Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами) - Олеарий Адам

5 ^[330] [6] января, по случаю дня св. Крещения, русские совершили большое торжество водосвятия, на котором присутствовали великий князь и патриарх со всем придворным штатом и клиром.

8 послов потребовали на первую тайную аудиенцию, во время которой беседа с ними продолжалась с час. В эту ночь умер молодой сын великого князя князь Иван Михайлович ^[331], господин лет 8, вследствие чего во всей Москве, особенно при дворе, была сильная печаль. Все подданные должны были снять свои украшенья, золото, жемчуг и другие одежды и надеть рваные темные кафтаны.

21 января послов позвали на вторую тайную аудиенцию; ввиду траура их повезли на черных лошадях. Покои были все обтянуты черным сукном, и советники в черных камлотовых костюмах. Эта аудиенция продолжалась целых два часа.

30 января фон Ухтериц, раньше всех, собрался в свой давно желанный обратный путь в Голштинию. При снаряжении его произошло следующее памятное происшествие. Фон Ухтерицу, ради собственных его дел, в особенности ради наследства, очень хотелось поскорее приехать в Германию. Поэтому он не раз просил послов об отпуске. Бр[юггеман], однако, не хотел давать на это согласия, разве лишь, в конце концов, под следующим условием: чтобы он ни от кого больше, как от него, не брал с собой писем в Германию, а в особенности к голштинскому двору; остальные письма пусть он все передаст ему, Брюггеману; тогда он не только будет отпущен, но ему будет оказана всяческая добрая помощь для путешествия; в противном же случае пусть он и не думает выбраться. Фон-Ухтерицу, честному дворянину, это показалось странным и трудным; он спрашивал посла Крузиуса и других: как здесь быть? Сочтено было за лучшее, чтобы он подал вид, точно готов согласиться на подозрительное предложение Брюг[ге]мана. Когда, однако, фон Ухтериц напомнил при этом Брюг[ге]ману, как же ему отвечать, если и посол Крузиус передаст ему письма на имя его княжеской светлости, а он их не доставит, то Брюг[ге]ман дал ему письменное ручательство за собственной рукой, что из-за этого у него не будет затруднений, и что бы ни случилось, вреда ему не будет. Когда фон Ухтериц уже более не возражал, Брюг[ге]ман успокоился и содействовал его путешествию. Тем временем посол Крузиус приготовил два пакета писем, из которых он один передал фон Ухтерицу тайно, а другой — для уничтожения — явно. Так же точно поступили и секретарь и другие. При этом пришлось соблюсти ту предосторожность, чтобы Брюг[ге]ман, вскрыв письма, не сразу догадался о «скрытом кушанье» и не отменил поездки. Поэтому Ухтериц сказал Брюг[ге]м[ану], что он находит неудобным отдавать письма в Москве, но предлагает их передать в полумиле за городом, чтобы Крузиус не заметил проделки: Крузиус, по его словам, мог потребовать пакет обратно для дополнения его, и тогда он оказался бы в постыдном положении. Это умное предложение до того понравилось Брюг[геману], что он одного из своих верных слуг послал вслед за Ухтерицом, как бы — проводить его, а на самом деле для того, чтобы взять письма. Когда это совершилось, путешественник поспешил вперед, насколько он мог, и счастливо уехал. Брюг[ге]ман же, вскрыв письма и заметив, что ничего особого в них нет (притом в пакете Крузеуса оказались лишь бумаги одного почерка, а между тем он писал со своим писцом и мальчиком целых два дня), понял, что не удалось поймать настоящую рыбу и что его перехитрили. Поэтому он стал еще несноснее, чем прежде, но не мог высказать истинной причины.

2 февраля Иоганн Грюневальд ^[332], патриций данцигский, один из знатнейших в свите, проболев 8 дней, безмятежно и блаженно скончался и 6 того же месяца в торжественной процессии похоронен на немецком кладбище. Это был человек очень благочестивый, богобоязненный и тихий, со всеми ладивший и со всякой неприятностью примирявшийся; до этого путешествия он совершил также большие и трудные поездки в Вест- и в Ост-Индию и имел большой опыт,

6 февраля персидский султан с весьма большой пышностью бил доставлен русскими в город; чтобы нас не задерживать, ему на третий день после этого дали аудиенцию.

11 посол Брюг[ге]ман пожелал и получил один тайную аудиенцию. 12 наши солдаты и офицеры, которых мы с соизволения его царского величества брали с собой из Москвы в Персию, получили благодарность и расчет.

