Эверест-82 - Рост Юрий (читать книги онлайн без .TXT) 📗
Погода портится, усиливается снегопад, стемнело, хотя где-то сквозь редкие тучи пробивается лунный свет. Мы идем с теневой стороны гребня, что ухудшает видимость. Около часа заняло лазание в темноте по заснеженным, крутым, порой отвесным скалам. До гребня меньше 100 м. Я остановился у старого крюка, наполовину уже вылезшего из скалы под действием мороза и солнца. Веревка, которая привела нас к этому месту, уходит горизонтально влево, а нам нужно идти вверх, на гребень.
Серега подходит ко мне. Мы снимаем маски и зовем ребят: в этом месте мы можем разминуться с ними. Но из темноты никто не отзывается. Серега ушел вперед, я выдаю веревку через старый крюк, добитый мной по самую проушину. Вершина уже совсем близко. Неужто ребята за 6 часов так мало прошли на спуске?
Теперь мы идем одновременно, скалы выполаживаются, страховка осуществляется через порой попадающиеся выступы скал. Кучу чужих лежащих на скальном выступе скальных крючьев мы не трогаем — у нас есть еще свои, хотя место это запоминаем на случай, если они понадобятся на спуске. Серега вышел на гребень, остановился и опять начал кричать. Тут же ему ответили с той стороны гребня. Ребята потеряли путь спуска, уклонились от маршрута. Мне не терпится увидеть их своими глазами, убедиться, что все в порядке. Та сторона освещается луной, и хоть что-то видно.
С гребня внизу, в камнях, метрах в 30 ниже, я увидел три силуэта. Первый сидит под огромной скальной глыбой, второй суетится между первым и третьим, а третий стоит, опершись о камень двумя руками. Вниз — не вверх. Через минуту я уже возле них.
Первый был Мысловский. Он поднялся, мы обнялись, он опять сел. Я потрепал Балыбердина, поздравляя и приветствуя одновременно. Отвечать на наши приветствия у ребят не было сил. И Эдик и Володя еле выговаривали слова, после каждого делая длинную паузу, чтобы, собравшись с силами, выговорить второе слово. Мы говорили сняв маски.
Я достал из внутреннего кармана пуховки флягу с теплым компотом, отдал Володе. Отпив половину, он передал ее Эдику. Серега вытащил карманное питание — инжир и орешки. Сразу же начали подсоединять кислородные аппараты. Сперва Мысловскому, у которого чехол из-под палатки — вместо рюкзака — до половины был набит камнями. Даже в такой ситуации он не бросил их, в то время как Володя оставил даже свои кошки под вершиной, столь необходимые сейчас, когда скалы присыпаны свежевыпавшим снегом. Расход кислорода мы поставили пока 2 литра в минуту, и Эдик начал оживать. Я достал вторую флягу компота и отдал ему. Потом мы начали прилаживать кислородный баллон Володе. Свой рюкзак, набитый камнями и разными другими трофеями с маршрута, он тоже бросил под вершиной, надеясь вернуться завтра, чтобы подобрать все. Мы сказали, что не будем возражать, если он завтра из лагеря V пойдет Наверх за разбросанными вещами, а сегодня нужно торопиться вниз — впереди ночь. Ему мы сделали шлейку через плечо и за редуктор подвязали баллон, поставив расход кислорода на 1 литр. Для него этого было достаточно.
Кошки Ефимова, которые я принес из лагеря V, они надевать отказались, ссылаясь на отсутствие второй пары. Пришлось спрятать их под камнем. Когда ребята, попив компота и надышавшись кислородом, стали нормально разговаривать, мы начали расспрашивать их о пути вверх. Поняв, на что мы намекаем, они не стали возражать против нашего восхождения. До вершины, по их рассказам, было не больше 3 часов.
Теперь нужно было сообщить о нашем намерении в базовый лагерь, где должны были понять нас. Я доложил о состоянии нашей четверки и о дальнейших планах начальнику экспедиции, но окончательно договориться не смог: рация перестала принимать-на морозе сели батарейки. Володя вытащил из-под пуховки свою рацию и попросил дать четкий ответ. База ответила: нет. Гора уходила от нас по воле сидящих внизу, но мы не сдавались. Серега забрал у Володи рацию, по которой тоже уже еле было слышно, и закричал:
— Почему нет?! У нас по два баллона кислорода, на каждого по 300 атмосфер.
