Земля шорохов - Даррелл Джеральд (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
И почти тотчас вскочил, потому что на мою руку опустился груз весом, как мне показалось, не менее десяти тонн. Я с трудом высвободил руку, прежде чем она расплющилась, и попытался разглядеть, что бы это могло быть. Но сделать это мне не удалось, потому что салон освещался лампочками, похожими на светлячков, страдающих злокачественной анемией. Я увидел только, что соседнее место (раньше милосердно пустовавшее) теперь было затоплено (иначе не скажешь) женщиной колоссальных размеров. Тем частям своего тела, которые не поместились в ее кресле, женщина великодушно позволила перелиться в мое.
– Buenos noches,– ласково сказала она, распространяя кругом запах пота.
– Buenos noches,– пробормотал я, быстро закрыл глаза, чтобы положить конец разговору, и затолкался в пространство, остававшееся свободным в моем кресле. К счастью, после обмена любезностями моя спутница стала заниматься приготовлениями ко сну, так громко ворча, ворочаясь и вздыхая, что я невольно вспомнил морских слонов. Вскоре она, вздрагивая и бормоча, стала засыпать, и затем раздался протяжный и оригинальный храп, который звучал так, словно кто-то непрестанно катал маленькую картофелину по рифленой крыше. Скорее убаюканный, чем потревоженный этими звуками, я и сам уснул.
Когда я проснулся, было светло, и я стал тайком разглядывать свою еще спящую спутницу. Это была, сказал бы я, великолепная женщина – великолепная всеми своими ста тридцатью килограммами. Свои пышные формы она облекла в желто-зеленое шелковое платье, она носила красные туфли, которые теперь свалились и лежали неподалеку. Ее черные блестящие волосы были тщательно выложены мелкими кудряшками на лбу, и все это венчала соломенная шляпа, к которой, казалось, прицепили не менее половины всех фруктов и овощей, производимых в Аргентине. Это потрясающее сельскохозяйственное сооружение за ночь съехало на один глаз, и вид у женщины был очень лихой. Ее круглое, в ямочках, лицо было отделено от обширной груди каскадом подбородков. Руки она скромно сложила на коленях, и хотя эти руки покраснели и погрубели от работы, Они были маленькие и красивые, как у многих полных людей. Под моим взглядом она вдруг, вздрогнув, глубоко вздохнула, открыла большие темные фиалковые глаза и огляделась с отсутствующим выражением только что проснувшегося ребенка. Потом она остановила свое внимание на мне, и ее, все в ямочках, лицо расплылось в широкой улыбке.
– Buenos dias, senor [15],–сказала она.
– Buenos dias, senora,– откликнулся я.
Откуда-то из-под сиденья она выхватила сумочку, величиной с небольшой сундук, и принялась искоренять ущерб, нанесенный ночным сном ее лицу. Насколько я мог судить, ущерб был невелик, потому что кожа ее лица была гладкой, как лепесток магнолии. Убедившись, наконец, что теперь она не подведет свой пол, женщина отложила сумочку, поудобнее втиснула в кресло свое большое тело и обратила на меня взор блестящих добрых глаз.
В моем заклиненном положении бежать было невозможно.
– Куда вы едете, сеньор? – спросила она.
– В Жужуй,– ответил я.
– О, Жужуй? – сказала она, широко раскрыв темные глаза и подняв брови, словно Жужуй был самым интересным и желанным местом на свете.
– Вы немец? – спросила она.
– Нет, англичанин.
– О, англичанин? – произнесла она удивленно и восхищенно, словно в том, что я англичанин, было нечто действительно особенное.
Я почувствовал, что наступила пора принять более деятельное участие в разговоре.
– Я совсем не говорю по-испански,– пояснил я,– только самую малость.
– Но вы говорите красиво,– сказала она, похлопывая меня по колену, а потом добавила:– Я буду говоритъ медленно, чтобы вы могли понимать.
Я вздохнул и отдал себя в руки судьбы; единственный выход, который у меня оставался,– это выпрыгнуть в окошко слева. Выяснив, что мои познания в испанском ограничены, она пришла к заключению, что я лучше пойму ее, если она будет кричать. Вскоре весь самолет был в курсе наших секретов. Как оказалось, ее звали Роза Лиллипампила, и направлялась она в Сальту навестить женатого сына. Они не виделись три года, и встреча обещала быть очень горячей. К тому же она впервые путешествовала самолетом и радовалась этому, как ребенок. Она то и дело прерывала свой разговор пронзительными криками (от которых более нервные пассажиры вздрагивали) и наваливалась на меня грудью, чтобы посмотреть в окно на достопримечательности, проплывавшие внизу. Несколько раз я предлагал ей поменяться местами, но она не хотела и слышать об этом. Когда стюардесса принесла утренний кофе, она стала шарить у себя в сумочке, чтобы заплатить, и, узнав, что угощение бесплатное, обрадовалась так, словно благожелательная авиакомпания предлагала ей не мутную жидкость в довольно грязном бумажном стаканчике, а целую бутылку шампанского.
