Япония, японцы и японоведы - Латышев Игорь (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
Способствовали подобным домыслам и туманные намеки на готовность к "компромиссам" советского руководства, сделанные Яковлевым, а также открытая поддержка японских притязаний со стороны таких политических деятелей как Ю. Афанасьев, заявление которого в пользу передачи Японии Южных Курил показалось многим свидетельством поворота в настроениях всей советской общественности. Между тем программа Ельцина предполагала отсрочку окончательного решения советско-японского территориального спора как минимум на пятнадцать лет, что с точки зрения японских комментаторов казалось недопустимой затяжкой.
Во-вторых, власть Горбачева считалась тогда японскими экспертами вполне прочной, а приход к власти Ельцина в ближайшее время казался маловероятным. Поэтому государственные деятели Японии не поддавались искушению идти на сближение с лидером оппозиции в тот момент, когда на горизонте уже маячил визит Горбачева в Японию, чреватый, как полагали токийские эксперты, быстрым решением территориального спора.
Холодно встретило программу Ельцина и руководство японского министерства иностранных дел. Газета "Майнити" писала об этом следующее: "Что касается отношения к программе Ельцина министерства иностранных дел, то оно расценивает ее так: "По сравнению с различными планами, выдвигавшимися ранее, эта программа не содержит чего-либо нового и представляет собой на деле попытку отложить на будущее решение вопроса, чем и производит разочаровывающее впечатление"116.
Холодность японского МИД не означала, конечно, что выдвинутая Ельциным программа была полностью сброшена со счетов японскими дипломатами и политиками. Идеологи и руководители "движения за возвращение северных территорий" приняли ее во внимание как еще одно важное свидетельство появления в политических кругах Советского Союза готовности идти на уступки японскому нажиму. Для такого вывода у них были достаточные основания. Ведь в сущности программа Ельцина не очень-то отличалась от призывов Афанасьева к уступкам Японии четырех Курильских островов. Ее единственное существенное отличие от высказываний Афанасьева состояло в том, что последний предлагал отдать японцам четыре острова без промедления, в то время как Ельцин высказывался за растяжку процесса передачи островов во владение японцев на пятнадцатилетний период. Но в основе обоих предложений лежала одна и та же порочная исходная предпосылка, а именно - ничем не оправданные суждения, будто территориальные притязания Японии на Южные Курилы имеют под собой некие веские исторические и правовые основания.
Именно от такой исходной предпосылки и отталкивался Ельцин как в своем выступлении в пресс-клубе, так и в своем интервью газете "Майнити", которое было 18 января 1990 года опубликовано целиком на страницах упомянутой газеты. В этом интервью лидер советских "реформаторов" сетовал не на настырность японских поборников территориальных притязаний к Советскому Союзу, а на мнимый недостаток "политической зрелости" советских людей, якобы не способных на "справедливый подход" к японским территориальным притязаниям в силу своей низкой "политической культуры"117. Жаль, что тогда редакция "Правды" почему-то не решилась опубликовать мои корреспонденции с изложением упомянутых выше выступлений Ельцина в Японии и с резкой критикой этих выступлений. В тот момент новое руководство редакции (в октябре 1989 года вместо В. Г. Афанасьева главным редакторов газеты стал И. Т. Фролов) явно недооценивало ту угрозу, которую создавали внешнеполитическим позициям Советского Союза выезды Ельцина и его единомышленников за рубеж и их выступления, направленные на дискредитацию всей прежней внешней политики нашей страны.
