Высшей категории трудности - Яровой Юрий Евгеньевич (онлайн книга без .TXT) 📗
17
Да, в ту ночь мы шли по их следам. Даже лагерь поискового отряда в долине Малика, как выяснилось на другой день, был разбит на месте последней стоянки группы Сосновского.
1 февраля они поднялись на Тур-Чакыр. Балезинцы нашли на этой вершине их "визитную карточку", и в тот же день Васюков обнаружил их следы на Малике, в семидесяти километрах от Тур-Чакыра. На Малик они могли попасть двумя путями: вернувшись назад, к устью Северной Точи, или вдоль Главного хребта с двумя перевалами на высоте тысячу двести метров. Первый путь был безопаснее, но длиннее. Они выбрали второй путь — по Кай-Оле и Точе…
"День седьмой
Даешь Тур-Чакыр!
Сначала наш начальник говорил так: "Твое дело, вундервунд, начать. А писать дневник будут все". Что же я слышу на седьмой день похода? "Групповой дневник на совести вундервунда". Вот и верь после этого начальникам!!
Тур-Чакыр — одна из самых хитрых вершин Приполярья. И "ростом" как будто невелика — всего каких-то 1370 метров, а попробуй возьми ее в лоб. Многие обжигались с востока, так что мы сразу на вечернем кострище, несмотря на отважные выкрики Норкина, решили взять Тур-Чакыр по западному отрогу, со стороны Кай-Олы. Это, конечно, крюк, но зато уж на Тур-Чакыре побываем наверняка. Так сказал начальник и быть посему.
Сегодня дежурил Глеб. Новый мировой рекорд! Ликуйте! Вместо богом положенных двух часов на утреннюю укладку и завтрак мы потратили всего час сорок!
Было так пасмурно, что на душе скребли коты. С Тур-Чакыра одна за другой неудержимо сползали тучи. Промозглая погода!
Сначала шли по берегу, по звериной тропке. Здесь много лосей — пользуемся по мере возможности их дорогами. Но километрах в трех от границы леса "лосетрасса" свернула в глубь урмана. "Среди лосей туризм не развит", — рассудил Шакунов и полез напролом через мелкий сосняк.
Лоси-то знали, где прокладывать тропу. А Шакунов не знал. И поплатился. Угодил в какую-то яму. Когда его оттуда извлекли, он радостно сказал: "Там капкан".
Вытащили и капкан. Он был взведен и покрыт слоем жира. От капкана под снегом тянулась проволока. Всеобщее изумление: здесь бывают охотники?! Но капкан, конечно, ставил не медведь.
Коля Норкин выломал толстый сук и засунул его в капкан. Щелкнули челюсти, и палка разлетелась пополам. А Вадик повертел перед собой руку и сказал с удивлением: "А я его под снегом нащупал рукой".
У границы леса нас встретил сильный ветер. Надели маски и поползли чуть ли не на четвереньках под облака. Появились первые скальные выходы, и, естественно, я пустил в ход топорик. Через минуту у меня в руках был отличный кристалл розового шпата.
Перевалили через хребтик, не предусмотренный картой, и потопали по компасу. Но все компасы вдруг почему-то стали показывать разные азимуты. Глеб немедленно высказал предположение: "Железная руда!" Норкин уточнил скептически: "Дрожат наши руки, а не компасные стрелки".
За хребтиком под защитой гранитной скалы, нависшей над головами, сделали привал и начхоз угостил нас сухарями, ветчиной и сахаром. Рюки решили оставить под скалой, благо она заметная, и штурмовать Тур-Чакыр налегке.
Мудрое решение, что и говорить. Когда рюки свалили под скалой, стало светлее. Столько вдруг сразу засияло улыбок на лицах.
"Надеть маски!" — скомандовал Глеб, и Коля тотчас повторил: "Есть, надеть намордники!" В масках все похожи на чертей. "Пошел черт на тучу, а из нее-то и стрельнуло", — говорила моя бабка, когда слышала гром. Едва мы забрались на западный траверс — каменистую гряду, полого уходящую в небо, как раздался грохот. Что это было — так и не поняли. Возможно, где-то недалече случился снежный обвал, а может, и в самом деле гремел гром. Не любит Тур-Чакыр гостей!
Последнюю сотню метров шли без лыж. Трудновато. Камни обледенели, ботинки скользят по фирну, ветер валит с ног, а вершины все нет.
