Дети капитана Гранта - Верн Жюль Габриэль (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
Все эти неопровержимые доказательства убийства и людоедства были собраны. Человеческие останки с почетом зарыли в землю. А затем поселения Такури и ero соучастника Пики-Ope были преданы пламени. 14 июня 1772 года оба судна покинули эти роковые места.
Таково было то ужасное событие, помнить которое должен каждый путешественник, вступающий на берега Новой Зеландии. Неблагоразумен тот капитан, который не воспользовался подобным предупреждением. Новозеландцы и поныне вероломны и падки на человеческое мясо. В этом, при всем своем пристрастии к Новой Зеландии, убедился и Кук во время своего второго путешествия, в 1773 году. Шлюпка одного из его кораблей, посланная 17 декабря на новозеландский берег за травой, так и не вернулась. На шлюпке находился мичман с девятью матросами. Капитан этого судна Фюрно, обеспокоенный судьбой своей команды, послал на ее розыски лейтенанта Бюрнея. Тот, высадившись на месте, где пристала шлюпка, наткнулся на ужасную картину зверства и варварства, о которой, по его словам, «нельзя было говорить без содрогания. Кругом, разбросанные на песке, валялись головы, внутренности, легкие наших товарищей, и здесь же несколько собак доедали другие такие же останки».
Чтобы закончить этот кровавый перечень, следует добавить к нему нападение, произведенное в 1815 году новозеландцами на судно «Братья», а также гибель в 1820 году от руки тех же новозеландцев всей команды судна «Бойд» (включительно до капитана). Наконец, 1 марта 1829 года вождь Энараро разграбил судно «Гаус», пришедшее из Сиднея. При этом его орда людоедов убила несколько матросов, трупы которых затем зажарила и съела.
Такова была та Новая Зеландия, куда шел бриг «Макари» со своей тупоумной командой, возглавляемой капитаном-пьяницей.
Глава IV
Подводные скалы
Между тем утомительный перевод продолжался. 2 февраля, через шесть дней после отплытия, с «Макари» еще нельзя было опознать Оклендского побережья. Ветер был благоприятный — юго-западный. Но бригу мешали встречные течения, и он едва двигался вперед. Море было бурное. «Макари» сильно качало, весь остов его трещал; судно зарывалось в волны и с трудом поднималось. Плохо натянутые ванты, бакштаги и штаги недостаточно крепко держали мачты, а сильная качка расшатывала их.
К счастью еще, Билль Галлей, вообще не любивший торопиться, не ставил много парусов, а то мачты неизбежно сломались бы. Джон Манглс не терял надежды, что эта жалкая посудина дотащится-таки без особых злоключений до гавани, но ему было тяжело видеть, в каких плохих условиях находятся на бриге его спутники.
Однако ни Элен, ни Мэри Грант ни на что не жаловались, хотя непрекращавшийся дождь и заставлял их сидеть в рубке, где было душно и очень ощущалась качка. Поэтому, не обращая внимания на дождь, они часто выходили на палубу, и только налетавшие нестерпимые порывы ветра заставляли их спускаться в тесную рубку, более годную для перевозки товаров, чем пассажиров, а тем более пассажирок.
Друзья старались как-нибудь развлечь их. Паганель пробовал было заинтересовать их своими рассказами, но это ему плохо удавалось. Печальное возвращение действовало на путешественников подавляющим образом. Вот почему они, прежде слушавшие с таким интересом повествования географа о пампасах и Австралии, теперь, когда вопрос шел о Новой Зеландии, оставались холодными и равнодушными. Ведь они плыли в этот мрачный край без воодушевления, без какой-либо вдохновляющей цели, не по своему желанию, а под гнетом роковой необходимости.
Из всех пассажиров «Макари» наибольшего сожаления заслуживал Гленарван. Его редко можно было видеть в рубке: ему не сиделось на месте. По природе нервный и легко возбуждающийся, он не мог примириться с этим заключением в тесной каюте. Весь день и часть ночи проводил он на палубе, не обращая внимания ни на волны, хлеставшие по ней, ни на потоки дождя. Он то стоял, опершись на поручни, то лихорадочно расхаживал по палубе, вглядываясь в нависший кругом туман. Когда тот на короткое время рассеивался, Гленарван не отрывал глаз от подзорной трубы. Казалось, он вопрошал эти немые волны; ему хотелось разорвать взмахом руки эту завесу тумана, это скопление паров, застилавшее горизонт. Он не мог примириться с постигшей его судьбой, и лицо его выражало глубокое страдание. Это был энергичный человек, до сей поры счастливый и могущественный, которому вдруг изменило и то и другое.
