Моя жизнь - Амундсен Руаль Энгельберт Гравнинг (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗

Когда лед в июле взломался, я решил продолжить путь до Номе [ 37]. Такое решение было вызвано рядом весьма основательных причин. Прежде всего я хотел пополнить наши запасы и произвести кое-какой ремонт. Во-вторых, приобретенный нами опыт указывал, что, только достигнув Берингова пролива, мы будем в состоянии проникнуть в область дрейфующих льдов. Наконец, сердце у меня все еще было не в порядке, несмотря на то, что со времени истории с керосиновой лампой прошло уже больше года, и поэтому я хотел воспользоваться случаем и посоветоваться со специалистом. Плавание от Айона до Номе совершилось без всяких препятствий, и мы прибыли туда в августе.

В Номе еще четверо людей из судового экипажа решили покинуть экспедицию. После этого на «Мод» остались только я в качестве начальника экспедиции, научный сотрудник доктор Свердруп, Вистинг и Олонкин. Быть может, мы подвергались большому риску, пускаясь в плавание на таком большом судне, как «Мод», всего с четырьмя людьми экипажа для управления судном в случае непогоды, но все мы были люди с большим опытом, никто из нас не боялся за себя, и действительно за все время не случилось ничего такого, что потребовало бы помощи большего числа людей.

Единственная постигшая нас неудача была поломка винта, случившаяся после того, как мы обогнули мыс Сердце-Камень. Эта авария принудила нас зимовать в соседстве с мысом. Нагромождение прибрежных льдов выдавило нас на берег, а при весеннем таянии и разрушении льда мы опять оказались на воде без каких-либо повреждений превосходно построенной «Мод».

Всю зиму по соседству с нами стояли три палатки [ 38], обитаемые чукчами. Разумеется, мы быстро с ними подружились, вследствие чего я отважился собрать сведения о самом интересном из этих трех чукотских семейств. Семья состояла из старика, старухи и шестилетнего мальчика. Однажды я спросил женщину: «Это твой сын?» — заранее уверенный в ответе, что ребенок — ее внучек, оставшийся сиротою. К моему удивлению, она ответила только «да». Очевидно, заметив мое удивление, она добавила: «Его сделал мой муж». И рассказала мне целую историю. Она сказала, что они с мужем поженились очень молодыми, как обычно делается у этого племени (эскимосы и чукчи с детства обручаются родителями и очень рано начинают жить как муж с женою), но у них так долго не было детей, что они в конце концов утратили всякую надежду на прибавление семейства. Для обоих это было большим горем, и однажды жена сказала мужу: «Нам нельзя состариться без ребенка в доме. У такого-то (она назвала по имени кого-то из соплеменников) очень славная жена. Поди к нему и скажи, что нам очень хочется иметь ребенка, и попроси его позволить своей жене родить нам одного».

Муж сделал как ему говорила жена, а любезный сосед дал свое согласие. Результатом был шестилетний малыш, предмет моих вопросов, который по плоти был сыном своего отца, а в силу любви равно и сыном его жены, которая так желала, чтобы мальчик появился на свет.

Свободные любовные отношения вообще весьма обычны между этими обитателями севера. Это, быть может, следует скорее приписать условиям, в которых приходится бороться за жизнь этим немногочисленным племенам, нежели слабо развитому нравственному чувству.

В течение зимы эти туземцы сердечно привязались к нам, так же как и мы к ним. С наступлением весенней оттепели первой нашей заботой было, конечно, отвести скорее «Мод» в Сиатл для ремонта. Поразмыслив о трудностях управления судном при плавании во льдах, я решил, что неплохо было бы увеличить состав нашего экипажа. Поэтому я спросил у пятерых из чукчей, не желали ли бы они сопровождать нас в плавании. И ответ глубоко тронул меня: «Куда ты поедешь, туда мы поедем с тобой; все, что ты от нас потребуешь, мы исполним; только если ты прикажешь нам, чтобы мы себя убили, то мы попросим тебя повторить твой приказ». Я с радостью поймал их на слове, и они больше года были исполнительными работниками и нашими верными помощниками.