Отдыхали, сбившись в кучу, и смотрели вверх. Там иногда в просветах метели мелькали новые скалы, на которые надо было взбираться или искать обход. Потом стянули с физиономий фланелевые маски и в человечьем обличье на высоте 1300 метров спели песню "Бабку-Любку", наш отрядный гимн. Пели, конечно, от злости, чтобы перекричать ветер.
Десять минут истекли, и снова по траверсу на Тур-Чакыр… Снег, снег и вдруг солнце. Яркое, совсем южное солнце. Только не греет. Под нами клубятся облака-мы выше их, мы вышли на вершину. Ура! От солнца и снега болят глаза, но никто не пищит, все ищут Тур. Вершина Тур-Чакыра — несколько груд камней, в беспорядке наваленных на "пятачке" двадцать на двадцать метров. Ребята побросали лыжи и рассыпались по "пятачку".
От ледяного ветра нигде нет спасения. Под ногами белое клубящееся море облаков, над которым торчат крохотными островками вершины. Грандиозное зрелище!
Наш начхоз не выдержала. Стянула маску, отбарабанила на плоском камне чечетку и выдала сверх программы частушки:
Мы туристы боевые — замечательный народ,
Мы в походы часто ходим — нас холера не берет!
Последний взгляд окрест и — вниз, кто на чем. Проплутали в облаках с часок, пока нашли скалу с рюками, и снова полезли в гору. "Умный гору обойдет, обойдет". У нас все "умные".
После обеденного привала, когда семеро отдохнувших сытых туристов ломились напролом через тайгу, произошла удивительная встреча. Из чащи нам навстречу вышел огромный мохнатый лось. Он стоял перед направляющим Глебом и мрачно посматривал на интервентов. "Ой-ой! — запищала Васенка. — Он же рогатый!" А Глебка величественно махнул на лося лыжной палкой и свистнул. Лось не остался в долгу: фыркнул, тряхнул рогами, но при здравом размышлении тропу все же уступил. "Не понимаю, — до сих пор удивляется Васенка, — как он тебя не поддел на рога?"
— Он же не дурак, — резонно заметил Вадим.
Это я дурак! Как я мог прошляпить такой великолепный кадр: лось против Сосновского! Побеждает интеллект!
А. Броневский".
"Господи, куда мы забрались! Бедная моя мамочка, я так редко о тебе вспоминаю, и так вы сейчас далеко от меня. Непутевая у вас дочка, верно…
Но я все равно знаю: с вами ничего не случится, у вас хватит забот, здравого смысла не паниковать обо мне, когда я в походах. И я о вас тоже не беспокоюсь.
Как-то моя мамочка вздохнула и сказала: "Люська, ты совсем отбилась от рук. Куда тебя черти носят, да еще с парнями? Небось и спишь с ними в одной палатке? — "Само собой, мамочка". — "Бессовестная девка!" — "А почему? Разве ты не знаешь, что я выйду замуж только по любви?"
Моя милая мамуся покачала головой и изрекла: "И в кого ты уродилась? Один пустозвон у тебя в голове".
Но я на нее не сержусь. А папку я люблю. Он добрый и в усах. На фронте он был старшиной и с тех пор не расстается с рыжими усами. "Старшина без усов, — говорит папка, — что петух без хвоста".
Папка похлопает меня по спине (совсем как Буранка, на котором каждый день ездит по бригадам) и прогудит: "Девка ты у нас бедовая, это верно. Но не забывай: цыгане тоже бродят, бродят, а на зиму все в одно место возвращаются…"
С каждым километром долина Кай-Олы, на которую мы свернули утром, сужается, берега лезут все выше, и все чаще встречаются завалы. Где милая Точа — ленивая, раздольная, с желтыми глинистыми берегами? Кай-Ола — злая река. Во многих местах она подмыла кручи, и тридцатиметровые сосны рухнули в долину. Над Кай-Олой повисли "мосты", при виде которых Вася Постырь вспоминает темпераментных испанцев и их знаменитое "карамба!"
А Коля Норкин выражается по-русски: "Черт подери эту Кайлу!" Коля просто исходит тоской оттого, что у нас нет с собой толовых шашек. "Эх, и рванул бы я этот заломчик!" — мечтательно говорит он, стоя перед завалом, через который ни проехать, ни пройти.
Люди идут по свету,
И в жизни им мало надо,
Была бы прочна палатка,
И был бы нескучен путь…
Но дремлют в бродяжьих душах
