Судьба кочевой культуры - Жуковская Наталия Львовна (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Такой «лидер» есть в каждом сомоне, однако не всегда удается с ним побеседовать: то он болен, то уехал к кому-то погостить, а то и в самом деле на сенокосе. А вот Чойсурэн по счастливой случайности оказался на месте. То спокойное достоинство, с которым он обдумывал свои ответы, удовольствие и легкая зависть остальных присутствующих, которые вскоре после начала беседы поняли, что и дополнить-то его они ничем не могут — настолько были обстоятельны его рассказы, — все это говорило о том, что на сей раз нам действительно повезло.
О чем бы я ни расспрашивала в дальнейшем, будь то местные святыни — шаманские горы и рощи, пещеры, где когда-то жили отшельники, — семантика отдельных церемоний в погребальных и свадебных ритуалах, календарные праздники и обряды, сезоны хозяйственного года монгольских скотоводов, будничные и праздничные жесты и позы, правила поведения в юрте, и особенно запреты, — на все мои вопросы он давал ответы.
Именно от него я впервые услышала разумное объяснение особенности походки монгольских стариков, которая давно не давала мне покоя. Ну что такое походка? Разве она не индивидуальна у каждого? Разве люди ходят стремительно, не спеша, вразвалочку не по каким-то своим, вряд ли им самим понятым законам? В Монголии, оказывается, нет! Я не раз обращала внимание, как ходят в Монголии старики — гордо, степенно, сложив за спиной на крестце руки. В разных частях страны эту походку называют по-разному: «держась за крестец», «руки за спиной» и т. д. Много раз я замечала, что старики всегда сердятся, когда так ходит молодежь, и запрещают ей это, но ни разу никто не дал этому вразумительного объяснения. «Так принято», «так надо», «так было всегда» — стандартные ответы на мои вопросы. И вот наконец я слышу от Чойсурэна, что мужчина приобретал право на такую походку лишь тогда, когда у него умирали родители и он становился главой и опорой семьи. И сразу походка из индивидуального качества превратилась в символ социальной зрелости, наступающей для каждого мужчины в определенное время. Вот почему так сердятся отцы, когда их сыновья ходят, держа руки за спиной, еще не имея на это дарованного им обществом права: «Разве я у тебя умер, что ты держишься за крестец?»
Мы проговорили четыре часа, съев за это время немалую часть «сенокосного» барашка и выпив два котла чая с молоком. 'Трижды я пересаживалась с табуретки то на пол, то на кровать. Попробуйте-ка просидеть на низенькой монгольской табуреточке размером 20 на 15 сантиметров четыре часа подряд. У меня кончилась одна тетрадь и началась другая. Несколько раз все выходили из юрты слегка проветриться. Только Чойсурэн, казалось, не замечал времени. Наконец, устала и я.
— Спасибо. Пожалуй, на сегодня хватит.
Чойсурэн невозмутим. Думаю, он тоже устал, но виду не подает.
Старики зашумели, закурили, как-то все сразу задвигались, пожелали вместе с нами сфотографироваться.
— Ну, ты ей прямо-таки экзамен сдавал, — пошутил один из них.
И это слово, столь не вписывающееся в общий стиль нашей беседы, вызвало дружный смех.
Стемнело. Стал накрапывать холодный дождь. Выезд на сенокос сегодня явно не состоится. Мне как-то неловко, все-таки заготовка сена — дело государственное. На прощание я говорю:
— Простите, что мы вас так надолго задержали.
Чойсурэн улыбается:
— Ничего. Если ты собралась в дорогу, а к тебе пришел важный и интересный гость, это хорошая примета.
Не знаю, есть ли такая примета на самом деле. Наверное, Чойсурэн придумал ее сам. Но все равно приятно.
