По пути Ясона - Северин Тим (читаем книги .TXT) 📗
Мыс Сепия, который «Арго» обогнул на четвертый день пути, мог служить наглядным подтверждением этой мысли. В 480 году до нашей эры здесь погиб целый флот, отправленный персидским царем Ксерксом завоевывать Элладу. Буря налетела внезапно, едва корабли персов бросили якорь у берега. Более 400 кораблей затонуло — якоря не удержали, и корабли разбивались о мыс, пока их экипажи в отчаянии хватались за весла и пытались сделать хоть что-нибудь, чтобы уйти от утесов, у подножия которых ярились волны. Там, вдобавок, очень глубоко, якоря, которые бросали снова и снова, не доставали до дна, и галеры разбивались в щепки. Минуя эти гибельные утесы, «Арго», должно быть, прошел над обломками персидских галер, в 50 метрах от скальной стены, усеянной зевами пещер, куда прибой швырял гроздья пены. Попросту невозможно было не вспоминать историю здешних кораблекрушений, не прислушиваться к внутреннему голосу, который твердил, что для древних кораблей любой каменистый берег при ветре с моря означал гибель. На веслах с этим ветром не справиться, и если якорь не достает до дна, можно прощаться и с кораблем, и, скорее всего, с командой.
Мы обогнули мыс и повернули на север, по-прежнему держась в виду берега, и тут нам впервые за время плавания довелось по-настоящему столкнуться с сильным ветром. Он дул с севера, точно в лоб, и нам пришлось спешно укрываться в бухточке Пальци, где рыбаки уже повытаскивали свои лодки на сушу; там имелись даже специальные деревянные слеги, по которым лодки закатывали на берег, поскольку сама бухточка ни в малейшей степени не могла считаться безопасной стоянкой для современных судов. Впрочем, «Арго» она уберегла: осадка галеры составляла менее 3 футов, так что мы развернули корабль носом к морю, бросили два якоря, кинули канат на берег и совместными усилиями вытянули галеру на прибрежную отмель. Будь осадка больше, нам пришлось бы покинуть бухту и уходить в море, а так «Арго» надежно пристроился в каких-нибудь 10 футах от берега; волны разбивались у него под кормой, и он напоминал чайку, которой вздумалось оседлать прибой.
Что касается экипажа, мы быстро выяснили, что для команды галеры терпение не менее важно, чем физическая сила и выносливость. Чтобы ходить на корабле бронзового века, нужно уметь дожидаться хорошей погоды. Все прекрасно понимали, что рано или поздно непогода застигнет «Арго» в открытом море, но пока, хвала небесам, этого не произошло, а мне меньше всего хотелось в первую неделю плавания испытывать душевную стойкость экипажа в бесполезном противоборстве с ветрами. Остаток того дня и почти всю ночь мы провели в бухточке Пальци, как это делали сотни галер за тысячелетие до нашего времени, ожидая перемены погоды, чтобы двинуться дальше вдоль скалистого побережья Магнесии.
Ясон и его товарищи, кстати сказать, тоже вынуждены были задержаться: два с половиной дня они ждали, пока утихнет буря, в местечке под названием Афеты. Где именно находилось это местечко, установить нельзя — Аполлоний не дает «привязки к местности», упоминая лишь «Долопов курган»; возможно, севернее Пальци, у устья реки Пинион.
Когда ветер наконец меняется, категорически противопоказано упускать случай. Так что после полуночи, когда северный ветер ослабел, пришлось разбудить экипаж. Сонные люди вяло поднимались на борт — почти все предпочли спать на берегу, а не на корабле, было много крика и шума, кое-кого потребовалось даже как следует встряхнуть. В темноте члены экипажа брели по воде к кораблю, кидали на корму спальные мешки и сумки, потом карабкались на борт и, мокрые и дрожащие, занимали места на скамьях. Питер Доббс вызвался быть последним и отвязать канат; до того, как его втянули на палубу, он волочился за галерой по воде, точно плавучий якорь.
Около часа нам приходилось несладко. Ветер стих, однако море продолжало волноваться, а в темноте было достаточно сложно грести ровно. Корабль кидало из стороны в сторону, весла то и дело повисали в воздухе, люди бранились, а бедняга Теодор свесился через борт — его одолела морская болезнь. Но рассвет вознаградил нас за труды. С восходом солнца задул южный ветер, и мы немедленно поставили парус — впервые с тех пор, как «Арго» покинул Волос.
