Семь месяцев бесконечности - Боярский Виктор Ильич (версия книг TXT) 📗
Через четыре часа мы входили на станцию Восток. Мое внимание привлек стоявший в стороне, как мне показалось, чуть ли не дыбом, большой снегоходный тягач «Харьковчанка» — один из тех двух, которые должны были сопровождать нас от Востока до Мирного. Я вспомнил, что Саня по радио обещал мне встретить нас перед станцией на тягаче, но Восток был уже перед нами, а Сани с тягачом что-то не было видно. Я обернулся и прокричал Джефу, что хорошо бы подойти к тягачу поближе и узнать, не нужна ли помощь. Мы свернули к нему и, только приблизившись на расстояние около 100 метров, увидели, что тягач не стоит, а буквально плывет в глубоком снегу. Тонкой, спасительной для нас корочки наста оказалось явно недостаточно для такой огромной махины. Из кабины тягача гроздьями посыпались люди в унылых, темных одеждах — это были полярники станции Восток, спешившие нам навстречу, но завязшие в зыбучих снежных песках. Увидев, как мы легко передвигаемся по снегу, абсолютно не проваливаясь, восточники воочию убедились в преимуществе гужевого транспорта перед автомобильным на нехоженых трассах внутренней Антарктиды. Мы обнялись с Саней. Встреча, о которой мы мечтали, когда я провожал его на зимовку осенью 1988 года, состоялась, и именно там, где мы хотели, — на станции Восток. Лица восточников казались немного бледноватыми (эта бледность, обычная после долгой и трудной зимовки, еще более подчеркивалась безрадостным цветом одежды). Остальные, не поместившиеся в тягач полярники собрались перед зданием кают-компании, украшенной флагами государств-участников «Трансантарктики». Сегодня перед выходом Этьенн все-таки уговорил Уилла снять флаги с нарт, и тот с видимой неохотой согласился. Перед кают-компанией была расчищена от снега небольшая площадь, на которой собрались восточники. Рядом со входом в кают-компанию стояли огромные сани, нагруженные брикетами снега для нужд камбуза. Вода на Востоке — большая ценность. Для того чтобы заготовить воду для кухни, практически весь состав станции, вооруженный пилами и лопатами, выходит на снегозаготовки. На станции существуют даже специальные снежные карьеры. Работа эта здесь на высоте очень трудна, особенно зимой, когда температура опускается до минус 80–85 градусов.
Мы завели упряжки на площадь к великому удовольствию восточников, которые тотчас же принялись фотографироваться с собаками. Повар станции, одетый в высокий накрахмаленный колпак, в полном соответствии с нашими обычаями вынес чудесный хлеб и соль. Проинструктированные мною ранее мои товарищи по всем правилам отломили по куску хлеба, обмакнули его в соль и с видимым удовольствием съели, а Кейзо даже попросил добавки. После церемонии встречи мы отвели упряжки на Площадь Походников — обширное место, где обычно располагаются тягачи транспортного похода, приходящего на Восток из Мирного дважды в год (в конце ноября и в начале февраля), распрягли и привязали собак. Разгрузив нарты, мы занесли их на просушку и профилактический ремонт в огромное здание электростанции, а сами направились в кают-компанию, где в полном соответствии с правилами восточного гостеприимства нас поджидал начальник станции. Широким жестом гостеприимного хозяина он пригласил нас к себе в кабинет, занимавший всю торцевую часть дома кают-компании. Окна его кабинета выходили на юг и на юго-запад, туда, куда уходила к горизонту наша лыжня. Небольшой стол был заставлен яствами: бутерброды с икрой (красной и черной), с лососем и сырокопченой колбасой, маслины, маринованные огурчики, цыплята «табака» с картофелем «фри», водка двух сортов, виски, коньяк, а на десерт шампанское и фрукты, да какие: виноград, апельсины, персики и совершенно экзотические киви. Для меня, прекрасно знающего все сложности со снабжением Востока свежими фруктами, было совершенно непостижимо, каким образом Саня смог вырастить эти сказочные плоды на Востоке, а у товарищей моих сложилось приятное впечатление о райских кущах на наших антарктических станциях. Оказалось, что все это сказочное меню было обеспечено американскими гляциологами, работавшими на Востоке в сезон и улетевшими дня за два до нашего прихода. Поскольку после этого прекрасного обеда нам предстояла баня, мы решили ограничиться тремя бутылками шампанского.
