В небе Чукотки. Записки полярного летчика - Каминский Михаил Николаевич (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
И у Гроховского случались срывы… Мог накричать во гневе, не разобравшись, наказать. Но резок и нетерпим он был к критикам со стороны, и с их рангами не считался. К своим работникам, тем, кто старался, но у кого не получалось, относился иначе, выговаривал им так:
«Как же ты не смог? Ай–яй–яй! Что же, характера у тебя не хватило? А вот так пробовал?.. А так?.. Ну, иди, еще раз помозгуй, посоветуйся с такими–то и сделай как нужно. Не вешай голову, у тебя получится!»
Это желание «не сбивать с ног» при неудаче, не унизить в человеке личность, ободрить, внушить веру в себя — действовало благотворно.
Все основные сотрудники Гроховского эпохи 30–х годов, не погибшие на войне, выросли и стали видными деятелями науки и техники. Как он и предсказывал, они превратились в маленьких или больших начальников для других людей.
Встречаясь с ними, я заметил, что пережитые некогда по вине Гроховского мелкие обиды не вспоминаются, потому что причинялись они во имя дела, которое вместе с ним мы делали.
ГИБЕЛЬ АНИСИМОВА
Как и все на Центральном аэродроме, я знал, что Анисимов и Чкалов — давнишние и искренние друзья. Однокашники по летному училищу, они вместе служили в частях, судьба не разлучала их и дальше, предоставив обоим поприще испытательной работы; каждому из них выпали дела большой, можно сказать, исторической значимости. Имя Чкалова сохранилось в народной памяти. Анисимов остался в тени лишь потому, что не. успел сделать того, что мог бы.
Равные мастера своего дела, они соревновались в нем, гордились друг другом, и в то же время между ними шел непрерывный жаркий спор.
Предметом спора являлись взгляды Анисимова на полеты как на чистое и благородное искусство рыцарского воздушного боя, о чем я упомянул ранее. Эти суждения, как я теперь понимаю, были не чем иным,. как своего рода бравадой, ибо Анисимов, в сущности, занимался такой же «черной» работой, как и Чкалов. И выполнял эту работу великолепно — и как мастер, и как патриот.
Одним из таких незаменимых помощников у Гроховского был Аркадий Викторович Подрайский.
Он был подвижен, как челнок ткацкой машины, и оптимистичен, как ребенок, не рисовался, не важничал своей незаменимостью. Работал весело, споро и безотказно. В КБ никогда не было затяжных простоев из–за отсутствия нужных материалов.
Другим лицом, столь же важным, как барабан в оркестре, оказался Эммануил Иосифович Клеман. Как и в случае с Урлаповым, Гроховский разглядел в новом сотруднике его истинное призвание и дал ему ход.
Воздушный десант многим в те годы представлялся авантюрой, цирком. Сильная сторона Гроховского–руководителя была в понимании того, что нельзя полагаться только на поддержку единомышленников (тогда малочисленных). Интересы дела требуют убеждать и тех, кто не верит или сомневается. А таких лиц и инстанций было немало.
Не помню уже, как именовалась должность Клемана, но он стал правой рукой Павла Игнатьевича, умело показывая сущность проводимой работы. Организация отчетных фотовыставок, киносъемок, демонстрации объектов, составление документов — все это лежало на плечах Клемана. Как и в примере со снабженцем Подрайским, должен подчеркнуть, что такого рода работа — не техническая функция. Она требовала масштабного представления об общем направлении дела, самостоятельности мысли и немалого организаторского дарования.
Э. И. Клеман оказался человеком неутомимым, с выдумкой и энергией. Наиболее важным в выполняемой им работе было то, что каждое готовое изделие КБ сопровождалось инструкцией, переложенной на ясный и лаконичный язык воинского устава.
К чему эти примеры? Можно бы сказать проще: мол, Гроховский умел подбирать себе помощников. В примитивном виде это правильно. Но не это ли объясняет, что ожидает дело — удача или провал? Не там ли создается почва для «произрастания» удачи, где руководитель вовремя усмотрит необходимость и не поленится сделать все нужное для ее удовлетворения? Организаторские способности — это талант, и одним из проявлений такого таланта является способность доверять, вовремя поощрять интерес и усердие.
