За сокровищами реки Тунгуски - Кравков Максимилиан Алексеевич (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗
Этой песней шаман рассказывал своему духу-помощнику тайменю, что несчастного тунгуса Харалькона уж давно мучает злой дух Бумумук. Что живет этот Бумумук в глубокой и страшной корчаге, куда может проплыть только таймень.
Пел шаман о том, что надо сплавать к Бумумуку и спросить, что ему нужно, чтобы он оставил в покое Харалькона.
Потом шаман замолчал и через некоторое время об’явил, что таймень поплыл к злому духу.
Песня тянулась за песней, пока шаман не об’явил результатов переговора.
Оказалось, что Бумумук очень сердится за то, что ему давно не приносили жертвы, И таймень никак не мог уговорить разгневанного духа!
В это время женщины принесли бубен и слегка погрели его у костра. А два сидевшие рядом с шаманом старика взяли палки с зарубками и стали тихонько подталкивать ими шамана, как бы побуждая его на дальнейшие переговоры.
Шаман встал, и Петя заметил, что весь костюм его был увешен железками и бубенчиками. Вертясь перед огнем, он звенел и брякал.
Мерно ударяя в гудящий бубен, шаман пел все громче и громче. Из костра уносились вверх огненные гривы искр, кровавым заревом освещали лица и Пете становилось жутко. Кружась в сумасшедшем танце, шаман слил и свой голос и учащенные удары в бубен в воющий грохот и, вдруг замолчав, сбросил с себя священный костюм, отшвырнул в сторону бубен и повалился в олений мех… А затем утомленным и слабым голосом возвестил, что он будет сейчас лечить Харалькона. Вслед за этим началась церемония, которая очень рассмешила ребят.
Все присутствовавшие в чуме вышли наружу, где уж был разведен огонь.
Шаман со своей колотушкой лег под бревно, изображавшее тайменя. А больной Харалькон взобрался на бревно с другой стороны, с хвоста, и пошел к шаману.
Когда Харалькон, пройдя по изображению рыбы, спрыгнул на землю, то шаман ударил вслед его по ногам колотушкой и крикнул:
— О-гок!
Этим он выгонял болезнь!
За Харальконом пошла по бревну и старая Ольгори, а за ней, один за другим, и остальные гости.
Каждому хотелось воспользоваться случаем и полечиться. И каждый получал по ногам удар колотушкой и возглас:
— О-гок!
— Шпарь, Петюха, — пошутил Николай, — твоя очередь!
Петя сердито оттолкнул товарища и буркнул:
— Вот дураки-то!
После лечения принесли в жертву оленя и материю. Первого попросту убили и стали варить его мясо. А куски материи укрепили на длинных жердях и воткнули жерди в землю.
Вареная оленина очень понравилась проголодавшемуся Пете. А насчет материи он шепнул Николаю, что при первом же случае стащит это жертвоприношение и сделает себе из него носовые платки…
— Тащи сейчас! — подбивал Николай.
— Нет, — отказался Петя, — сейчас, пожалуй, отлупят!
Откуда-то появилась грубо сделанная из дерева кукла, и знакомый тунгус об’яснил Николаю, что это и есть бог.
Шаман отрезал от вареной оленины самый жирный и вкусный кусок и привязал его к идолу. А лотом об’явил, что это мясо будет с’едено к утру богом.
— Чтобы деревяшка мясо поела! Это — чепуха! — не выдержав, громко заявил Петя.
Шаман посмотрел на него недобрым взглядом и сказал:
— С’ест. Мяса не будет!
Двое тунгусов взяли идола, отошли в темноту от чума, привязали его к вершинке молодой березы, а сами вернулись к огню.
А Иван Николаевич тем временем расспрашивал о дороге, узнавал, как скорей и удобней вернуться им на илимку. Тунгусы говорили, что ближе всего пройти берегом речки, но что вчера они видели у нее дым начинавшегося лесного пожара.
Другая дорога шла хребтами и раньше трех дней ею нельзя было выбраться к Тунгуске.
У костра продолжались разговоры, а Петя отошел в сторонку и завалился спать.
Шаман выколотил трубку; зевнул и встал. Как раз в это время Петюха приоткрыл глаза!
Шаман шагнул от костра и направился в лес. Тихонько поднялся и Петя и незаметно отошел к кустам. Всмотрелся в темноту и разобрал, что шаман направлялся к березе с подвешенным идолом.
