Озерные арабы - Тесиджер Уилфрид (версия книг .txt) 📗

— Я пойду принесу ваши вещи, — сказал он Саддаму.

— Нет, мы собираемся идти дальше, в Абу Шаджар, после того как поедим.

— Вы не сможете. Оставайтесь ночевать. Погода плохая, и потом, вы уже давно не оказывали нам эту честь.

Саддам велел одному из своих людей принести двенадцать лысух и отдал их мальчику.

Через несколько минут появился сам Альван, дружелюбный мужчина средних лет. Он тоже стал уговаривать нас выгрузить вещи и остаться на ночь, но Саддам утверждал, что мы должны идти дальше.

— Маданы все еще в Абу Шаджаре? — спросил он.

— Да, — ответил Альван. — В этом году разлив поздний, и они еще не тронулись.

Он принес все для чая, заметив:

— А вы настреляли много лысух.

Когда Сахайн рассказал ему об орле, он сказал:

— Один орел в этом году свил гнездо в тростнике и нападал на всех, кто проплывал по протоку. Ребята всегда в этих местах заготовляли хашиш, так что пришлось им поджечь тростник, чтобы гнездо сгорело.

Разговаривая, Альван перебирал длинные четки из девяноста девяти черных бусин. Это были молитвенные четки, а четки из тридцати трех бусин янтарного цвета, которыми поигрывал Саддам, предназначались только для того, чтобы чем-нибудь занять руки. Большинство людей носили в кармане такие четки и бесконечно перебирали их, когда им было нечего делать. Саддам бросил мне свои четки. Когда я потом хотел вернуть их ему, он сказал:

— Нет, оставь их у себя, они твои. У меня в Эль-Кубабе есть другие.

С тех пор я приобрел привычку перебирать четки.

Мы съели за завтраком девять лысух. Мясо, напоминающее утиное, показалось мне очень вкусным — возможно потому, что я продрог и проголодался. Саддам и Сахайн, несмотря на мои возражения, все время подкладывали мне куски от своих порций. После этого мы полили часть риса подливкой и съели его, а оставшийся рис полили пахтаньем. Не так-то легко брать это месиво руками; арабы ели так же неряшливо, как я. Альван собрал остатки риса и лысух на одно блюдо. Один из его сыновей принес еще пахтанья, и они, в свою очередь, принялись за еду. После чая мы сели в лодку и попрощались с ним. Никто не поблагодарил его за угощение — это было бы неслыханным нарушением этикета.

Мы двигались через пригибаемый ветром тростник по едва различимым проходам; метелки на концах его стеблей развевались над нами, точно вымпелы на ветру, на фоне бледного неба. Один из гребцов, поощряемый Саддамом, пел народные песни. У него был сильный хрипловатый голос. Жилы на его шее напряглись, лицо налилось кровью. Песни тянулись бесконечно и, казалось, не имели определенного ритма. Чтобы слушать их с таким удовольствием, как это делали мои спутники, нужно было, без сомнения, понимать слова. Мне это не удавалось.

Часа через полтора мы добрались до Абу Шаджара, островка темной голой земли триста ярдов в поперечнике и десять футов высотой в самой верхней точке. Островок был окружен зарослями тростника. Вдоль берега беспорядочной группой теснилось тридцать-сорок домов.

На каждом свободном клочке земли стояли буйволы; вокруг домов были выкопаны небольшие ямы, чтобы буйволы не могли тереться о стены. Люди, жившие здесь, принадлежали к племени шаганба.

Посовещавшись между собой — какой дом выглядит наиболее солидно, — мы причалили у одного дома. Навстречу вышли мужчина и мальчик, приветствовали нас и помогли вынести на берег мои вещи; мои спутники не взяли с собой в дорогу ничего, кроме винтовок. Мы также отнесли в дом шесты и весла, так как по общепринятой практике любой другой путник мог прихватить их с собой. Шесты делались из стеблей обычного касаба, но найти подходящий стебель было не так-то просто, к тому же гребец привыкал к своему шесту. Лопатообразные весла, сделанные из доски, прибитой к бамбуковому стволу, было и вовсе трудно смастерить из местных материалов.

