Архипелаг Исчезающих островов(изд.1952) - Платов Леонид Дмитриевич (версия книг .TXT) 📗
— Почему?
— То есть как это — почему? Потому что доволен своим отечеством. Зако-за-а-конопослушен! Не придумываю всяких теорий. Служу…
Петр Арианович усмехнулся.
— Ни к чему ваша усмешка! — Дядюшка рассердился. — Служу, да! А вы? Острова нашли? Не верю в ваши острова! Не видал!
Петр Арианович, не обращая больше внимания на его болтовню, стал расплачиваться с маркером.
— Не верю! — продолжал выкрикивать дядюшка, бестолково размахивая руками и обращаясь больше к висячей лампе, чем к Петру Ариановичу. — Ни в часовщика не верю, ни в этого… с ракетой! Ни в острова там какие-то еще!.. Скорей я… — Он оглянулся, подбирая сравнение.
Оно должно было быть хлестким и кратким. Что-нибудь вроде пословицы или афоризма. Требовалось выразить в одной фразе все свое превосходство над этим “очкарём” с утиным носом.
На фоне звездного неба четко вырисовывался купол собора. Чуть поодаль торчала каланча пожарной части, словно это была долговязая шея великана, с любопытством заглядывавшего в сад через деревья. Еще дальше темнели крыши домов.
Весьегонск был строен прочно, на века. В его приземистых домах можно было отсидеться от жизненных бурь, как в бревенчатых блокгаузах во время осады.
Сравнение пришло.
— Скорее я… — Дядюшка покачнулся, чуть было не упал, но удержался за бильярд широко расставленными руками.
Приятели нетерпеливо подались вперед, открыв рты, будто приготовившись к артиллерийскому залпу.
— Скорее Весьегонск с места сойдет, — крикнул дядюшка, — чем ты свои острова найдешь?..
Залп грянул.
Много раз потом представляли мы с Андреем эту сцену. В ней, наверное, было что-то пошлое. С сухим щелканьем сталкивались и разлетались шары. Раздавались возгласы: “К себе в середину!”, “Кладу своего в левую лузу!” У стен, хватаясь от смеха за животы, корчились “Рыцари Веселой Утробы”. А посредине стоял дядюшка. Лысина его воинственно сверкала. Одну руку он устремлял вперед с видом пророка, другой продолжал цепляться за спасительный бильярд.
Спор закончился безобразно, скандалом.
Кажется, не насладившись до конца триумфом, дядюшка захотел удержать Петра Ариановича. Он потребовал вина и стал упрашивать, чтобы тот выпил с ним на брудершафт. Повторялась, в общем, обычная, известная уже читателю, программа смехотворных издевательств. Петр Арианович попытался уйти, но ему преградили дорогу к двери. Дядюшка уцепился за рукав его кителя. Рукав треснул.
Тогда Петр Арианович пустил в приставалу шаром.
Их кинулись разнимать. Подскочил Фим Фимыч, до того смирно сидевший в уголке и что-то записывавший в блокнотик. Толпа подхватила его, дядюшку, Петра Ариановича, вынесла из бильярдной и потащила к выходу из Летнего сада.
В тот же вечер, пылая жаждой мщения, дядюшка сделал обыск на моей полке с тетрадями и книгами…
Глава десятая
ТРОЙКА ПО ПОВЕДЕНИЮ
Меня разбудили шелест перевертываемых страниц и сердитое бормотание.
Открыв глаза, я увидел дядюшку, который сидел на корточках в нескольких шагах от кровати, спиной ко мне, и рылся на книжной полке.
— Поглядим, поглядим, — бормотал дядюшка с ожесточением, — каков он из себя, этот патриот, поборник славы отечества!
Одну за другой он раскрывал тетради, порывисто перелистывал и, раздраженно фыркнув, швырял на пол.
Зажженная свеча стояла у дядюшкиных ног. Длинные тени раскачивались на стенах и потолке. Они были похожи на щупальца осьминога. Будто чудом каким-то я очутился не в своей комнате, в которой улегся спать, а в зловещей подводной пещере.
Было в этом что-то знакомое, мучительно знакомое. Видел я уже и тени на потолке, и хищно согнутую спину, и беспокойно раскачивающийся язычок пламени. И так же надо было подать сигнал, предупредить кого-то об опасности.
Кого?..
Я так и не успел вспомнить, потому что с торжествующим возгласом дядюшка сдернул с полки одну из тетрадей и обернулся ко мне:
— Ага, не спишь? Совесть нечиста? То-то! Ну-ка, объясни, отвечай: что означает “С.с.”?
