Вокруг света за погодой - Санин Владимир Маркович (книги онлайн TXT) 📗
Искушения, швартовки и дружеские встречи
Мы прошли вдоль кубинских берегов по Саргассову морю, полюбовались (в локатор) Бермудскими островами и через Наветренный пролив вновь завернули в Карибское море. На карту я боялся смотреть: справа — Ямайка, слева Гаити… Ох, как близок тот самый локоть, который нельзя укусить! «Заход не предусмотрен» — и точка, глазейте в бинокль, товарищ. Я столько хныкал и ныл по этому поводу, что знатоки нашептали мне соблазнительную идею. Вот в чем она заключалась. Мы будем проходить вблизи островов Мартиника, Сент-Люсия и Барбадос. Поскольку бинокль меня устраивает не больше, чем голодного запах чужого шашлыка, я должен пойти на жертву. А именно: поднять на весь корабль визг, что у меня болит зуб — причем настолько сильно, что я готов с ним расстаться. Не поставить новую пломбу, а именно вырвать с корнем. В этом случае капитан по закону обязан разжалобиться, зайти в ближайший порт и доставить меня к зубному врачу. Один подобный случай имел место на «Королеве» несколько лет назад, когда механик X., стоя у фальшборта, зевнул с такой энергией, что в море выпала вставная челюсть. Капитану пришлось срочно делать заход: не может ведь такой нужный кораблю человек, как механик, питаться одной манной кашей. Пожалуй, это был самый дорогостоящий зевок, о котором я когда-либо слышал.
Словом, идея была настолько заманчивая, что я долго изучал в зеркале раскрытую пасть, решая, каким зубом пожертвовать. Может быть, этим, над которым уже поиздевалась добрая дюжина дантистов?
Или любым другим, который рано или поздно все равно выпадет?
И — не решился: слишком привык я к своим зубам, таким родным, столь бескорыстно служившим мне сорок пять лет. Тогда я стал искать себе замену, однако, обойдя весь корабль, везде наталкивался нз отказы и непонимание: каждый с чрезвычайной охотой готов был сопроводить меня к дантисту, чтобы насладиться моим воплем, но непостижимым эгоизмом категорически отказывался жертвовать своим зубом. А еще говорят о морской дружбе!
Так что Малые Антильские острова мы видели только в бинокли.
Самое обидное, что мимо Барбадоса «Королев» проскочил буквально в полутора милях, да еще днем, в изумительную солнечную погоду; меня даже не утешило, что я своими глазами видел ту самую пиратскую бригантину с вьющимся по ветру «Веселым Роджером», которая когда-то гналась за «Королевым». На этот раз она красовалась у причала, поджидая туристов, готовых оплатить ее разбойничьи шуточки.
Несколько дней мы шли в заданную точку Атлантики для встречи с бразильскими судами, участвующими в Тропическом эксперименте.
Нам предстояла очередная сверка приборов, или сравнение, — научная работа, о смысле которой рассказывалось выше. Один за другим на горизонте появлялись дымки кораблей, подтягивающихся к месту встречи. Сначала подошли наши «Прибой», «Волна» и «Океан», а потом и два бразильских судна, «Адмирал Салданья» и «Сириус».
Никак не могу привыкнуть к этому чуду — встрече в открытом море. В Москве договариваешься о рандеву с приятелем, намечаешь десять ориентиров, чтобы избежать путаницы, и все равно вывернешь шею, пока его разыщешь. Каково же найти друг друга в безбрежном океане? Моряки посмеиваются: солнце и звезды, говорят они, видны отовсюду, и перепутать их с другими ориентирами никак невозможно. Знаешь об этом и про навигационные приборы краем уха слышал, а все равно каждый раз удивляешься, когда в сотнях миль от берега являются на свидание корабли — точно в намеченное время.
Наше свидание имело не только лирическую, но и деловую основу, и «Великий координатор» Ткаченко устроил радиолетучку, чтобы обсудить с коллегами план сверки. Было решено, что «Академик Королев» как флагман станет на глубоководный якорь, а вокруг него будут дрейфовать остальные суда.
