Тур де Франс. Путешествие по Франции с Иваном Ургантом - Познер Владимир Владимирович (бесплатные полные книги txt) 📗

Справка: население Франции составляет чуть больше шестидесяти пяти миллионов человек, из которых около двух миллионов проживают на заморских территориях и шестьдесят три – собственно во Франции. В соответствии с законами Франции французом считается любой человек, имеющий французское гражданство вне зависимости от цвета кожи, вероисповедания и этнического происхождения. Кстати, это принципиально отличается от положения дел в России, в которой существуют два понятия: гражданство и национальность. Человек может сказать: я – российский гражданин, но по национальности я – татарин, чукча, украинец и так далее. Во Франции вашим этническим происхождением не интересуется никто, интересоваться этим (равно как и вашим вероисповеданием или его отсутствием) запрещено законом. Если человек хочет сказать, например: «Я – француз русского происхождения», то это его дело. Но формально и с юридической точки зрения он – француз. Другими словами: у вас есть французский паспорт? Значит, вы – француз, точка. Впрочем, точка ли?..

Когда мы снимали свой фильм, выступление президента Саркози относительно необходимости насильственной высылки эмигрантов-нелегалов (читай – цыган) еще не прозвучало. Равно как и слова о необходимости принятия закона, который предусматривал бы возможность лишения получившего французское гражданство эмигранта или сына/дочери этого эмигранта, пусть рожденных во Франции, за совершение серьезного преступления против любого представителя власти (полицейского, почтальона и т. д.).

Несмотря на международные протесты, к высылке цыган приступили незамедлительно. Что касается предложенного закона, то он не принят и, готов предсказать, принят не будет. Иначе получится узаконенное положение о гражданах двух сортов: «настоящих» и «как бы». Ведь если «настоящий» француз совершит точно такое же преступление, его невозможно лишить гражданства. Но если рожденный во Франции сын эмигранта, гражданина Франции, получив гражданство (паспорт) в семнадцать лет, такое преступление совершит, его гражданства лишить можно. Значит, перефразируя Оруэлла, «все граждане равны, но некоторые граждане равнее…».

Только после нашего отъезда – в ноябре 2009 года – началась «Дискуссия о национальной самобытности», детище г-на Эрика Бессона, министра по делам иммиграции и национальной идентичности. В течение четырех месяцев дискуссия шла во всех трехстах сорока двух округах страны, дискуссия, которая должна была дать ответ на два вопроса: 1) «Что значит для вас быть французом?» и 2) «Как лучше передать ценности нашей нации выходцам из других стран, которые приезжают к нам, остаются и становятся частью нашего национального сообщества?»

Вы, конечно, понимаете, что, если понадобился такой «национальный проект», значит, есть серьезные проблемы. Проект этот, в общем, мало что дал. Большинство французов не поддержали его (40 процентов), его не приняли ни левые, ни правые, и итогом его были следующие решения: ужесточить требования обязательного экзамена по французскому языку для иностранцев, вывешивать государственный флаг на школьных фронтонах и текст Декларации прав человека в классах, раз в году в школах распевать национальный гимн. Признаться, эти меры вызвали у меня ироничную улыбку: во всех американских государственных школах первый урок начинается с того, что во всех классах все хором повторяют клятву верности Соединенным Штатам Америки (каждый день!). Кроме того, ни одна игра в высшей баскетбольной, футбольной, бейсбольной и хоккейной лигах не начинается без того, чтобы на поле, площадку или лед не вышел человек (или группа) и не спел бы национальный гимн. Но то в Америке, стране, как ни говори, не слишком изощренной и еще молодой. Но чтобы приняли нечто похожее во Франции?! Это и в самом деле наводит на мысль о том, что есть проблемы.

Франция открыла свои двери для иммиграции лет сто пятьдесят назад, то есть она имеет давний опыт интегрирования приехавших чужестранцев. Но каких именно чужестранцев? Как выясняется, это вопрос совершенно принципиальный. Одно дело – иммигранты из стран европейских, стран, имеющих с Францией общие религиозно-исторические и культурные корни, иммигранты из Италии и Испании, Португалии и Германии и так далее. И совсем другое дело, когда речь идет об иммиграции из Азии и Африки. Не будем забывать о том, что Франция была империей, она воевала за сохранение этой империи, воевала много и кроваво, в частности, в Индокитае и Северной Африке. И, проиграв эти войны, стала мучиться чувством раскаяния: были приняты законы о льготах для иммигрантов из бывших колоний, главным образом Магреба (стран Северной Африки – Алжира, Марокко и Туниса). А это чужестранцы совсем другого рода: ни в культуре, ни в религии, ни в историческом прошлом у них нет ничего общего с Францией и французами. Нужно быть слепым, чтобы не видеть, что никакой настоящей интеграции не произошло: чернокожие мужчины женятся почти исключительно на чернокожих женщинах, магребяне на магребянках, живут они в городах компактно, не то чтобы в гетто, но в совершенно определенных районах, которые отличаются не только уродливостью домов, но и опасностью. Уровень безработицы среди них в несколько раз выше, чем среди «настоящих» французов, христианами они не становятся и, следуя исламу, носят головные платки, бурки и прочие одеяния, которые им предписаны религией, вступая в прямой конфликт с законами светской страны, декларировавшей в 1905 году отделение церкви от государства и церкви от школы.

То и дело возникают настоящие баталии между «арабской» молодежью (ставлю слово в кавычках, потому что на самом деле они родились во Франции и по закону являются французами) и полицией, которая предпочитает вообще не появляться в «арабских» районах Парижа, Марселя и других городов.

Когда мы были в Марселе, мы посетили семью Мохамеда Гуада и Хассины Хамдад. Мохамед – статный, красивый мужчина, родился во Франции, прошел военную службу в рядах французских вооруженных сил, является социальным работником. Говорит по-французски ровно так, как говорят французы. Его жена, Хассина, родилась в Алжире, приехала во Францию совсем девочкой, вышла вскоре замуж за Мохамеда, родила ему четырех детей, тоже является социальным работником.

Угощали нас восточными сладостями, разными «Пепси», «Кока» и «Спрайтом», чипсами, орешками и… вином.

– Вы разве пьете вино? – спрашиваю я Мохамеда. – Ведь ислам…

Он отвечает, смеясь:

– Ну, мы-то не очень соблюдаем ислам, если не считать некоторых праздников. Так что вино пьем.

– И дети наши ходят в католическую школу, – встревает Хассина.

– Почему? – удивляюсь я.

– Чтобы они чувствовали себя французами, а не сразу оказались бы здесь чужими, – отвечает она.

– А вы себя чувствуете французами?

Наступает несколько напряженная тишина. Потом Мохамед говорит:

– Нам не дают себя чувствовать французами.

– ???

– Нас считают ворами, преступниками, это априори.

Пока Мохамед говорит, дети сидят и молча слушают. Тут вступает в разговор Иван:

– Если бы играли друг против друга сборная Франции и сборная Алжира по футболу, вы бы за кого болели?