23 февраля мы в последний раз были приняты на публичной аудиенции, приложились к руке его царского величества и получили отпуск.

7 марта персидский султан вновь собрался в путь из Москвы и поехал вперед в Лифляндию.

Глава CIV

(Книга VI, глава 25)

Отбытие из Москвы, через Лифляндию, обратно в Голштинию, в резиденцию его княжеской светлости нашего милостивейшего государя

После этого мы вновь собрались в путь, и 16 марта по санному пути опять выехали из Москвы, в сопровождении наших приставов, нескольких стрельцов и многих немцев. После любезного прощания мы помчались вперед и стали делать быстрые дневные переходы, чтобы не потерять санного пути, так как весна уже наступала, а погода была ясная. 18 мы пришли в Тверь, а 19 в Торжок. И та и другой — «ямы», где нам давали свежих лошадей.

Как ни мал город Торжок, в нем все-таки 30 церквей и часовен, которые ежедневно посещаются; одна из них каменная и довольно красива, если судить по наружному виду. Никого из нас не хотели пустить в город.

23 марта мы вновь прибыли в Великий Новгород и были хорошо приняты воеводой, доставившим нам некоторые кушанья и напитки. Мы застали прибывшего до нас персидского посла, с которым мы на следующий день отправились в путь и 24 марта перешли через русскую границу.

Когда по въезде в Ингерманландию наш медик был послан вперед ради знатного мужа, моего бывшего доброго друга, который лежал в Лифляндии опасно больным и неоднократно просил о присылке нашего врача, я также, заболев лихорадкой и не имея надобности дольше оставаться при свите, собрался вместе с ним вперед в Ревель.

В последнее число марта послы с султаном въехали в Нарву, где полковник Врангель с 50 всадниками выехал к ним навстречу. Султан был помещен у магистратского советника Иакова Мюллера. Когда у дверей его собралось много людей, особенно женщин, чтобы посмотреть, как жена персиянина будет выходить из закрытых саней, султан был так сильно раздосадован, что он готов был скорее выехать из города, чем показать свою жену. Он спросил также: «Неужели все женщины в Нарве, ходящие с открытыми лицами, блудницы?» Он хотел судить о наших нравах по своим, так как в Персии ни одна честная женщина не показывается перед иностранцами. Поэтому пришлось убрать весь народ, пока жена его выходила из саней. После этого султан во всех местах подводу с женщинами ставил близко к месту остановки и обвешивал весь промежуток от телеги до дверей платками, между которыми его жена с ее прислугой (купленной в Казани за 30 рейхсталеров) входили и выходили, никому не показываясь.

4 апреля послы с тем же конвоем, как въехали, так и выехали из Нарвы и направились в деревню Пурц, где отдохнули день и наняли других лошадей. 8 апреля все они направились в мызу Кунда и оставались там 4 дня. Отсюда уже, за отсутствием снега, нельзя было поехать на санях; поэтому пришлось поехать на лошадях и в телегах.

13 апреля они достигли города Ревеля, где были хорошо приняты и приведены в город почтенным магистратом. Так как Брюг[ге]ман здесь, как и прежде в других местах, сильно преследовал секретаря ^[333], то этот последний 15 апреля сел на корабль и уехал вперед в Голштинию, где оставался у княжеского двора в Готторпе, пока не прибыли послы. Послы, однако, со свитой пробыли 3 месяца в Ревеле, притом по особому желанию и охоте посла Брюг[ге]мана, который преследовал особые виды, относительно которых, однако, его компас ^[334] сильно оказался сдвинутым. Тем временем послы с их свитой проводили время в городе и вне его у добрых друзей с полным удовольствием. Некоторые из нашей свиты вступили в браки с ревельскими [гражданками]. Так были справлены и отпразднованы свадьбы: г. посла Крузиуса с девицей Марией, дочерью покойного г. Иоганна Мюллера из Кунды; нашего медика г. Гартмана Грамана с девицей Елисаветой, дочерью г. Иоганна Фонна, знатного магистратского заседателя; Ганса Арпенбэка, бывшего нашего русского переводчика, с девицей Бригиттой фон Аккен; свадьба трубача Адама Мёллера; далее магистра Щавла] Флеминга обручение с девицей Анной, дочерью г. Генриха Нигуз(ен)а, альдермана ^[335] и выдающегося купца в городе.