Как всегда, небольшой дом вскоре был заполнен до отказа. Наш хозяин задал несколько вопросов, прочие сидели молча, бесстрастно глядя на меня темными глазами. Я ощущал их недоверие: «Кто он такой? Откуда пришел? Зачем Саддам привез его сюда?» Когда Саддам и наш хозяин, по заведенному обычаю, повели меня на прогулку по островку, в доме тотчас началась оживленная беседа.

Почва была засолена, и на ней ничего не росло. Здесь не было ни камней, ни обломков скал. Вообще на озерах я не видел ничего подобного. Судя по кирпичам и глиняным черепкам, которыми была усеяна земля, Абу Шаджар был расположен на месте какого-то древнего города. Саддам сказал:

— Говорят, на этом острове зарыто золото. Маданы разыскивают его. Видишь, где они копали?

Он указал на несколько неглубоких ям и добавил, что пока ничего не нашли.

Наш хозяин прервал его:

— В прошлом году, когда одна семья из племени шаганба копала ямы для своего дома в Эль-Аггаре, нашли два кувшина, наполненных монетами.

Я спросил, где расположен Эль-Аггар.

— Вон там, к западу. Это такой же остров, как наш. Там живут много шаганба.

— Что потом было с монетами?

— Не знаю. Думаю, они спрятали их, чтобы шейхи не могли отнять.

Саддам сказал:

— Несколько лет тому назад, когда мы в Эль-Кубабе строили мой мадьяф, мы нашли каменного идола — фигурку женщины, можно было различить ее груди. Она была вот такой величины.

Он отмерил между ладонями девять дюймов.

— Фигурка все еще у тебя?

— Нет, ее взял Маджид.

Находясь на озерах, я никогда не пытался собирать предметы, представляющие интерес для археологов. Но однажды мне дали хеттскую печать, а в другой раз небольшой кусок свинцового листа, покрытого царапинками, которые оказались знаками финикийского письма. Человек, давший мне его, сказал, что этот лист был частью большого свитка, который расплавили на пули. Как-то раз меня с весьма таинственным видом отвели в один дом и показали терракотовую фигурку собаки. На ней был штамп (на английском языке) «сделано в Японии».

Солнце стояло низко, ветер стих, и бескрайние массивы тростника в тусклом вечернем свете казались унылыми. В нескольких местах к северу и востоку густые клубы дыма указывали места, где маданы выжигали тростник, чтобы получить молодую поросль на корм буйволам.

— Ты когда-нибудь слышал о Хуфайзе? — спросил хозяин дома.

— Да, но хотелось бы узнать побольше.

Он указал рукой в юго-западном направлении.

— Хуфайз — остров где-то там. На нем дворцы, пальмы, гранатовые сады, а буйволы там гораздо крупнее, чем наши. Но никто не знает точно, где он расположен.

— И никто его не видел?

— Видели. Но каждый, кто увидит Хуфайз, становится заколдованным, и никто уже не может понять, что он говорит. Клянусь Аллахом, это правда. Один из фартусов видел этот остров много лет назад, когда я был еще мальчиком. Он разыскивал своих буйволов… Когда он вернулся, его речь была бессвязной, и мы поняли, что он видел Хуфайз.

Саддам сказал:

— Сайхут, великий шейх племени аль бу-мухаммед, пытался найти Хуфайз с целой флотилией лодок еще тогда, когда здесь были турки, но не нашел ничего. Говорят, что джинны прячут остров, когда кто-нибудь подходит к нему близко.

Я сделал несколько скептических замечаний, но Саддам настойчиво сказал:

— Нет, сахеб, Хуфайз действительно существует. Спросите кого угодно — хоть шейхов, хоть власти. Все знают про Хуфайз.

Мы зашагали по берегу к деревне, ступая по хрупкому ковру из белых витых ракушек размером от дюйма до полудюйма. Я осмотрел несколько из них, но они оказались пустыми. Мне интересно было узнать, принадлежат ли они пресноводным улиткам, которые летом переносят паразитов, вызывающих шистоматоз. Эти микроскопические плоские черви живут в воде в теплое время года. Они могут проникнуть через кожу человека и затем попадают в мочевой пузырь, где размножаются, вызывая кровотечение и часто сильные боли. Их яйца покидают тело человека с мочой, готовые начать новый цикл. Шистоматоз — бич озерного края, и все маданы страдают от него. Это неизбежное следствие их образа жизни.