Спрашивается, чем же объяснялась готовность Ельцина идти на уступки японским территориальным домогательствам? Отчасти стремлением заполучить симпатии и поддержку правящих кругов Японии, как и правящих кругов США, в своей борьбе против Горбачева за власть над страной. Но это лишь частичное объяснение той заведомо порочной политической игры в поддавки, которую затеял Ельцин с японскими поборниками территориальных притязаний к нашей стране. Беда его, как и беда других наших государственных деятелей, включая Горбачева, состояла еще в том, что в своих взглядах на советско-японские отношения он прислушивался к советам тех горе-знатоков Японии, которые, находясь за кулисами, внушали нашим высшим инстанциям примитивные и в то же время порочные в своей основе представления, будто стоит нам уступить Японии четыре Курильских острова, как японская сторона тотчас же бросится одаривать нас своими кредитами, инвестициями и технологическими знаниями. Заблуждение это, навязанное долгими стараниями японской пропаганды, а также советами некоторых наших публицистов и "ученых мужей", крепко гнездилось тогда и в голове Горбачева, и в голове его политического противника Ельцина.
Автор этих строк, наверное, не стал бы так определенно писать об этом, если бы не прослушал в те дни в стенах посольства СССР в Токио выступление Ельцина перед коллективом советской колонии. Примечательно это выступление было тем, что лидер демократической оппозиции с присущим ему апломбом пытался убедить слушателей в искренности намерений Японии осчастливить нашу страну экономической и технологической помощью в случае приемлемого для нее решения "территориального вопроса". Веских доказательств такому суждению он, правда, не привел. Зато сидевшие в зале люди, имевшие достаточно ясное представление об обстановке в Японии и нравах японских политиков, весело переглядывались, не удерживая на своих лицах скептические улыбки.
Появление "японского лобби"
в академических и журналистских кругах Москвы
Поведение и Ельцина, и Горбачева в вопросах, связанных с советско-японскими отношениями, напомнило мне в 1990-1991 годах некое странное соревнование в том, кто из них дальше и быстрее пойдет на уступки японцам. Похоже было, что и тот и другой ориентировались в своих подходах к Японии на схожие по своим взглядам и устремлениям группы политических советников из числа научных работников академических институтов, мидовских чиновников, а также некоторых журналистов и работников Международного отдела ЦК КПСС, склонных к забвению национальных интересов страны ради личных карьеристских соображений. Прикрываясь разговорами о "новом мышлении" и японо-советском добрососедстве, эти мнимые знатоки Японии стали исподволь расшатывать ту твердую и ясную позицию, которую занимал Советский Союз в отношении японских территориальных притязаний на протяжении минувших тридцати лет. Активное содействие в этом деле им оказывали японские научные и политические круги, приглашавшие в Японию многих из упомянутой прояпонски настроенной публики либо для участия в различных японо-советских симпозиумах, либо для чтения лекций с оплатой авиабилетов и гостиниц. В 1989-1991 годах эти лица образовали в Москве нечто подобное "японскому лобби". Именно они стали тогда хором ратовать за скорейший визит в Японию Горбачева с целью "радикального" решения территориального спора двух стран.
В августе 1989 года в кремлевских верхах было принято решение о визите Горбачева в Японию в 1991 году. Это решение побудило ближайших горбачевских советников вплотную заняться тем, как обеспечить этому визиту "впечатляющий успех" и "всемирный резонанс". Ведь поездка в Страну восходящего солнца и задумана была как большое пропагандистское шоу, как наглядная демонстрация торжества "нового мышления", а поэтому завершиться она должна была не иначе как триумфальным "историческим прорывом" в советско-японских отношениях.
Только вот как осуществить "исторический прорыв"? Это стало все больше озадачивать "мудрецов" из горбачевского окружения, хорошо понимавших, что "прорыв" этот мог быть куплен у японцев лишь ценой уступок японским территориальным притязаниям. Понимали это и А. Яковлев, и Е. Примаков, и Г. Шахназаров, и Г. Арбатов, неоднократно бывавшие в Японии и знавшие упорство японских государственных деятелей. Но в умах этих царедворцев, привыкших эксплуатировать ненасытное честолюбие Горбачева, стремление обеспечить визиту "блистательный успех" преобладало над всеми прочими соображениями.
