Приключения Робинзона Крузо - Дефо Даниэль (версия книг .TXT) 📗
Прежде чем ставить палатку, я описал перед углублением полукруг, радиусом ярдов в десять, следовательно, ярдов двадцать в диаметре. Затем по всему полукругу я набил в два ряда крепких кольев, глубоко заколотив их в землю. Верхушки кольев я заострил. Мой частокол вышел около пяти с половиной футов вышиной. Между двумя рядами кольев я оставил не более шести дюймов свободного пространства.
Весь этот промежуток между кольями я заполнил до самого верху обрезками канатов, взятых с корабля, сложив их рядами один на другой, а изнутри укрепил ограду подпорками, для которых приготовил колья потолще и покороче (около двух с половиной футов длиной). Ограда вышла у меня основательная: ни пролезть сквозь нее, ни пролезть через нее не мог ни человек, ни зверь. Эта работа потребовала от меня много времени и труда; особенно тяжелы были рубка кольев в лесу, перенес их на место постройки и вколачивание их в землю. Для входа в это огороженное место я устроил не дверь, но короткую лестницу через частокол; входя к себе, я убирал лестницу. Таким образом, по моему мнению, я совершенно отгородился и укрепился от внешнего мира и спокойно спал ночью, что при иных условиях было бы для меня невозможно. Однако, впоследствии выяснилось, что не было никакой нужды принимать столько предосторожностей против врагов, созданных моим воображением.
С неимоверным трудом перетащил я к себе в загородку или в крепость все свои богатства; провизию, оружие и остальные перечисленные вещи. Затем я поставил в ней большую палатку. Чтобы предохранить себя от дождей, которые в тропических странах в известное время года бывают очень сильны, я сделал палатку двойную, то-есть сначала разбил одну палатку поменьше, а над ней поставил большую, которую накрыл сверху брезентом, захваченным мною. с корабля вместе с парусами.
Теперь я спал уже не на подстилке, брошенной прямо на землю, а в очень удобном гамаке, принадлежавшем помощнику нашего капитана.
Я перенес в палатку все съестные припасы, вообще все то, что могло испортиться от дождя. Когда все вещи были сложены таким образом внутри ограды, я наглухо заделал вход, который до той поры держал открытым, и стал входить по приставной лестнице, как уже было сказано выше.
Заделав ограду, я принялся рыть пещеру в горе. Вырытые камни и землю я стаскивал через палатку во дворик и делал из них внутри ограды род насыпи, так что почва во дворике поднялась фута на полтора. Пещера приходилась как раз за палаткой и служила мне погребом.
Понадобилось много дней и много труда, чтобы довести до конца все эти работы. За это время многое другое занимало мои мысли, и случилось несколько происшествий, о которых я хочу рассказать. Как то раз, когда я приготовился ставить палатку и рыть пещеру, набежала вдруг густая туча, и хлынул проливной дождь. Потом блеснула молния, и раздался страшный раскат грома. В этом конечно, не было ничего необыкновенного, и меня испугала не столько самая молния, сколько мысль, быстрее молнии промелькнувшая в моем мозгу: «Мой порох!» У меня замерло сердце, когда я подумал, что весь мой порох может быть уничтожен одним ударом молнии, а ведь от него зависит не только моя личная оборона, но и возможность добывать себе пищу. Мне даже в голову не пришло, какой опасности в случае взрыва подвергался я сам, хотя, если бы порох взорвало, я уже, наверно, никогда бы этого не узнал.
Этот случай произвел на меня такое сильное впечатление, что, как только гроза прекратилась, я отложил на время все работы по устройству и укреплению моего жилища и принялся делать мешочки и ящики для пороха. Я решил разделить его на части и хранить понемногу в разных местах, чтобы он ни в коем случае не мог вспыхнуть весь сразу и самые части не могли бы воспламениться друг от друга. Эта работа взяла у меня почти две недели. Всего пороху у меня было около двухсот сорока фунтов. Я разложил его весь по мешочкам и по ящикам, разделив, по крайней мере, на сто частей. Мешочки и ящики я запрятал в расселины горы в таких местах, куда никоим образом не могла проникнуть сырость, и тщательно отметил каждое место. За бочонок с подмокшим порохом я не боялся потому поставил его, как он был, в свою пещеру, или «кухню», как я ее мысленно называл.
