Путешествие на «Кон-Тики» (полный перевод) - Хейердал Тур (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Около полуночи в северном направлении мы заметили огни проходящего корабля. В три часа утра тем же курсом прошел еще один. Мы размахивали маленьким парафиновым фонарем и подавали сигналы вспышками электрического фонаря, но с кораблей нас не увидели; огни медленно прошли к северу и исчезли в темноте. Вряд ли кто-нибудь на борту парохода мог предположить, что вблизи от них качается на волнах настоящий индейский плот. И мы, находившиеся на плоту, также не могли предположить, что это был последний корабль и последний след людей, которых мы видели по эту сторону океана.
Подобно мухам, мы цеплялись в темноте по двое за рулевое весло и чувствовали, как нас с головы до ног обдает прохладной морской водой; весло толкало так, что у нас все болело и спереди и сзади, а руки затекли от напряжения. Испытания этих первых дней и ночей были для нас хорошей школой; из новичков они превратили нас в настоящих моряков. В течение первых суток каждый из нас в строгой очередности два часа стоял у руля, а затем три часа отдыхал. Мы установили, чтобы каждый час свежий человек сменял одного из двух рулевых, который уже пробыл на вахте два часа. Чтобы совладать с рулевым веслом, во время вахты приходилось безмерно напрягать все мышцы тела. Когда рулевой уставал толкать весло, он переходил на другую сторону и принимался тянуть. Когда руки и грудь начинали болеть от толчков, мы поворачивались спиной, так что весло награждало нас синяками и спереди и сзади. Когда, наконец, наступала смена, мы в полном изнеможении заползали в каюту, обвязывали ноги веревкой и засыпали в своей просоленной одежде раньше, чем успевали забраться в спальный мешок. Почти в то же мгновение кто-то грубо дергал за веревку: три часа прошли, и надо было снова выходить и сменять одного из двух вахтенных у рулевого весла.
Следующая ночь была еще хуже; вместо того чтобы утихнуть, море стало еще более бурным. Выдержать два часа подряд борьбу с рулевым веслом оказалось не под силу; во вторую половину вахты от человека уже было мало пользы, и волны брали верх над нами, крутили нас, толкали в сторону, а вода заливала плот. Тогда мы перешли к часовой вахте у руля и полуторачасовому отдыху. Так первые шестьдесят часов прошли в беспрерывной борьбе с хаосом волн, которые беспрестанно обрушивались на нас одна за другой. Высокие волны и низкие, остроконечные волны и круглые, косые волны и волны поверх других волн. Хуже всех из нас чувствовал себя Кнут. Он был освобожден от вахт у руля, но взамен приносил жертвы Нептуну и молча мучался в углу каюты. Повесив голову, попугай угрюмо сидел в своей клетке и принимался хлопать крыльями каждый раз, как плот получал неожиданный толчок и вода с шумом ударяла в заднюю стену каюты. «Кон-Тики» качало не очень сильно. Он держался на волнах гораздо устойчивее, чем любое судно такого же размера; но было невозможно предугадать, в какую сторону накренится палуба в следующий раз, и мы так и не овладели искусством свободно двигаться по плоту, так как его не только качало, но и все время бросало.
На третью ночь море слегка утихло, хотя все еще дул сильный ветер. Около четырех часов утра из темноты неожиданно появился пенящийся вал, который настиг плот и повернул его на 180°, прежде чем рулевые осознали, что произошло. Парус забился о бамбуковую каюту, угрожая разнести ее на куски и сам разорваться на части. Пришлось всем выскочить на палубу спасать груз и подтягивать шкоты в надежде вернуть плот на правильный курс, чтобы парус мог снова наполниться и мирно выгнуться вперед. Но плот не поворачивался. Он шел вперед кормой, только и всего. Единственным результатом всей возни со снастями и рулевым веслом было лишь то, что двое из нас чуть не свалились за борт, когда их в темноте накрыло парусом. Море явно становилось спокойнее. С онемевшими от усталости конечностями, все в ушибах, с содранной кожей на ладонях и закрывающимися от сна глазами мы не стоили и ломаного гроша. Лучше было сохранить силы на случай, если погода ухудшится и потребует от нас всей нашей энергии — ведь никогда нельзя заранее знать, что тебя ожидает. Поэтому мы убрали парус и свернули его вокруг бамбуковой реи. «Кон-Тики» лежал боком к волнам и подпрыгивал на них, как пробка. Все предметы на плоту были крепко привязаны, а мы шестеро забрались в маленькую бамбуковую каюту, улеглись вповалку и заснули как убитые, стиснутые, как сардины в коробке.
