Новичок в Антарктиде - Санин Владимир Маркович (книга регистрации TXT) 📗
Мы продолжали бродить по городу без переводчика, руля и ветрил — куда ноги поведут. Стадион закрыт, музей закрыт, зашли в кино. Посмотрели на экран минуты две — и выскочили на свежий воздух: жуткая и пошлейшая кинопохабщина, рассчитанная на зрителя с интеллектом ящерицы. Контролёр понимающе ухмыльнулся, кивнул в сторону зала и сплюнул.
Не желая отставать от других туристов, фотографировались у памятников. Как правило, это национальные герои на лошадях; один из них, генерал Артикос, даже на фоне двадцатипятиэтажного небоскрёба производит большое впечатление своей внушительной осанкой. Хорош и памятник первым переселенцам — упряжка быков тащит за собой повозки. Очень динамичная группа. Быки выглядят так естественно, что на них охотно лают собаки.
Что же касается архитектуры, то судить о ней не берусь: за два дня я видел слишком мало, да и не считаю себя знатоком в этой области. Дома как дома, ничего необычного. Другое дело — Рио-де-Жанейро, куда мы попали на обратном пути. Там даже дилетанту ясно, что перед ним великий город.
Жители Монтевидео, как и положено южанам, общительны и чрезмерно возбудимы. На простой вопрос: «Как проехать к порту?» — вам ответят монологом минут на пять, в корне пресекая все ваши попытки вставить слово или удрать; но если и вас о чём-нибудь спросят, наберитесь терпения. Мы мирно шли по улице, когда на меня налетела экзальтированная сеньора с двумя девочками-близнецами и начала бурно о чём-то спрашивать, даже не спрашивать, а неистово кричать, непрерывно шлёпая своих шалуний и выкручивая пуговицу на моей рубашке. Когда сеньора иссякла, я на варварском английском языке дал ей понять, что она обратилась не по адресу. Сеньора гневно рванула пуговицу и обрушилась на Васева, который угощал девочек конфетами и бормотал про себя что-то вроде: «Ну и трещотка! Зря время теряешь, красавица». Наконец над ней сжалился какой-то прохожий, и сеньора, подхватив девочек, рванулась куда-то со скоростью звука.
Продавцы в магазинах изысканно вежливы — а что делать? Цены на товары слишком высокие, и даже в универмагах покупателей можно пересчитать по пальцам. Все товары — импортные, кроме сувениров, отлично выделанных коровьих шкур (никогда бы не подумал, что коровы носят на себе такую красоту!) и ножей. Особенно непривычна тишина в книжных магазинах: за средних габаритов книгу средний уругваец должен выложить дневной заработок. Мы прикинули, что у нас книги раз в пять дешевле: одна из причин того поражающего мир явления, что в нашей стране читают больше, чем в любой другой. На прилавках — много переводов русской и советской классики: Толстой, Достоевский, Горький, Шолохов, Ильф и Петров. Но львиную долю полок отхватили себе детективы; одна Агата Кристи занимает куда больше места, чем все классики мировой литературы, вместе взятые.
На прощание, мобилизовав остатки валюты, мы посетили «чрево Монтевидео» — колоссальный крытый рынок, на котором шумит, спорится, орёт и скандалит многотысячная толпа домохозяек, портовых грузчиков, матросов, зеленщиков, оборванных мулатов и высокомерных полицейских. Десятки туш, сотни колбас, холмы апельсинов и терриконы овощей, лимоны, бананы — изобилие продуктов, цены на которые непрерывно растут. Дорого — домохозяйки хватаются за сердце и потрясают кулаками. Мы пристроились к барьеру, за которым два ловких кабальеро орудовали на жаровнях, получили по изумительному шашлыку и по бутылке ледяной «коки» — роскошный обед, о котором мы не раз вспоминали в Антарктиде.
И вот мы снова на борту, и змеи швартовых тянутся с причала на палубу. Идёт прощание с последней свободной от снега и льда землёй, теперь нам надолго привыкать к белому цвету.
— Видишь тот небоскрёб? — спрашивает матрос приятеля.
— Справа или в центре?
Матрос терпеливо объясняет, на какой небоскрёб он хочет обратить внимание.
— Ну, доложим, вижу. И что из этого?
