Рим. Прогулки по Вечному городу - Мортон Генри Воллам (электронная книга TXT) 📗
Мы пошли втроем, — писал он, — все втроем; меня нес на плечах отец. Когда мы поднялись туда, где лежала статуя, отец воскликнул: «Это „Лаокоон“, о котором пишет Плиний!» Вход расширили, чтобы можно было вынести скульптуру; и, насладившись ее созерцанием, мы вернулись домой к завтраку.
Должно быть, в Риме Возрождения было немало таких счастливых утренних часов: старый знакомый, известный по ссылкам в классической литературе, вдруг протягивал белую мраморную руку из какого-нибудь виноградника, и ему помогали выбраться на свет Божий.
Бродя вокруг церкви, я подошел к закрытой двери, перед которой молчаливо ожидали несколько женщин. Вскоре пришел молодой францисканец со связкой ключей, и я последовал за женщинами в часовню. Монах включил электрический свет под стеклянным колпаком над алтарем, и женщины опустились на колени перед розовощекой барочной статуей Младенца Христа около двух футов высотой. Она с головы до пят сверкала драгоценностями. Францисканец стал рассказывать нам об этой самой знаменитой чудотворной статуе в Риме.
«Санто Бамбино» упоминается почти в каждой книге, написанной о Риме, начиная с XVII столетия, и я рассматривал его с большим интересом. Как произведение искусства, он не очень красив. Некоторые говорят, что он вырезан ангелами из древесины оливы Гефсиманского сада; но другие, полагающие, что ангелы-резчики по дереву были бы более искусны, считают, что фигура была изготовлена каким-то монахом в XVII веке.
До совсем недавнего времени князь Торлониа день и ночь держал наготове позолоченный экипаж, чтобы возить «Бамбино» к одрам тяжелобольных в Риме, и многие путешественники описывают торжественную процессию, часто следующую к месту назначения в темноте. Так ее запомнил Чарлз Диккенс, который, кстати, заметил, что появление «Бамбино» у постели больного, нервно истощенного пеловека на последнем издыхании, да еще в сопровождении многочисленной свиты, «нередко пугало пациента до смерти».
Сэр Алек Рэнделл, который был секретарем британской дипломатической миссии при Святом Престоле между двумя войнами, в своей книге «Назначение в Ватикан» описывает, как к нему привезли «Бамбино», когда он серьезно заболел:
В 1927 году я слег с брюшным тифом, — пишет он. — Казалось невероятным, что я выздоровею, и меня причастили. Потом кто-то предложил привезти ко мне знаменитого «Бамбино» из церкви Санта-Мария-ин-Арачели. Мои преданные сиделки, жена и сестра Мэри Кэмпион, «синяя монахиня» (члены английского ордена Общины Святой Марии носили синюю одежду с капюшонами), неуверенно согласились. Отец Филипп (Лэнгдон), ежедневно посещавший меня, предложил свои услуги, чтобы отправиться в машине кардинала за довольно аляповатой, но весьма почитаемой здесь статуей младенца, разумеется, в сопровождении монахов-францисканцев, чьей обязанностью являлось доставлять ее к умирающим. Когда они попробовали пересечь площадь Венеции, их остановил кордон солдат. Тщетно отец Филипп указывал на кардинальский герб и привилегированный номер на автомобиле. Ему отвечали, что никому не разрешено здесь ездить, пока не прибудет дуче и не произнесет свою речь с балкона дворца. Отец Филипп настаивал: он сказал, что едет к умирающему и везет к нему «Бамбино». При этих словах солдаты немедленно отдали честь, пропустили машину, и «Бамбино» вовремя прибыл ко мне, и были прочитаны соответствующие молитвы. Сестра Кэмпион потом довольно мрачно вспоминала, что от всего этого ажиотажа я действительно чуть не умер, но и годы спустя, когда я снова посетил Рим, люди спрашивали меня, не является ли мое выздоровление одним из чудес, совершенных «Бамбино».
Самый разумный комментарий по этому поводу принадлежит профессору Джузеппе Бастианелли, который, будучи консультантом Муссолини, сам вовсе не был фашистом, но ученым-скептиком старой либеральной традиции. Так вот, он сказал: «В таком случае, как этот, врач не может сделать ничего; сиделки — очень мало; и лишь Бог может подстелить больному соломки».
«Бамбино» — все еще один из самых знаменитых врачевателей в Риме, он выезжает в больницы, родильные дома, на дом к тяжело больным; но теперь, как сказал мне монах, он путешествует в такси.
— А когда «Бамбино» вывозили в последний раз? — спросил я.
— Вчера, в больницу, поздно ночью, — ответил францисканец.
— И как часто он выезжает?
— Раза два-три в неделю, иногда чаще.