Через полминуты молчания база ответила: да! Видимо, нас нельзя было удержать никому, кроме нас самих.
Ребята отправились вниз. Первым пошел Эдик. Ему предстояло пройти немного вверх, чтобы вернуться на маршрут, на Западный гребень, — подъем, который час назад они не смогли бы осилить. Я выдавал Эдику веревку, страхуя через скальный выступ. Влево прямо у наших ног была километровая отвесная стена, обрывавшаяся в кулуар Бонингтона. Сейчас мы видели там только черную бездну, начинавшуюся 10-метровым освещенным луной скальным юго-западным склоном.
Эдик медленно уходил на северный склон Эвереста, более пологий на этом участке маршрута, — склон, по которому только что шли мы. Когда он скрылся за гребнем, следом пошел Володя.
Мы спешили вверх. Пройдя метров 30, я остановился, принял Серегу и высказал ему свои сомнения по поводу правильности нашего решения. Состояние ребят, в котором мы их оставили, тревожило. Если с ними что-нибудь случится, когда мы будем делать восхождение, то вся вина ляжет на нас — ведь только мы сейчас могли им помочь. Сорвется вся экспедиция, которую мы только что вывели из пике. Но нас тянула Вершина, мы не могли идти вниз, не ступив на высшую точку планеты. Подарок, который мне ребята сделали в честь моего дня рождения, был совсем близко, я не мог от него отказаться. Сереге он тоже был подарен здесь же, в базовом лагере, в день его рождения. Мы были уверены в успехе и заспешили.
Сначала нам встретились крючья и карабины, оставленные Володей, потом анорак, дальше кошки и рюкзак. Значит, идем по правильному пути. Последняя крутая 40-метровая стенка позади. Под ней обнаруживаем кислородный баллон размером вдвое больше нашего, оставленный чьей-то экспедицией. Не переставая, сыплет на скалы снег. Без кошек мы не смогли бы пройти те участки скал, которые теперь уже позади.
Простой путь начался на снежном гребне, ведущем к вершине. Опять идем одновременно по самому лезвию гребня, одна нога на южном, а другая на северном склоне горы. Временами останавливаемся, чтобы передохнуть от взятого нами бешеного темпа. Выйдя на простой и сравнительно безопасный путь, оглядываемся, ориентируясь на Южную вершину Эвереста, которая справа от нас.
Вершину я почувствовал метров за 40. Хотя до этого думал, что идти нам еще около часа. Южная вершина лишь немного ниже главной.
На вершину выводит снежный склон. На самой верхней точке обнаруживаю наш кислородный баллон, он наполовину утоплен в снегу. Сажусь около него, оседлав узкий снежный гребень, вгоняю айсбайль и подбираю веревку, которая свободно идет от Сереги. Он выходит и останавливается возле меня. Я улыбаюсь под маской. Потом говорю:
— Все!
Мы жмем друг другу руки. Но поверить в то, что стоим на вершине Эвереста, трудно — нет полного ощущения свершившегося, все получилось неожиданно легко и быстро.
На вершине из снега торчит дюралевый штырь, обмотанный, видимо, выгоревшим на солнце флагом. У меня кончился кислород, нужно сменить баллон. Я снимаю рюкзак, отсоединяю редуктор и подключаю полный. Стрелка показывает 180 атмосфер, этого вполне достаточно для спуска, даже при расходе 2 литра в минуту. Потом достаю из клапана рюкзака «Смену», Серега в это время настраивает «Роллей». Но аппарат замерз, и объектив не выдвигается. Мы начали фотографировать друг друга «Сменой». Чехол — из кожзаменителя, он разлетается на куски от холода. Серега сделал три щелчка с выдержкой 5, 7 и 9 секунд, когда я стоял неподвижно с поднятым в руке айсбайлем и вымпелом на фоне пика Лхоцзе, который при своей высоте в 8501 м казался совсем внизу, вырисовываясь острым вершинным гребнем в серебристо-матовом лунном свете. Потом мы поменялись ролями: он позировал, а я снимал с такой же выдержкой. Наш опыт ночного фотографирования оказался недостаточным. Если наши глаза уже привыкли к темноте и лунному свету, то пленку, оказалось, к этому приучить трудно, несмотря на то, что ее занесли (ей сильно повезло) на самую вершину Эвереста. Когда в Москве тщательно проявили пленку в специальной лаборатории, на отснятых нами на вершине 7 кадрах кроме темной ночи ничего не удалось рассмотреть.