— Ничего особенного, — вздыхает матрос. — Я покупал там мороженое.
И последнее видение: чуть не опоздав, к борту, запыхавшись, подбегают два знакомых старика.
— Земляки, селёдки нема?
И «Визе» уходит в океан.
День с восточниками
Утром Василий Семёнович Сидоров собрал восточников.
— Все любят картошку? — опросил он.
— Все!
— Не верю! Если бы мы по-настоящему её, родную, любили, то не потеряли бы бдительность. А ни у кого из нас не поднялась рука, чтобы осмотреть купленные в Монтевидео мешки с картошкой. Те самые, что полетят с нами на Восток!
Сидоров был расстроен и зол. Ночью, терзаемый дурными предчувствиями, он решил развеять свои сомнения и вскрыл один мешок, затем второй, третий…
Надули нас здорово: по меньшей мере, десятая часть картошки была выброшена в океан, хотя этого куда больше заслуживали наши поставщики, которые, наверное, в своих офисах потирают руки и посмеиваются над доверчивыми покупателями. Сидеть Востоку лишний месяц на кашах и макаронах!
— Какая похуже и помельче — сыпьте в отдельные мешки, съедим в первую очередь, — распоряжался хмурый Сидоров.
В жизни я ещё не видел, чтобы люди с такой нежностью перебирали картошку! Судьба едва ли не каждой отдельной картофелины решалась судом присяжных: а вдруг она не совсем безнадёжна, а вдруг её можно спасти? И за борт летело только гнильё и никуда не годная мелочь.
Весь день проработали, а вечером вновь собрались, на этот раз соблюдая строжайшую конспирацию. С интервалом в одну минуту восточники, разодетые «как в страшный день своей свадьбы» (Анатоль Франс), поднимались на самую верхотуру, где у гидрохимической лаборатории стоял дежурный и с безразличным видом профессионального заговорщика цедил сквозь зубы: «Пароль… „У вас продаётся славянский шкаф?“ — „Шкаф продан, есть никелированная кровать“.
— «С тумбочкой?» — «С тумбочкой. Проходи в рай!»
Лаборатория, в которой ещё несколько часов назад вдумчивые люди разоблачали тайны океана, выглядела антинаучно. Посреди стола, где днём возвышались аналитические весы, лежали шпроты, место реактивов заняла нарезанная ломтиками колбаса, а стройные ряды колб и реторт сменила батарея бутылок. Здесь священнодействовал Коля Фищев, зарастающий свежей бородой аэролог. Он расставлял стаканы, готовил бутерброды, бил по рукам нетерпеливых гостей и жутким шёпотом призывал:»
— Ш-ш-ш! Капитан не спит!
Происходило вопиющее нарушение правил внутреннего распорядка: восточники отмечали очередные дни рождения — астронома Геннадия Кузьмина и мой. Высокое начальство, поставленное в известность, выразило надежду, что будет соблюдаться «необходимый коэффициент спокойствия». И восточники проявили исключительную дисциплинированность, чему, кстати, способствовало до обидного малое количество спиртного — в переводе на душу населения. Из добытого спирта микробиолог Рустам Ташпулатов и Гена Арнаутов, проявив необычайную изобретательность, создали два вида напитков — «Ташпулатовку» и «Арнаутовку». «Ташпулатовка» содержала сорок семь процентов спирта и пятьдесят три процента воды, а «Арнаутовка» — сорок семь процентов спирта, пятьдесят процентов воды и три процента варенья. Пусть вас не удивляет процент спирта — по морской традиции он соответствовал широте, которую в данный момент преодолевает судно. Что же касается напитков, то они заслужили всеобщее одобрение и были рекомендованы к массовому производству, а их изготовители получили почётное звание «Мастер — золотые руки».
Именинников посадили на два единственных в лаборатории стула и под завистливое перешептыванье вручили подарки. Кузьмин, как астроном, получил цейсовский бинокль — превосходный оптический инструмент, мастерски сделанный из двух пивных бутылок, а мне досталась (взамен пропавшей в Монтевидео) метровая деревянная ручка с пером, выдернутым из хвоста залётного альбатроса. Кроме того, в нашу честь была спета песня и продекламированы стихи. Оду, посвящённую автору этих строк, привожу полностью:
