африки не попадали на Святую Елену вплоть до 1840 года, когда бывший Адмиралтейский суд возбудил дело против работорговцев. На острове организовали три приемных лагеря для «освобожденных африканцев», как они тогда назывались. Предприниматели, фермеры и купцы стали нанимать бывших рабов обоего пола к себе на службу. Одни из них перекочевали потом в Вест-Индию, где ощущался недостаток рабочей силы. Другие так привыкли к своим работодателям, что остались жить на Святой Елене. Согласно невольничьему обычаю они часто присваивали имена своих хозяев. Однако осталось здесь и много древних имен, характерных для времени рабства, таких, как Сципион и Катон (из Лонгвуда) [63], Цезарь с залива Сэнди-Бей, Август, Меркурий... Помпеев, кажется, уже нет. Был, конечно, и лорд Нельсон, а также Вотервич, получивший свое имя по названию корабля, который вызволил его из рабства. Меллис считал, что к 1875 году бывшие рабы составляли одну шестую часть населения острова. Однако они почти не смешивались с местным населением, и за три десятилетия было отмечено только шесть межрасовых браков.