Я спрыгнул с кровати и, шлепая босыми пятками, подошел к этажерке.
— Что это, что?!
Он тыкал в страницу с такой злостью, что наконец прорвал ее указательным пальцем.
Это была моя тетрадь по географии. С недавнего времени я принялся заносить сюда кое-что из того, что рассказывал нам Петр Арианович. На обложке тетради, как водится, красовались якоря, а также переводные картинки с пейзажами тундры, кораблями и белыми медведями.
— Две буквы — “С.с.”! — размахивал передо мной дядюшка тетрадью. — Отвечай! Как понимать?
Переступая босыми ногами — от пола дуло, — я объяснил, что это географическая пометка, известная всем географам. (“Я не географ!” — мотнул дядюшка головой.) А означает: “Существование сомнительно”, сокращенно “С.с.”. (“Ага, сокращенно!”) Если человек находит на карте или в справочнике буквы “С.с.” подле какого-нибудь острова, горного кряжа или реки, то…
— Врешь, врешь! — прервал дядюшка. — По голосу слышу, что врешь! Нет, брат, я не глупей тебя с учителем с твоим… Какое там еще придумали “сомнительно”! Ничего не сомнительно! Ясно-понятно все! “С.с.” — это есть “Совершенно секретно”! Ага, угадал? Ну-с, а что же именно секретно?
Я молчал.
Он с жадностью принялся листать тетрадку дальше.
— Стишки? Что за стишки? “Первое мая, солнце играя”?.. Нет. “Нелюдимо наше море…”. Вот оно что! Не-лю-ди-мо!.. Ну-ка, ну-ка…
Он пробубнил несколько строк себе под нос, потом остановился и почмокал губами, как бы пробуя стихотворение на вкус.
— Это как же понимать? — повернулся он ко мне. — “Блаженная страна…” Что это?
Делая многозначительные паузы, дядюшка прочел:
Он глубокомысленно смотрел на меня снизу, не вставая с, корточек.
— “Блаженная страна”! Очень хорошо! Именно — совершенно секретно!
Внимание его привлекли строки, где говорится о волнах, которые выносят только смелого душой.
— Вот и приоткрылся учитель твой! — Дядюшка захохотал и пошатнулся. (Только сейчас я заметил, что он пьян.) — Вот как сразу стало хорошо!.. Упирался, лукавил… А сейчас и приоткрылся!.. Ну что стоишь? Брысь в постель! Досыпай!.. А тетрадочку под замок спрячем.
Он бережно закрыл мою тетрадь по географии.
Утром в училище я узнал от Андрея, что на рассвете у него побывал Фим Фимыч и также перетряхнул все учебники и тетради.
Найдены были те же подозрительные буквы “С.с.” и песня, но, кроме того, длинная выписка из сочинений какого-то опасного революционера, подрывающая уважение к правительству.
Собственно, выписок в Андреевой тетради было две. Первая из них разочаровала помощника классных наставников. Она была озаглавлена: “Мечта”.
“Моя мечта может обгонять естественный ход событий (слово “обгонять” было подчеркнуто). Если бы человек был совершенно лишен способности мечтать таким образом… тогда я решительно не могу представить, какая побудительная причина заставляла бы человека предпринимать и доводить до конца обширные и утомительные работы в области искусства, науки и практической жизни…”
Спрошенный Фим Фимычем, кто автор рассуждения о мечте, Андрей ответил, что не знает.
Он действительно не знал автора. (Только много лет спустя мы узнали, что это цитата из сочинений Писарева, которую любил приводить в своих выступлениях Ленин.)
Фим Фимычу рассуждения о мечте не показались опасными.
— Ну, это не серьезный человек писал, — сказал он, пробегая глазами выписку. — Поэт какой-нибудь…
Зато вторая выписка с лихвой вознаградила его за все хлопоты. Там было сказано следующее:
“Недавно приходилось читать в “The Atheneum”, что в России варварство простонародья часто губит благие намерения правительства (по организации экспедиций)… Но никогда не произносилось ничего более неверного. Наоборот, простонародье почти всегда пролагало путь научным изысканиям. Вся Сибирь с ее берегами открыта таким образом. Правительство всегда только присваивало себе то, что народ открывал. Таким образом присоединены Камчатка и Курильские острова. Только позже они были осмотрены правительством. Предприимчивые люди из простонародья впервые открыли всю цепь островов Берингова моря и весь русский берег северо-западной Америки”.