Такелаж галеры был особенным, такого в Средиземноморье не устанавливали на протяжении многих столетий. Мы воспользовались рисунками на вазах VI–IV столетий до нашей эры, изображавшими галеры под парусами. Сам парус представлял собой прямоугольное хлопковое полотно, прикрепленное к мачте из древесины кипариса. К лицевой стороне паруса пришили восемьдесят одно бронзовое кольцо, по девять в ряд. Сквозь эти кольца протянули девять фалов, снизу вверх; один конец фала крепился к нижнему кольцу, а другой, перекинутый через рею, был в распоряжении рулевого на корме. Посредством этих фалов рулевой и его помощник могли зарифить парус, как занавеску на окне. Конструкция была пусть немного неуклюжей, зато надежной. Порой рулевой ощущал себя колесничим, пытающимся обуздать девять взбешенных лошадей и при этом не запутаться в их упряжи. Нот, ветер с юга, весь день дул нам в корму, и «Арго» горделиво скользил по волнам, подобно кораблю из сказки. Под парусом галера вела себя замечательно. Нос вспарывал морскую лазурь, достаточно было легчайшего прикосновения к рулевым веслам, чтобы корабль подчинился желанию кормчего. Повороты галера выполняла безупречно и послушно возвращалась на заданный курс. Сидя на корме, под затейливым орнаментом, можно было с восхищением следить за тем, как «Арго» несется по морю, похожий на преследующую добычу гончую.
Прогулка под парусом вдоль «безбурного», по выражению Аполлония, побережья Магнесии оказалась истинным наслаждением. Проходил час за часом, «Арго» шел на скорости 5–6 узлов, оставляя за собой пенный след, весла были убраны, а люди привольно раскинулись на скамьях. Пока от них ничего не требовалось, и они любовались пейзажами. Вдоль побережья тянулись горы, первой среди которых был Пелион: на его склонах мудрый кентавр Хирон обучал многих греческих героев, в том числе Ясона. Показался массив над Каламаки, с которого низвергался, рассыпая брызги, потрясающий водопад, затем стала видна гора Осса, а за нею — Олимп, обитель богов. Ни единой безопасной гавани нам не встретилось, но они и не понадобились, и менее чем за 11 часов под парусом «Арго» преодолел 50 миль пути, а команда показывала друг другу скопления белых домиков на склонах Пелиона — впечатление было такое, будто некий великан разбросал среди зелени кусочки сахара.
Настроение стремительно поднялось. Еще недавно валившиеся с ног гребцы перекидывались шутками, принимали солнечные ванны, слушали записи на кассетных магнитофонах — словом, отдыхали. Тим Редмен, попыхивая трубкой, решил, что настал подходящий момент, чтобы обойти всех на борту и собрать взносы на провизию, которую они с Питером Мораном закупят на берегу. Старший гребец Марк Ричардс оказался искусным мастером: с одержимостью маньяка он кромсал подобранные на суше ветки, превращая их в рукояти ножей и топоров, либо кроил кожу, либо шил из парусины сумки и вещевые мешки. Также он вышил слово «Арго» (классическим греческим письмом) на своей куртке, сразу под «Юнион Джеком», и пообещал, что вышьет свое имя по-русски, если доберется до Грузии. Трондур уселся у планшира и делал наброски. В соломенной шляпе, мешковатых брюках и сандалиях, с палитрой на коленях и мелком в руке, он казался каким-нибудь провансальским художником 1920-х годов. Дик Хилл, естественно, облачился в отглаженные брюки — в таких не стыдно было бы заглянуть на коктейль на яхту миллионера — и стал мазаться лосьоном для загара (вследствие чего заработал прозвище Пахучий Дик). Что до Майлза, его штаны, особенно на седалище, были мешковатыми и сморщенными, как слоновья шкура (результат долгой гребли), и подозрительно смахивали на клоунские панталоны. К всеобщему удовольствию выяснилось, что этот чудесный день — еще и день рождения Костаса. Ему исполнился шестьдесят один год. Из своего мешка он извлек бутылку виски, и мы все выпили за его здоровье. У Костаса тоже появилось прозвище. Когда мы выходили на веслах из Волосской бухты, кто-то заметил, что физическая работа способствует укреплению мышц. «Эй, Костас, — позвал тогда Питер Доббс, — ты, пожалуй, сможешь вернуться в „Олимпик“ и наняться к ним тягачом. Будешь толкать туда-сюда самолеты». С тех пор к бывшему пилоту приклеилось прозвище Костас-Тягач.