И у Гроховского случались срывы. Мог накричать во гневе, не разобравшись, наказать. Но резок и нетерпим не был к критикам со стороны, и с их рангами не считался. К своим работникам, тем, кто старался, но у кого но получалось, относился иначе, выговаривал им так:
«Как же ты не смог? Ай–яй–яй! Что же, характера у тебя не хватило? А вот так пробовал?.. А так?.. Ну, иди, еще раз помозгуй, посоветуйся с такими–то и сделай как нужно. Не вешай голову, у тебя получится!»
Это желание «не сбивать с ног» при неудаче, не унизить в человеке личность, ободрить, внушить веру в себя — действовало благотворно.
Все основные сотрудники Гроховского эпохи 30–х годов, не погибшие на войне, выросли и стали видными деятелями науки и техники. Как он и предсказывал, они превратились в маленьких или больших начальников для других людей.
Встречаясь с ними, я заметил, что пережитые некогда по вине Гроховского мелкие обиды не вспоминаются, потому что причинялись они во имя дела, которое вместе с ним мы делали.
ГИБЕЛЬ ДНИСИМОВА
Как и все на Центральном аэродроме, я знал, что Анисимов и Чкалов — давнишние и искренние друзья. Однокашники по летному училищу, они вместе служили в частях, судьба не разлучала их и дальше, предоставив обоим поприще испытательной работы; каждому из них выпали дела большой, можно сказать, исторической значимости. Имя Чкалова сохранилось в народной памяти. Анисимов остался в тени лишь потому, что не успел сделать того, что мог бы.
Равные мастера своего дела, они соревновались в нем, гордились друг другом, и в то же время между ними шел непрерывный жаркий спор.
Предметом спора являлись взгляды Анисимова на полеты как на чистое и благородное i искусство рыцарского воздушного боя, о чем я упомянул ранее. Эти суждения, как я теперь понимаю, были не чем иным, как своего рода бравадой, ибо Анисимов, в сущности, занимался такой же «черной» работой, как и Чкалов. И выполнял эту работу великолепно — и как мастер, и как патриот.
Напомню, что все, кто называл КБ Гроховского «цирком», пребывали в уверенности, что рано или поздно его эксперименты закончатся катастрофой. Ее не произошло потому, что самые опасные задания выполнял в воздухе Анисимов.
В спорах Чкалов горячился, но, как правило, сохранял большее хладнокровие и, случалось, «заводил» своего друга, что называется, с пол–оборота. Анисимов распалялся, краснел до корней волос, переходя вместо доказательств на фольклорную лексику. Понимая, что в споре фольклор не заменяет аргументов, он предпочитал вести словесные поединки с Чкаловым без свидетелей.
После описанного мной «угона» ТБ–3 Гроховский выполнил свое: «Саша! Я этого не забуду!», и стеной стал на защиту Анисимова перед Алкснисом.
Тот и сам высоко ценил Анисимова — одного из лучших летчиков страны. Поступок его остался без видимых последствий. Однако ведущую пятерку истребителей на первомайских парадах, как я уже сказал, стал возглавлять другой летчик.
Описанные ранее его взлеты с переворотом вверх колесами, отвага при опасных испытаниях объектов Гроховского, помимо всего прочего, служили и стремлению Анисимова удовлетворить свое честолюбие. По крайней мере, я думал об этом так.
Однажды в знойный августовский день 1934 года я забежал в прохладу аэродромной парикмахерской и почувствовал, будто влетел в грозовое облако. Между единственными клиентами, которых я застал, — Чкаловым и Анисимовым, фигурально выражаясь, пролетали молнии разрядов.
Анисимов со свекольно–красным лицом сидел в кресле, а Чкалов расхаживал за его спиной.
Оба видели друг друга в зеркало.
Чкалов был в белой майке с короткими рукавами и черных брюках, Анисимов — в военной гимнастерке с двумя «шпалами» в петлицах. Он ерзал в кресле, как будто сидел на гвоздях, уклонялся от бритвы парикмахера, выкрикивая свое, пронзал оппонента «бешеными» глазами.
Разговор шел о чем–то серьезном для обоих. Мне показалось, что на этот раз Валерий не заводил, не разыгрывал своего друга. В его словах с характерным нажимом на «о», в низком басовитом гудении голоса слышались огорчение и досада.
