Япония, японцы и японоведы - Латышев Игорь (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
Спустя дня два-три Капица сообщил мне о зачислении меня в штат научных сотрудников отдела комплексных международных проблем, возглавляемого профессором Хазановым Анатолием Михайловичем - интеллигентным человеком, мало связанным с японоведением, тактичным в общении со своими коллегами и вполне терпимым к чужим взглядам, подчас противоположным его собственным. Так состоялось мое третье по счету возвращение в Институт востоковедения после пятилетнего пребывания в Японии на журналистской работе.
Конечно, закулисное противодействие Саркисова моему зачислению в отдел Японии я воспринял как оскорбление. Ведь когда-то, в середине 60-х годов, ранее не знакомый мне выпускник Ленинградского университета Костя Саркисов приехал летом в Москву, позвонил мне на квартиру, а затем пришел в мой дом и попросил моего содействия как заведующего отделом Японии о зачислении его в аспирантуру института. Ознакомившись с красным аттестатом этого целеустремленного и одаренного, как мне показалось, армянского юноши, я тогда поверил в него и изъявил готовность поддержать его кандидатуру. Вскоре я обратился в дирекцию института с соответствующим ходатайством и получил согласие на выделение отделу дополнительного аспирантского места по специальности "новейшая история Японии". Взял я тогда же на себя и обязанность научного руководителя Саркисова. Мною была подсказана и хорошая, незаезженная тема для его диссертации - "Япония и ООН". Как-то раз при кратковременной поездке в Японию я подобрал в книжных магазинах Токио и привез ему новые книги по названной теме... Хлопот же с ним на первых порах оказалось больше, чем с другими аспирантами: получив в Ленинградском университете в основном филологическое образование, мой новый подопечный долго не мог перестроиться и приспособить свое мышление к требованиям, предъявляемым историкам и политологам. Поэтому его первые рукописные материалы потребовали от меня гораздо большей правки, чем рукописи других начинавших научную работу авторов. Помогал я Саркисову и в его бытовых делах: по моему ходатайству директор Института востоковедения Б. Г. Гафуров помог Саркисову получить московскую прописку, что в те времена было для большинства иногородних аспирантов недостижимой мечтой.
Однако, став после защиты диссертации сотрудником отдела Японии, мой бывший аспирант обнаружил интерес не столько к научной работе как таковой, сколько к частым поездкам в Японию с различными делегациями в качестве переводчика японского языка. Позднее же с еще б(льшим удовольствием в соответствии со вступившим тогда в силу соглашением между ИВАНом и МИД СССР он выехал на три года в Токио на работу в советском посольстве в качестве первого секретаря, ответственного за культурные связи с японской общественностью.
Ко времени моего отъезда в Японию в 1987 году больших успехов в своих научных изысканиях Саркисов так и не достиг. При назначении на пост заведующего отделом Японии Института востоковедения весь багаж опубликованных им трудов ограничивался одной упомянутой выше книгой, написанной в качестве кандидатской диссертации под моим научным руководством, и несколькими статьями по вопросам международных отношений в АТР. Но зато к тому времени Саркисову удалось расположить к себе такого влиятельного академического босса как бывший директор нашего института, а в те дни директор ИМЭМО Е. М. Примаков. Именно по его звонку Г. Ф. Ким, временно возглавлявший дирекцию института, и назначил Саркисова моим преемником. А дальше его научная карьера пошла быстро в гору. Став руководителем крупнейшего японоведческого центра нашей страны, этот скороспелый, легковесный, но говорливый научный деятель сумел на волне горбачевской "перестройки" обрести вскоре имидж "ведущего советского японоведа". Его любимым коньком стала в те дни этакая "смелая" идея "улучшения советско-японских отношений" путем односторонних уступок нашей страны необоснованным и незаконным притязаниям японцев на территории четырех южных Курильских островов.