Вскоре загорелись красные лампочки – мы приземлялись для заправки еще в каком-то безвестном городке. Я стал помогать своей спутнице застегивать на ее непомерной талии привязной ремень. Это была трудная задача, и веселые взвизгивания женщины разносились по всему салону, отражаясь эхом от стен.
– Вот видите,– задыхаясь, сказала она между двумя приступами смеха,– родив шестерых и имея хороший аппетит, трудно уследить за своей талией.
Наконец, когда самолет коснулся колесами земли, нам удалось застегнуть пояс.
Мы сошли на гудрон одеревеневшие и измятые, и я увидел, что моя подружка передвигается грациозно и легко, как облачко. Она, видимо, решила занести меня в список своих побед, и мне ничего не оставалось делать, как только учтиво, старомодным жестом предложить ей пройтись. Она с кокетливой улыбкой взяла меня под руку. Прильнув друг к другу, как двое влюбленных, мы направились к неизбежному маленькому кафе и туалетам, служившим украшением аэропорта. Здесь моя подружка, похлопав меня по руке, сказала, что она ненадолго, и поплыла к двери с надписью "Для сеньор". Сквозь дверь она протиснулась с трудом.
Я воспользовался передышкой, чтобы осмотреть большой куст, росший рядом с кафе. Он был высотой со среднюю древовидную гортензию, и все же на его ветках я уже после беглого изучения обнаружил пятнадцать видов насекомых и пять видов пауков. Это значило, что тропики уже близко. Потом я заметил своего очень старого друга – богомола, присевшего на листе. Покачиваясь из стороны в сторону, он смотрел на меня светлыми злыми глазками. Я снял его с листа, и он горделиво зашагал вверх по рукаву моего пиджака. Тут вернулась моя подружка. Увидев это маленькое существо, она подняла такой визг, что при попутном ветре его можно было бы услышать в Буэнос-Айресе, но, к моему удивлению, она визжала не от страха – это был восторг от встречи со старым знакомым.
– О, это чертова лошадка! – возбужденно воскликнула она. – В детстве мы часто играли с ними. Это меня заинтересовало, потому что в Греции, еще ребенком, я тоже играл с богомолами, и местные жители тоже называли это насекомое чертовой лошадкой. Минут десять мы играли с насекомым, заставляя его бегать вверх и вниз по рукавам, и так неумеренно веселились, что все остальные пассажиры явно стали сомневаться, в здравом ли мы уме. Потом мы посадили богомола обратно на его куст и отправились выпить кофе, но тут пришел служащий и, виновато разводя руками, сообщил нам, что полет откладывается на два часа. Пассажиры стали возмущаться. Но служащий добавил, что в нашем распоряжении есть автобус авиакомпании, который отвезет нас в город, и там, в гостинице, авиакомпания за свой счет угостит нас всем, что мы только пожелаем. Моя подружка была в восторге. Какая щедрость! Какая доброта! Мы с грохотом покатили в автобусе по пыльной дороге в город и там остановились у отеля, имевшего любопытный викторианский вид.
Внутри гостиница была так пышно разукрашена, что мою подругу вновь охватил восторг. Тем были громадные коричневые колонны из искусственного мрамора, множество кадок с жалкими пальмами, толпы официантов, у которых был вид послов на отдыхе, и своеобразная мозаика столиков, раскинувшихся, по-видимому, до самого горизонта. Моя подружка крепко держалась за мою руку, когда я вел ее к столику. Все это великолепие, казалось, лишило ее дара речи. Я, запинаясь, сделал по-испански щедрый заказ одному из послов (который не брился, наверно, с тех пор, как последний раз отправлял свои официальные обязанности) и уселся поудобнее, чтобы вволю насладиться едой. Под влиянием пяти больших чашек кофе со сливками, тарелки горячих медиалунас [16] с маслом, подкрепленных пятью пирожными и полуфунтом винограда, моя подружка перестала относиться к этому заведению благоговейно и даже сама приказала какому-то послу принести ей пустую тарелку, чтобы было куда сплевывать виноградные косточки. Пресыщенные бесплатным угощением, мы пошли к автобусу. Шофер сидел на крыле и мрачно ковырял в зубах зубочисткой. Мы спросили, нельзя ли нам теперь вернуться в аэропорт. Он взглянул на нас с явным отвращением.