Все дороги ведут в Кобдо
Монголию не назовешь страной городов, хотя они известны на ее земле с раннего средневековья. Сейчас в стране двадцать три города и у каждого свое лицо, своя жизнь, свои традиции — будь то столица Улан-Батор, которому более трех с половиной столетий, или Дархан и Эрдэнэт, биографии которых начались едва ли более трех десятков лет назад. Но ни один из городов мне не пришелся столь по душе, как Кобдо. Он расположен далеко на западе страны, на нашей экспедиционной машине до него ехать четыре, а то и пять дней, если, конечно, не забывать останавливаться на обед и ночлег. И была-то я в нем всего три раза. Впрочем, судите сами…
Все дороги ведут в Кобдо, во всяком случае в Западной Монголии. Попробуйте-ка пройти долиной между хребтами Баатар Хайрхан и Мунх Хайрхан, любуясь по очереди вечно белыми, сверкающими вершинами того и другого, пересечь по дороге пару подозрительно спокойных и обманчиво безопасных на вид горных рек, выйти, наконец, на широкую, наезженную тысячами машин трассу и проскочить мимо Кобдо? Впрочем, мы не проскочили. Более того, именно туда мы и стремились.
Июль 1980 года. Уже две недели длится маршрут этнографического отряда Советско-монгольской историко-культурной экспедиции по Гоби-Алтайскому, Кобдоскому, Дзап-ханскому и Хубсугульскому аймакам Монгольской Народной Рспублики. Позади две тысячи километров, впереди их еще больше. Работы, как всегда, много, времени не хватает. Основная часть его уходит на преодоление пространства, расстояния от одного рабочего сомона до другого. Сомонов в Монголии более трехсот, но из-за ограниченности нашего полевого сезона объектом исследования становится далеко не каждый. В этом году, отправившись в маршрут по западным районам МНР, мы (нас трое: я, мой монгольский коллега этнограф Д. Тангад и неизменный спутник последних экспедиционных лет водитель Костя Шишкин) запланировали поработать в семи сомо-нах, в каждом из которых живут представители одного из малых народов, а иногда даже только этнографических групп.
Привлекательная для этнографа этническая специфика Западной Монголии как рази состоит в обилии этих народов и групп. Их тут более десятка: олеты, торгуты, дэрбэты мянгаты, захчины, баяты, хотоны, урянхайцы, казахи, хотогойты, дархаты, не считая самих халха — основного по численности массива в составе монгольского этноса. И несмотря на то общее, что есть в их культуре сейчас, в истории, а особенно в истории культуры каждого из них, есть собственные неповторимые страницы, след которых внешне обычно имеет вид весьма неброских черт — особого покроя шапки, какого-нибудь блюда местной кухни, легенд или сказок, напевов народных песен, деталей свадебного ритуала, известных только здесь, и нигде более. Вроде бы мелочи на общем фоне современной жизни, но именно в них отражаются особенности «биографии» культуры каждого народа. Поэтому для этнографа в его исследованиях не только нет мелочей, но, скажем прямо, нет ничего более важного, чем мелочи.
В этом году нас больше интересуют общечеловеческие истины и их осмысление в системе ценностей монголов. Добро — зло, счастье — горе, клятва — проклятие, да мало ли парных оппозиций, служащих опорными столпами любой человеческой модели культуры. Такого рода материал собирается по крохам годами, осмысляется и реконструируется не сразу. Опросить представителей разных этнических групп по этой теме интересно вдвойне: этнические нюансы неизбежны и желательны для полноты картины. Уже позади захчинский сомон Манкан, халхаский Танкил, впереди олетс-кий Эрдэнэ-Бурэн, дэрбэтский Наран-Булак, хотогойский Цэцэрлэг, но путь к ним лежит через Кобдо, главный город Западной Монголии.
Датой основания Кобдо считается 1762 год. По преданию, именно в этот год вздувшаяся от дождей река Булжим снесла несколько глиняных домишек, стоявших на ее берегу. Один из богачей-торговцев, спасая свое сокровище — ящик (по-монгольски ховд) с серебряными слитками, утонул в реке, а жители, перебравшись на новое место — более спокойный высокий берег реки Буянту, построили там свои дома. От ящика с серебром и река и город получили свое название. Так ли, нет ли — специалисты по топонимике своего слова еще не сказали, а кто может запретить легенде иметь особую точку зрения по этому вопросу. В том же году была заложена крепость, в которой вплоть до 1912 году размещался со своим гарнизоном маньчжурский амбань, наместник Кобдоского округа. Для прокорма войска выделялись казенные пашни. Их обрабатывали четыреста мои гольских и сто китайских военнообязанных семейств, чьими стараниями в долине полноводной Кобдо росли хлеб, все виды овощей, арбузы, дыни, что по тем временам и для тех мест было в диковинку. С окрестного населения для нужд крепости собирали лошадей, верблюдов, быков.