Занимаясь возведением своей ограды, я по крайней мере раз в день выходил из дому с ружьем, отчасти ради развлечения, отчасти чтобы подстрелить какую нибудь дичь и поближе ознакомиться с естественными богатствами острова. В первую же свою прогулку я сделал открытие, что на острове водятся козы. Я этому очень обрадовался, но беда была в том, что эти козы были страшно дики, чутки и проворны, так что почти не было возможности к ним подкрасться. Меня, однако, это не смутило; я был уверен, что рано или поздно научусь охотиться на них. Когда я выследил места, где они обыкновенно собирались, то подметил следующую вещь; когда они были на горе, а я появлялся под ними в долине, — все стадо в испуге кидалось прочь от меня; но если случалось, что я был на горе, а козы паслись в долине, тогда они не замечали меня. Это привело меня к заключению, что глаза этих животных не приспособлены для смотрения вверх и что, следовательно, они часто не видят того, что над ними. С этих пор я стал придерживаться такого способа: я всегда взбирался сначала на какую нибудь скалу, чтобы быть над ними, и тогда мне часто удавалось подстрелить их. Первым же выстрелом я убил козу; при которой был сосунок. Мне от души было жалко козленка. Когда мать упала, он продолжал смирно стоять около. Мало того: когда я подошел к убитой козе, взвалил ее на плечи и понес домой, козленок побежал за мной. Так мы дошли до самого дома. У ограды я положил козу на землю, взял в руки козленка и пересадил его через частокол. Я надеялся вырастить его и приручить, но он еще не умел есть, и я был принужден зарезать и съесть его. Мне надолго хватило мяса этих двух животных, потому что ел я мало, стараясь по возможности сберечь свои запасы, в особенности хлеб.
После того, как я окончательно основался в своем новом жилище, самым неотложные делом было для меня устроить какой нибудь очаг, в котором можно было бы разводить огонь. Необходимо было также запастись дровами. О том, как я справился с этой задачей, а равно о том, как я увеличил свой погреб и как постепенно окружил себя некоторыми удобствами, я подробно расскажу в своем месте, теперь же мне хотелось бы поговорить о себе, рассказать какие мысли в то время меня посещали. А их, понятно, было немало.
Мое положение представилось мне в самом мрачном свете. Меня забросило бурей на необитаемый остров, который лежал далеко от места назначения нашего корабля и за несколько сот миль от обычных торговых морских путей, и я имел все основания прийти к заключению, что так было предопределено небом, чтобы здесь, в этом печальном месте, в безвыходной тоске одиночества я и окончил свои дни. Обильные слезы струились у меня из глаз. когда я думал об этом, и не раз недоумевал я, почему провидение губит свои же творения, бросает их на произвол судьбы, оставляет без всякой поддержки и делает столь безнадежно несчастными, повергает в такое отчаяние, что едва ли можно быть признательным за такую жизнь.
Но всякий раз внутренний голос быстро останавливал во мне эти мысли и укорял за них. Особенно помню я один такой день. В глубокой задумчивости бродил я с ружьем по берегу моря. Я думал о своей горькой доле. И вдруг заговорил во мне голос разума. «Да, — сказал этот голос, — положение твое незавидно: ты одинок — это правда. Но вспомни: где те, что были с тобой? Ведь вас село в лодку одиннадцать человек: где же остальные десять? Почему они погибли? За что тебе такое предпочтение? И как ты думаешь, кому лучше: тебе или им?» И я взглянул на море. Так во всяком зле можно найти добро, стоит только подумать, что могло случиться и хуже.