Я подошел поближе к алтарю и увидел корзины, битком набитые сотнями писем из всех уголков мира: из Голландии, Аргентины, Германии, Швеции, Кении (это — от ребенка), из Соединенных Штатов, Англии, Алжира. Это только те марки, которые сразу бросились мне в глаза. На многих письмах вместо адреса стояло: «Бамбино, Рим». Письма идут нескончаемым потоком. Их не распечатывают. В каждом — просьба какого-нибудь человека, которому плохо или больно. Через неделю письма убирают, и их место занимают новые.
— Что вы делаете с этими письмами потом? — спросил я.
— Их сжигают.
— Нераспечатанными?
— Конечно. Они не имеют отношения к нам. То, что там написано, — это между отправителями и Бамбино.
— Кто-нибудь из братьев собирает марки?
Молодой человек улыбнулся.
Я обратил внимание на удивительную коллекцию драгоценностей, сверкающих на статуе. Дерева за ними было и не разглядеть. И мне рассказали занятную историю. Около четырех лет назад, когда церковь днем была закрыта, вор, который в ней заранее спрятался, открыл дверь в часовню и снял с «Бамбино» все драгоценности. Потом он снова спрятался, а когда церковь открыли в четыре часа, спокойно вышел. Такое святотатство ужаснуло Рим; но уже через неделю «Санто Бамбино» был опять весь увешан драгоценностями, которые я и видел сейчас, — бриллиантами, изумрудами, жемчугами, рубинами, сапфирами. Тут были медальоны, ожерелья, серьги, браслеты.
Раз в год Бамбино помещают в великолепный presepio, то есть в ясли, и торжественно проносят по городу, начиная с самых верхних ступенек, чтобы он благословил Рим. В это самое время юные римляне, от четырех до десяти лет от роду, появляются на улицах в своей лучшей одежде, декламируют стихи, произносят речи, которым их научили родители и священники. Мне рассказывали, что большинство из них в ходе этого испытания показывают себя настоящими маленькими Цицеронами, и, должно быть, это очень увлекательно наблюдать.
Не знаю, хорошо ли известно происхождение рождественских «яслей». Все началось со святого Франциска, который попросил у папы Гонория III разрешения отпраздновать Рождество такой необычной церемонией в маленькой деревушке неподалеку от Ассизи. Он объяснил, что вовсе не хотел бы, чтобы его обвинили в легкомыслии и неуместной веселости — потому и просит папу рассудить, не является ли его намерение неподобающим. Когда его святейшество узнал, что единственное желание Франциска — соорудить модель яслей и просвещать непросвещенных, он с Радостью дал свое согласие. Тогда святой Франциск обратился к известному своей строгостью и добродетелями человеку, и вместе они смастерили ясли, вола и осла, а также фигуры Пресвятой Девы и Младенца и выставили их в церкви. Святой Франциск был так доволен своим творением, что, говорят, всю ночь простоял перед ним на коленях и пел от радости и невыразимого счастья.
Не выйдя еще за пределы церкви, в часовне семьи делла Балле я обнаружил одну из самых необычных могил в Риме. Это могила сирийской девушки по имени Джореда Мани, и вот как она оказалась в Риме. В начале XVII века Пьетро делла Балле, горячий молодой человек, так сильно влюбился в одну девушку, что покинул дом своих родителей и отправился пилигримом на Восток. В Каире, говорят, он взобрался на пирамиду и вырезал на самом верхнем камне имя своей возлюбленной. Но ничто не излечивает старую любовь лучше, чем новая любовь, и очень скоро Пьетро влюбился в красавицу сирийку, при крещении получившую имя Джореда. Они поженились в Багдаде, но после нескольких лет, прожитых в полном счастье, Джореда умерла в Персеполисе. Пьетро обезумел от горя и, подобно Хуане Безумной испанской, никак не мог расстаться с телом любимой. Он продолжал путешествовать, сопровождаемый гробом Джореды. Он побывал в Ширазе, выбрался к побережью, сел на корабль, отправлявшийся в Индию, добрался до Муската, пересек пустыню и посетил Алеппо и Александретту. Спустя пять лет скитаний он вернулся в Италию и поместил тело своей молодой жены в фамильный склеп на Капитолийском холме. Однако история на этом не закончилась. Путешествуя, Джореда подружилась с молодой грузинкой с необычным именем — Мария Тинатин де Зиба, которая присоединилась к влюбленной паре в качестве компаньонки жены. В конце концов, удрученный потерей, Пьетро делла Балле женился на компаньонке покойной жены и зажил с ней в фамильном палаццо в Риме. У них родилось четырнадцать детей. Итак, это романтическое паломничество за утешением окончилось в цветущем саду детской.