Никакая работа не казалась им слишком трудной или утомительной. Во всяком положении они сохраняли спокойствие и бодрость. Но по приезде нашем в Сиатл двое из них чуть не помешались от городского шума, и они не успокоились, пока я не позволил им вернуться домой на пароходе, который шел на север и должен был высадить их на сибирский берег, откуда они легко могли добраться до родных мест. После того как я выдал им заработную плату, старший попросил у меня несколько стеклянных бусин. Я удивился. «На что им эти бусы, — думал я, — когда у их жен таких бус и без того девать некуда?»

Один из чукчей объяснил мне, в чем дело. «По пути на родину нам придется в Сибири переходить через глубокие реки, и никогда нельзя поручиться, что речные боги не разгневаются и не потопят нас, когда мы пойдем по слабому льду, который трудно заранее распознать. Поэтому нам очень хотелось бы иметь бусы для подарка речным божествам, чтобы они дали нам пройти целыми и невредимыми».

Но вернемся к мысу Сердце-Камень, откуда мы потом отправились в Номе. Когда я выбирал пятерых чукчей, которые должны были сопровождать нас, то торговец селения стал предостерегать меня против одного из них по имени Какот. Он считал Какота каким-то чудаком, который, как он выразился, «никуда не годится». Я же был другого мнения, хотя Какот действительно казался мне каким-то грустным.

Однажды Какот явился ко мне и попросил дать ему на короткое время отпуск. Когда я спросил его о причинах, он объяснил, что хочет отправиться на север к родственному племени, обитавшему в нескольких днях пути, чтобы повидать свою маленькую дочку, прежде чем отправится в такое далекое плавание. Жена у него умерла, а дочка жила у какого-то родственника, который обещал воспитать ее как свою. Какот получил известие, что это племя сейчас голодает, и он боялся за своего ребенка.

Я охотно поверил его словам, так как в том году зверья у берегов водилось очень мало и только наше присутствие у мыса Сердце-Камень спасло туземцев от голода, потому что мы делились с ними нашим продовольствием и пополняли их скудные запасы.

Поэтому я немедленно дал Какоту согласие на его поездку, и он исчез. Когда он не вернулся в конце недели в назначенный им самим срок, я немного удивился, но все же не потерял к нему доверия. Три дня спустя я был вознагражден за свое терпение, так как, выйдя в сумерки на палубу, я увидел перед собою Какота.

— Где же ребенок? — спросил я его.

Он указал мне на палубу, где лежал сверток оленьих шкур.

— Принеси сюда, — сказал я.

Какот взял сверток и вручил его мне. Я отнес его в кают-компанию под свет лампы и позвал моих спутников. Развернув шкуры, мы увидели печальное зрелище: маленькую пятилетнюю эскимосскую девочку, совершенно голую и превратившуюся от голода в скелет. Она была вся в язвах, а волосы сбились в войлок и кишели паразитами.

Первым нашим делом было выкупать ее и остричь ей волосы. Здесь следует упомянуть, что ни один туземец никогда не купается от колыбели до могилы. Поэтому дочка Какота оказалась в числе чрезвычайно редких туземцев, которым довелось выкупаться. Затем мы смазали ее болячки смесью дегтя со спиртом, смастерили ей приличный наряд и принялись ее откармливать. Через несколько недель это был уже другой ребенок. Болячки зажили, тело приняло нормальный вид, и она превратилась в прелестное создание. Я уговорил Какота взять ее с собою в Сиатл.

По дороге мы остановились в Беринговом проливе у Восточного мыса [ 39] и там посетили одного австралийского промышленника по имени Карпендаль. То был типичный голубоглазый австралиец, женившийся на туземке и имевший от нее много детей. Между ними была девятилетняя девочка. Я сказал ему, что охотно взял бы эту девочку в качестве подруги для дочки Какота и поместил бы обеих в норвежскую школу. Это дало бы им возможность путешествовать по белому свету и получить образование в школе, а также имело бы величайший научный интерес, так как позволило бы изучить их природные свойства и умственные способности. Карпендаль согласился, и когда в 1922 году я вернулся в Норвегию, то привез с собой двух девочек: одну пяти, другую девяти лет. Я поместил их в школу, где они учились два года. Когда я приехал за ними, чтобы доставить их обратно к родным, учителя подтвердили мне, что девочки были самыми способными ученицами в классе.