Джон Манглс не покидал Гленарвана и вместе с ним переносил всю тяжесть непогоды. В этот день Гленарван с особенной настойчивостью вглядывался в прорывы дымки у горизонта.
— Вы ищите землю, сэр? — спросил Джон Манглс.
Гленарван отрицательно покачал головой.
— Все же вы, наверно, с нетерпением ждете той минуты, когда сойдете с этого брига, — промолвил молодой капитан. — Мы должны были увидеть огни Оклендского порта еще тридцать шесть часов назад.
Гленарван ничего не ответил. Он продолжал смотреть в подзорную трубу в ту сторону горизонта, откуда дул ветер.
— Земля не там, — заметил Джон Манглс. — Смотрите направо, сэр.
— Зачем, Джон? — сказал Гленарван. — Я ищу не землю.
— А что же, сэр?
— Мою яхту! Мой «Дункан»! — гневно ответил Гленарван. — Ведь он должен плавать в этих водах, грабя, занимаясь своим зловещим ремеслом пирата! Говорю вам, Джон, он здесь, на пути судов между Австралией и Новой Зеландией. У меня есть предчувствие, что мы с ним встретимся.
— Лучше бы нам не встречаться, сэр!
— Почему, Джон?
— Вы забываете, сэр, в каком мы теперь положении. Что могли бы мы предпринять на этом бриге, если бы «Дункан» погнался за нами? Мы не были бы даже в силах уйти от него.
— Уйти, Джон?
— Да, сэр! Мы тщетно пытались бы это сделать! Мы были бы захвачены и оказались бы во власти этих негодяев, а Бен Джойс показал уже, что он не отступит перед преступлением. Дело не в нашей жизни — мы защищались бы до последнего издыхания. Но подумайте, сэр, о наших спутницах!
— Бедные женщины! — прошептал Гленарван. — У меня разрывается сердце, Джон, и порой я прихожу в отчаяние. Мне кажется, что нас ждут новые беды, что судьба против нас, и мне делается страшно.
— Вам, сэр?
— Не за себя, Джон, но за тех, кого я люблю и кого вы любите.
— Успокойтесь, сэр, — ответил молодой капитан. — Бояться нечего. «Макари» идет неважно, но все же идет. Билль Галлей — тупоумная скотина, но я ведь здесь, и если найду, что подходить к берегу рискованно, то поведу судно обратно в море. Итак, с этой стороны мало или даже совсем нет опасности. А вот очутиться бок о бок с «Дунканом» было бы ужасно, и если вы, сэр, стремитесь увидеть его, то пусть это будет для того, чтобы избежать встречи с ним, чтобы уйти от него.
Джон Манглс был прав: встреча с «Дунканом» явилась бы роковой для «Макари». Пираты были страшны именно в этих водах, где они могли свободно разбойничать. К счастью, в течение всего этого дня яхта не появилась, и шестая ночь со времени отплытия из бухты Туфольд наступила без каких-либо угрожающих признаков.
Но эта ночь, видимо, должна была быть ужасной. Стемнело почти внезапно в семь часов вечера. Небо стало грозным. Инстинкт моряка заговорил даже в пьяном Билле Галлее. Протирая глаза и тряся своей большой рыжей головой, капитан вышел из каюты, с силой втянул в себя воздух — так, как другой выпил бы для своего отрезвления стакан воды, — и принялся осматривать паруса. Ветер свежел и, повернув на четверть румба к западу, нес бриг к Новозеландскому побережью.
Билль Галлей с грубой бранью накинулся на матросов, велел им убрать брамселя. Джон Манглс одобрил распоряжение капитана, но не сказал ему об этом ни слова. Он решил не вступать ни в какие разговоры с этим грубияном. Но ни молодой капитан, ни Гленарван не ушли с палубы. Два часа спустя ветер еще усилился, и Билль Галлей приказал взять марселя на рифы. С этой работой трудно было бы справиться команде из пяти человек, если бы на «Макари» не имелось двойной реи американской системы. Достаточно было опустить верхнюю рею, чтобы марселя сократились до минимальной величины.
