Тур де Франс. Путешествие по Франции с Иваном Ургантом - Познер Владимир Владимирович (бесплатные полные книги txt) 📗

Глава 3

Art, Artisanat, Artiste, Artisan

Январским днем 1896 года в единственном зале кинотеатра «Эдем» собралось несколько десятков зрителей, никогда прежде не видевших кино. Вот погас свет, и на экране показался перрон вокзала города Ла Сиота. Вдали появился поезд. Он приближался и приближался, вот он занял весь экран – и зрители повскакали со своих мест, бросились к выходу. Им показалось, что потерявший управление паровоз сейчас прорвет экран и врежется в зрительный зал. Так состоялся публичный показ одного из первых фильмов братьев Люмьер. Длился этот фильм всего лишь пятьдесят секунд – пятьдесят секунд, которые и в самом деле потрясли мир.

Кинотеатр «Эдем» – самый старый в мире, и нам довелось присутствовать в нем в начале июня 2009 года. Принимал нас его директор Франсуа Фанара, человек, одержимый идеей во что бы то ни стало привести это уникальное, но сильно обшарпанное здание в надлежащий вид. До прихода сюда мы побывали на станции Ла Сиота, где, как и братья Люмьер, сняли приход поезда. Тогда, более ста лет тому назад, все люди, попавшие в кадр, были массовкой – это были родственники и знакомые Люмьеров, которых они специально собрали для этой подлинно исторической съемки. Мы обошлись без массовки, но я хорошо помню ощущение, будто нас отнесло на сто с лишним лет назад, что за нами придирчиво наблюдают изобретатели кинематографа Август Мари Луи Николя Люмьер и Луи Жан Люмьер.

Да-да, уважаемый читатель, именно Франция является родиной кино. Вы это знали? А знаете ли вы, что вплоть до конца первой четверти двадцатого века именно Франция была мировой столицей кино? Потом, правда, она уступила это место Голливуду, но французское кино было и остается одним из ведущих в мире. И тут дело не только в традициях и талантах. Дело тут – может быть, главным образом – в политике французского государства, принявшего закон, что на экранах страны не менее сорока процентов фильмов должны быть французского производства. А для обеспечения этого производства деньгами обязательный процент с продажи каждого билета в любом кинотеатре Франции в обязательном порядке перечисляется в специальный фонд и служит для финансирования французских фильмов. Вот это, на мой взгляд, и есть проявление патриотизма: забота о национальной культуре, в данном случае кино, без громких слов, без метания грома и молний в адрес «имперского Голливуда», а путем принятия определенных порядков и законов.

Вы когда-нибудь бывали в Каннах во время Международного кинофестиваля? Нет? Так я вам скажу: это зрелище не для слабонервных. С раннего утра до поздней ночи толпы людей заполняют знаменитую Круазетт – так называется набережная, тянущаяся вдоль Средиземного моря. Кого тут только нет! Красотки, надеющиеся попасть на глаза какому-нибудь знаменитому продюсеру, фокусники, музыканты, художники, предлагающие написать ваш портрет или вырезать из черной бумаги ваш силуэт, карманники, торговцы всем, чем можно и не можно торговать, и толпы зевак, жаждущих хоть краешком глаза, хоть на минутку увидеть какую-нибудь кинозвезду. Не протолкнуться. Вообще в это время слова «не» и «нет» так и реют надо всем. Например: в гостиницах НЕТ мест ни за какие деньги; в ресторанах НЕТ свободных столиков – если только не заказывать их сильно заранее; на пляжах НЕТ лежаков – категорически (во Франции частные пляжи запрещены законом, так что пройти на пляж может каждый, но получить лежак – это уже вопрос к тому, кто арендовал пляж у государства).

Не случайно именно на родине кинематографа проходит самый престижный из всех международных кинофестивалей: нет премии, которая ценилась бы выше знаменитой «Золотой пальмовой ветви». По престижу не могут сравниться ни голливудский «Оскар», ни венецианский «Золотой лев», ни московский «Гран-при».

Канны производят странное впечатление – по крайней мере, на меня. Такое чувство, будто город состоит из четырех частей: первая – я назвал бы ее «фестивальной» – тянется вдоль Круазетт и состоит в основном из дорогущих отелей, не менее дорогущих магазинов, некоторого количества многоквартирных домов, ничем не примечательных в плане архитектуры, и ресторанов. Затем есть «старый город», который карабкается вверх по довольно крутому подъему; его отличает невероятное количество ресторанчиков, магазинчиков сувениров и народных промыслов. Есть, конечно, и дома жилые, они расположены впритык друг к другу, а улицы настолько узки, что заглянуть соседу напротив в окна не составит никакого труда. Часть третья – это район вилл, район La Californie («Калифорния»). Расположен он высоко над остальной частью города, «глазами» своих особняков смотрит на Средиземное море, а высоченные каменные стены прячут его от глаз любопытствующих. Здесь живут люди богатые. Очень богатые. Наконец, четвертая часть города – это город как город. Дома как дома. На самом деле Канны отличаются от большинства известных мне французских городов тем, что в нем нет ничего «своего», отличного от других, если, конечно, не считать фестивальную часть. Я плохо представляю себе, что происходит здесь зимой, когда нет никаких фестивалей, нет туристов, нет владельцев особняков, приезжающих сюда только летом, не стоят на якоре громадные яхты, немалая часть которых принадлежит русским, когда многие рестораны закрыты, да и не только рестораны. Думаю, что это тоска зеленая.

Но когда мы были там в самый разгар кинофестиваля, это был нескончаемый карнавал.

Однако запомнилось немногое. Был несколько неприятный разговор с Жоэлем Шапроном, представителем компании «Юнифранс», о месте русского кино во французской культуре. Разговор шел на русском языке, которым г-н Шапрон прекрасно владеет, но от этого он – разговор – не стал более приятным, скорее наоборот. Как истинный француз, месье Шапрон был предельно вежлив и выражался в самой изысканной манере, но если перевести на простой русский язык смысл того, что он сказал, то это прозвучало бы так:

– Французы привыкли ценить русское кино, начиная с Эйзенштейна и Дзиги Вертова, Пудовкина и Марка Донского, не говоря о более поздних, в частности, Михаиле Калатозове, Григории Чухрае, Михаиле Ромме и, конечно, Андрее Тарковском. В этот список безусловно следовало бы включить лучшие работы Никиты Михалкова. Но все то, что появляется у вас последние пятнадцать – двадцать лет, настолько плохо, настолько уступает тому, что было, что неловко даже об этом говорить. И если так будет продолжаться, то французы и Франция попросту забудут, что когда-то было Русское Кино.