Мы не предполагали, что выдержанная нами борьба была самой тяжелой за все время путешествия. Только очутившись далеко в океане, мы нашли простой и остроумный способ управления плотом, применявшийся инками.
Мы проснулись лишь поздно утром, когда попугай начал свистеть, кричать и прыгать взад и вперед по жердочке. Волны вздымались еще высоко, но теперь они шли длинными ровными валами и не громоздились так дико и беспорядочно, как накануне. Первое, что мы увидели, было солнце, которое ярко освещало желтую бамбуковую палубу и придавало океану вокруг нас веселый и дружелюбный вид. Какое нам дело до того, что волны пенятся и высоко вздымаются, если они оставляют наш плот в покое? Какое нам дело до того, что они вздымаются прямо перед нами, если мы знаем, что через секунду плот вскарабкается вверх и, словно паровой каток, пригладит пенящийся вал, а тяжелая грозная гора воды только приподымет нас в воздух и будет, ворча и журча, перекатываться под нами? Старые мастера из Перу знали, что они делали, когда отказывались от лодок с их пустотелым корпусом, который мог наполняться водой, и от слишком длинных плотов, которые не могли бы переходить с одной волны на другую. Пробковый паровой каток — вот что представлял собой бальсовый плот.
В полдень Эрик определил наше положение; оказалось, что после того как мы убрали парус, нас сильно отнесло к северу вдоль берега. Мы все еще находились в полосе течения Гумбольдта, на расстоянии ровно ста морских миль от суши. Теперь возникал серьезный вопрос, не отнесет ли нас к предательским течениям южнее островов Галапагос. Это могло бы иметь роковые последствия, так как там сильные океанские течения, движущиеся по направлению к Центральной Америке, увлекали бы нас то в одну, то в другую сторону. Но если все сложится, как мы рассчитывали, главное течение понесет нас к западу через океан, прежде чем мы заберемся слишком далеко на север, к островам Галапагос. Ветер по-прежнему дул прямо с юго-востока. Мы подняли парус, повернули плот кормой к ветру и возобновили вахты у руля.
Кнут оправился от мучительной морской болезни; он и Торстейн взобрались на качающуюся верхушку мачты и занялись экспериментами с какими-то таинственными антеннами, которые они пускали вверх, привязывая к воздушному шару или змею. Вдруг один из них крикнул из радиорубки, что он слышит морскую радиостанцию Лимы, которая вызывает нас. Нам сообщили, что самолет американского посольства вылетел с побережья, чтобы передать последний прощальный привет и посмотреть, какой вид мы имеем в океане. Вскоре мы установили прямую связь с радистом самолета, а затем совершенно неожиданно для всех нас нам удалось побеседовать с секретарем экспедиции Герд Волд, которая находилась на борту самолета. Мы указали свое положение так точно, как только могли, и в течение нескольких часов подавали радиопеленгационные сигналы. Голос из эфира звучал то громче, то слабее по мере того, как АРМИ-119 приближался и удалялся, описывая круги в поисках нашего плота. Но мы так и не услышали гула моторов и не увидели самого самолета. Не так-то легко было заметить низкий плот внизу среди волн, а с плота видимость была очень ограниченная. Наконец самолет отказался от поисков и вернулся на берег. Это была последняя попытка отыскать нас.
В следующие дни море было бурным, но шипящие волны шли с юго-востока с равными интервалами, и управлять плотом было гораздо легче. Ветер и волны плот принимал с левой задней четверти, так что рулевого меньше захлестывали волны, а плот держался более устойчиво и не вертелся. Мы с беспокойством замечали, что юго-восточный пассат и течение Гумбольдта день за днем уносят нас как раз в ту сторону, где нас поджидают встречные течения, огибающие острова Галапагос. Мы двигались на северо-запад так быстро, что наша средняя дневная скорость составляла в те дни 55–60 морских миль при рекордной скорости в 71 милю.