Глубоководный якорь — сложная и дорогостоящая штука, немногие корабли науки могут им похвастаться. Опускается он в море при помощи глубоководных лебедок. Руководил операцией старпом Борисов, и оказалась она достаточно ответственной: ведь глубина океана под нами пять километров! Нужно было не только вытравить шесть тысяч метров троса, но и не допустить рывка, чтобы якорь не сорвался. Одновременная работа нескольких лебедок требовала строжайшего соблюдения правил техники безопасности. Поэтому одной из главных задач Борисова стала борьба с Воробышкиным, который проник на бак и давал участникам операции бесценные советы. Изгоняемый с одного борта, Воробышкин проскальзывал на другой и, как привидение, вновь возникал перед ошеломленным старпомом.
— Ну что мне с ним делать? — разводя руками, стонал Ткаченко. — Посажу-ка я его под домашний арест!
Нужно сказать, что у Ткаченко были серьезные основания для такого решения. Вчера мы играли с ним в шахматы, и в тот момент, когда он добился подавляющей позиции, к нам подошел Воробышкин.
Взглянув на доску, он стал уговаривать Ткаченко сделать ход, который ведет к немедленному выигрышу. Сначала Ткаченко отмахивался, а потом, убежденный красноречием подсказчика, нерешительно двинул вперед пешку, после чего получил мат в два хода. Воробышкин мгновенно исчез, справедливо полагая, что сделал все, что мог, а проанализировать причины поражения Ткаченко сумеет и без него.
Постановка глубоководного якоря продолжалась несколько часов и завершилась благополучно. С «Академика Королева» был запущен радиозонд, заработала аппаратура слежения на всех судах, и сверка приборов началась. Не стану вдаваться в чисто технические детали этой сложной и необходимой работы — вряд ли они представляют интерес для широкого читателя. Скажу только, что сверка отняла у нас трое суток. Но я даже не заметил, как они промелькнули.
По морю то и дело скользили шлюпки: деловые визиты сменялись дружескими, шел интенсивный обмен местными новостями, кинофильмами, и, главное, газетами, добытыми в Гаване — в посольстве, морском агентстве и на советских судах, которых в гаванском порту разгружалось десятка два.
Первый визит мы нанесли бразильцам. Это я помню точно, так как едва не остался без левой ноги — чрезвычайно важного для литератора орудия производства. Мне уже не раз приходилось и садиться в шлюпку и карабкаться с нее на корабль в открытом море, и правила я знал назубок, нужно дождаться момента, когда волна поднимет шлюпку на максимальную высоту, и лишь тогда либо прыгать в нее, либо хвататься за трап. Но до сих пор я имел дело с веревочными штормтрапами, а бразильцы спустили нам жесткий — узкую металлическую лестницу. Когда я за нее ухватился, выяснилось, что сделал я это на долю секунды раньше, чем полагалось, и мою ступню прижало к перекладине. Я отделался здоровой ссадиной и легким испугом, зато приобрел бесценный опыт обращения с жестким трапом. Когда ты, читатель, будешь швартоваться к судну в открытом море, не бросайся с ходу на трап, закрыв глаза, а раза два-три прикинь, в какое мгновение своего бытия это сделать. Если прикинешь правильно, то останешься жив и здоров. Юло, который при переходе на «Салданью» тоже чуть было не потерял ногу (по капризу судьбы — правую), охотно поддержит эту рекомендацию. Зато, оказавшись на борту судна и уняв противную дрожь в ногах, ты будешь с покровительственной улыбкой смотреть на очень серьезные лица оставшихся внизу товарищей. Волна поднимает шлюпку метра на три, опускает ее и снова поднимает, швыряет о борт судна — словом, интересное зрелище.
«Адмирал Салданья» оказался переоборудованным из парусника военным кораблем весьма преклонного возраста. Нам, избалованным жизнью на современных судах со всеми удобствами, он казался эдаким анахронизмом, тихоходной посудиной, которую жалкая трехбалльная волна раскачивала от борта до борта. Зато чистота на судне была стерильная. Приняли нас гостеприимно. Ткаченко и Пушистов со своими бразильскими коллегами углубились в дебри науки, а я разговорился с членами экипажа и неожиданно для самого себя стал популярной фигурой. На меня со всех сторон сбегались смотреть, жали мне руки — и все потому, что я был в Рио на стадионе «Маракана».