Баня находилась в помещении электростанции. Термометр, выведенный в предбанник, показывал восточную температуру в сауне: 120 градусов по Цельсию. Прежде чем броситься в пекло, мы бросились на весы. Профессор потерял двенадцать килограммов, я — семь, Кейзо и Джеф — по пять, Этьенн — четыре, а Уилл — всего два! Однако парилка оказалась нам не по силам: я продержался минуты две, и это был максимальный результат. Организм, отвыкший за полгода от просто положительной, не говоря уже о сверхположительной температуры, отказывался работать в новых жестких условиях. Сердце начинало биться изо всех сил, голова кружилась, хотелось выбежать в снег и остыть. После бани участники экспедиции стали расходиться по отведенным им квартирам, а поскольку мы с Кейзо оставались в этом же доме, рядом с кабинетом начальника, то и сидели у него дольше всех, до трех часов ночи. Спали мы великолепно. Теплые, мягкие постели, тишина и темнота. Проснулись только в 10 часов утра. Прилетел Голованов из Мирного, и, несмотря на очень короткую стоянку — всего полчаса, — мне удалось встретиться с ним в кабине самолета. По его словам, а он, многократно летавший в этих местах, знал, что говорил, самым трудным участком трассы Восток — Мирный для нас будет район станции Пионерская, расположенной примерно в 300 километрах от побережья, из-за постоянно дующих там ветров и огромных застругов. «Сколько я ни пролетаю над этим районом, — сказал Виктор, — все время там круговерть и мгла, так что смотрите там, поосторожнее». Я ответил, что у нас в общем-то есть уже кое-какой опыт движения по застругам и в плохую видимость, а кроме того, в районе Пионерской ветер будет, если и не попутным, то во всяком случае не встречным, так что пробиться можно.
Разгрузка самолета на Востоке занимает от силы минут двадцать-двадцать пять: самолет привозит самые теплолюбивые продукты (картошку, лук, овощи), поэтому, чтобы не поморозить их, надо поторопиться, да и самому самолету стоянка на Востоке более сорока-пятидесяти минут не рекомендуется — быстро остывают двигатели, а лыжи шасси порой примерзают к снегу так сильно, что не всегда с первой попытки удается стронуть самолет с места. Простился с Головановым. Теперь, после выхода с Востока, мы будем с ним встречаться ежедневно и даже дважды в день, когда он будет пролетать над нашими головами.
Весь день прошел в неторопливом расслабленном отдыхе. Никакой прессы, никаких съемок, интервью, никакого напряженного внимания к нашим персонам. Вечером же начальник электростанции пригласил нас к себе на шашлык с сухим вином. Было видно, что на ребят этот прием произвел самое сильное впечатление, и мы, почти не сговариваясь, решили провести на Востоке еще день и выйти 22 января.
На следующий день вечером в кают-компании состоялся импровизированный концерт в честь экспедиции «Трансантарктика», Ансамбль восточников в составе двух гитар, ударных и клавесина на основе пылесоса марки «Вихрь» исполнил несколько написанных специально для экспедиции песен, среди которых особенно понравилась и запомнилась песня «Гуд бай, Антарктика». Лидер ансамбля «Южный Крест» Андрей Мюллер (гитара соло) и главный солист Гена Алешкевич (клавипылесос) должны были сопровождать нас в составе экипажа двух снегоходных тягачей, так что нам предстояла возможность познакомиться с творчеством этого коллектива поближе во время перехода к Мирному.
На следующий день состоялась встреча с экипажем самолета Ан-28. Командир экипажа летчик-испытатель Толя Хрустицкий предложил всем участникам «Трансантарктики» прокатиться вдоль трассы, по которой нам предстояло идти до Мирного. Мы забрались в самолет. Двигатель долго не запускался, и собачники, привыкшие к безотказности своего транспорта, уже стали с тоской поглядывать на дверь, но вот турбины запели, и после короткого, стремительного разбега мы оказались в воздухе. Этьенна, как имеющего летные любительские права, посадили на место второго пилота, и Толя начал показывать все то, чему его учили в авиационном училище. На наше счастье, в салоне находились пять полных бочек с керосином, а не то командир непременно заложил бы петлю и, может быть, не одну. Толя летал, как буревестник, то стрелой взлетая к небу, то крылами льда касаясь, но, в отличие от буревестника, он не кричал, и, как мне показалось, в этой ситуации к крику был ближе Этьенн, который, когда мы вылезли из самолета, едва держался на ногах. «Нет, — сказал он. — Лучше на лыжах и потихоньку». Нам, всем остальным, сидевшим в салоне, было легче, ибо мы ничего не видели… Трасса, вдоль которой мы летели, была очень хорошо заметна, ведь она является одной из самых наезженных в Антарктиде. С 1957 года, когда здесь впервые прошли тягачи Второй континентальной антарктической экспедиции, открывшей станцию Восток, ежегодно по ней проходят поезда из девяти-одиннадцати тягачей с санями и топливными емкостями, которые везут все необходимое для жизнеобеспечения станции. Полярники прибывают на станцию обычно на самолете. Для обеспечения этих полетов в течение всего антарктического сезона, с ноября по март, работает станция Комсомольская, находящаяся на расстоянии 550 километров от Востока. Помню, что перед экспедицией при обсуждении нашего маршрута наибольшую обеспокоенность и сомнения в возможности его преодоления на лыжах и собачьих упряжках вызывал как раз участок трассы между Востоком и Комсомольской. Рыхлый снег, высота, а также наступающие низкие температуры могли, по прогнозам опытных походников, прервать маршрут экспедиции на этом этапе. Вынашивались даже планы, чтобы доставить экспедицию от Востока до Мирного на тягачах. Но, как мы уже могли убедиться, условия движения для тяжелой железной машины весьма существенно отличаются от таковых для человека, идущего на лыжах. Поэтому у нас был определенный оптимизм перед выходом на финишную прямую протяженностью 1450 километров.