Петя, шаг за шагом, двигался за ним, опасаясь хрустнуть веткой.
Шаман подошел к деревцу. Подпрыгнув, достал идола и сорвал с него мясо… Петя был тут же, за самой его спиной, и увидел, как, присевши на корточках, принялся уплетать оленину!
— Вот какой бог мясо-то жрет! — заорал, захохотавши, Петя.
Шаман в испуге вскочил, отпихнул Петюху так, что тот покатился в куст, а сам исчез.
Когда же Петя добрался до костра, то шаман, как ни в чем ни бывало, сидел у огня и покуривал свою трубку.
— Обманщик он, — горячился парнишка, — сам оленину слопал, а вам очки втирает! Никаких богов нет, ни деревянных, ни других! Поповский обман только есть!
Тунгусы молчали. Суеверные старики смотрели почти враждебно, а молодежь тихонько посмеивалась. Они уже потеряли веру в шаманов.
Чтобы не уронить своего достоинства, шаман показал на петину голову и об’явил:
— Совсем кружалый (сумасшедший) парень!
Потом начал петь и под конец, рассказал, что русские очень разгневали Бумумука и что он собирается послать на них духа огня, чтобы наказать за безбожие.
Только под утро уснули наши путешественники.
8
ПОЖАР В ТАЙГЕ
Обратной дорогой шли легко и весело. Столько, было у них рассказать остававшимся на илимке!
Петя шагал с ружьем, поощряя шныряющего кустами Хорьку тунгусским охотничьем позывом:
— Тпр-ук! Тпр-ук!
Но дичи не было и только кедровки, с обеспокоенным криком, перелетали с дерева на дерево.
Уже далеко осталось становище тунгусов, уже давно брели путешественники чахлой лиственничной тайгой.
Из-под ног вылетела куропатка. Петя повел ей вслед ружьем, промахнулся первым выстрелом и вторым догнал улетавшую птицу.
Куропатка была покрыта рыжеватыми перьями.
— Вот, — сказал Петя, — а еще называется белая куропатка!
— К зиме и станет белой, — ответил Иван Николаевич, — так же, как заяц, как горностай, как многие другие звери и птицы. Такая перемена называется сезонной окраской: животное изменяет свой цвет, приспособляясь к изменяющейся окраске местности. Такая защита помогает животному укрываться от врагов.
— Верно, — согласился, подумав Петя, — попробуй-ка рассмотреть рябка, когда он к дереву прижмется!
В это время дохнул порыв ветерка и остро запахла гарью.
— Должно быть пожар недалеко, о котором тунгусы говорили… — сказал Николай.
И вправду, тропа спускалась в обширную котловину, курившуюся по верху леса желтоватым дымом. С пожарищем было так же, как вчера с харальконовым чумом: никак обойти невозможно!
— Не вся же падь здесь горит, — рассудил Николай, — всегда мы сумеем негорелым участком пробраться…
Вероятно, давно стояло сухая погода, и толстый слой прошлогодней травы и хвои хрустел под ногами, издавая смолистый запах.
— Это трунда. — пояснил Николай, — она-то и загорается скорее всего! Бросят костер где-нибудь не потушив, а то и просто спичку — и пойдет пластать!
— А подумайте, ребята, — добавил Иван Николаевич, — какая беда пожар в промысловом районе! Таежные хребты — это главное пристанище белки, которая питается лиственничной шишкой. А пройдет такой пал, и на многие годы местность станет бесплодной пустыней. Охотник останется без промысла, а следовательно и без пищи…
Спустившись в котловину, путешественники попали в волну едучего дыма. Где-то курили и дымились еще невидимые костры пожара, а уж ветер гнал туманный чад, затягивавший небо.
— Глядите-ка, солнце-то какое стлало! — встревоженно сказал Петя.
И верно, солнце словно потеряло блеск своих лучей и покрасневшим диском висело в мутном небе. Вдруг, шедший впереди Николай остановился и крикнул:
— Огонь!
Впереди, по кустам и деревьям поигрывали пламенные язычки, цепью рассыпались по высохшему мху. Змейками ползли по ветвям, алыми платочками трепетали со стволов деревьев. Синий дым тянулся низом, слепил глаза и не давал дышать…