Будучи в Японии, я сначала с удивлением, а потом уже и с возмущением стал узнавать о его все новых и новых попытках при общении с японцами выдавать свои безответственные рассуждения на эту тему за "всеобщее мнение" советских японоведов, якобы вынужденных прежде молчать из опасений навлечь на себя недовольство властных структур. Именно тогда-то я понял, как глубоко ошибся в этом человеке, у которого, как выяснилось, было полностью атрофировано чувство любви и преданности к своей родной стране. Так же как и его приятель Г. Кунадзе, ставший в то время по протекции того же Примакова заместителем министра иностранных дел России, Константин Оганесович Саркисов стал откровенно выслуживаться перед японцами, выступая в японских средствах массовой информации с крикливыми заявлениями в пользу безотлагательных уступок нашей страны территориальным домогательствам Японии. Тогда же в пылу своей прояпонской деятельности мой бывший аспирант напал и на меня: в 1990 году в апрельском номере японского журнала "Сэкай" он опубликовал статью, в которой осудил мои критические выступления в "Правде" по адресу Ю. Афанасьева и других сторонников безотлагательной передачи Южных Курил Японии. Сперва я как-то не придал этому неэтичному поступку большого значения. Позднее, однако, мне стало ясно, что это было начало открытой войны, затеянной в стенах Академии наук прояпонски настроенными лицами против сторонников твердого отпора японским территориальным домогательствам.
После моей беседы с директором ИВАН М. С. Капицей понял я отчетливо и то, почему Саркисов не захотел видеть меня сотрудником возглавляемого им отдела. Ведь в моем лице в отделе появился бы человек, категорически несогласный с такими как Саркисов перебежчиками в японский лагерь, человек, намеренный к тому же, в отличие от других сотрудников, давать этим перебежчикам жесткий отпор. Захлопнув передо мной двери отдела Японии, мой бывший аспирант заодно вычеркнул меня напрочь из числа авторов и членов редколлегии ежегодника "Япония" - того самого ежегодника, которому в 1973 г. я дал путевку в жизнь в качестве его первого главного редактора. Естественно, что после всего этого о моем личном общении с Саркисовым не могло быть и речи: я перестал замечать его при случайных встречах с коридорах института.
Что же касается отношений, сложившихся у меня по возвращении в Москву с другими сотрудниками отдела Японии, то они были неоднозначными. Об истинном отношении ко мне прежних коллег я мог судить в своем новом положении рядового научного сотрудника гораздо лучше, чем до отъезда в Японию, когда я заведовал отделом. Меньшая часть из них заметно утратила желание приветливо улыбаться при встречах, как это бывало прежде, и задерживаться, чтобы поделиться новостями. Но в большинстве своем сотрудники отдела Японии продолжали по-прежнему относиться ко мне вполне уважительно. Так же как и в былые годы дружественное общение при встречах в институте продолжалось у меня с Вадимом Алексеевичем Поповым, ставшим в середине 90-х годов, пожалуй, самым старшим по возрасту японоведом института. Добрыми друзьями остались мы с Михаилом Ивановичем Крупянко ведущим отечественным специалистом в сфере советско-японских экономических отношений, а также с Юрием Дмитриевичем Денисовым, прочно утвердившим себя в качестве знатока проблем, связанных с научно-техническими достижениями Японии. Приветливо и уважительно относились ко мне после моего разрыва отношений с руководством отдела и две неразлучные подруги, Нина Ивановна Чегодарь и Лидия Диомидовна Гришелева, продолжавшие по-прежнему писать статьи и книги по истории японской культуры. Вполне нормальными оставались мои отношения с такими видными японоведами отдела как Сэда Багдасаровна Маркарьян, Нелли Федоровна Лещенко, Валерий Олегович Кистанов.
Однако некоторые из сотрудников отдела, и прежде всего из числа тех, кто сблизился в предшествовавшие годы с Саркисовым и разделял его откровенно прояпонские настроения, стали довольно заметно избегать контактов со мной, а кое-кто после моих резко критических высказываний в адрес руководства отдела и вообще перестали здороваться. Упоминать их фамилии здесь нет необходимости.
