Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур (электронные книги бесплатно TXT) 📗
— Я хочу есть.
Сантэн вдруг поняла, что со вчерашнего вечера ничего не ела.
— Пойдем.
Х’ани отвела ее в рощу, и они наполнили сумки осыпавшимися плодами дерева монгонго.
В лагере Х’ани показала Сантэн, как снять мякоть, а потом расколоть косточку между двумя плоскими камнями. Ядро напоминало с виду сушеный миндаль. Чтобы утолить первый голод, съели несколько таких ядер. По вкусу они напоминали каштаны.
— Их можно есть по-разному, — сказала Х’ани. — И вкус будет разный. Мы будем их жарить, размалывать с листьями, варить, как кукурузный хлеб; всякое убийство здесь запрещено, и плоды будут главной нашей пищей.
Пока они готовили еду, О’ва вернулся в лагерь с охапкой выкопанных корней, отошел в сторону и занялся ими: он чистил и нарезал их своим драгоценным складным ножом.
Поели перед самой темнотой, и Сантэн обнаружила, что орехи — очень сытная и вкусная еда. Как только ее желудок заполнился, начало сказываться волнение и утомление прошедшего дня, и она едва доплелась до шалаша.
Проснулась она хорошо отдохнувшая и в необъяснимом возбуждении. Бушмены уже возились у костра. Как только она к ним присоединилась, все уселись кружком. О’ва, взбудораженный и полный достоинства, сказал:
— Мы должны приготовиться к походу в самое тайное место. Ты согласна очиститься, старая бабушка?
Очевидно, это был ритуальный вопрос.
— Согласна, старый дедушка, — негромко хлопнула в ладоши Х’ани.
— Ты согласна очиститься, Нэм Дитя?
— Согласна, старый дедушка.
Подражая Х’ани, Сантэн хлопнула в ладоши. О’ва кивнул и достал из сумки бычий рог. На верхушке рога было круглое отверстие. В него старик набил нарезанных корешков и трав, которые собрал накануне днем.
Потом он пальцами достал из костра уголек и, перебрасывая с руки на руку, чтобы не обжечься, бросил его в отверстие рога. Потом принялся дуть, и от тлеющих трав в воздух поднялся столб дыма.
Как только трубка ровно разгорелась, О’ва встал и остановился за сидящими женщинами. Он приложил рог к губам, сильно затянулся и пустил дым. Дым был едкий, очень неприятный, и у Сантэн начало жечь в горле.
Она протестующе заговорила и хотела встать, но Х’ани потянула ее назад. О’ва продолжал затягиваться и дуть, и скоро Сантэн привыкла, дым уже не казался ей таким неприятным.
Она расслабилась и прислонилась к Х’ани. Старуха обняла ее за плечи. Сантэн чувствовала себя все лучше и лучше. Тело ее стало легким, как у птицы, ей казалось, что она может взлететь на поднимающейся спирали дыма.
— О, Х’ани, как хорошо, — прошептала она.
Казалось, воздух вокруг искрится необыкновенной чистотой, зрение стало вдруг необычайно острым, словно она смотрела на мир сквозь увеличительное стекло и могла теперь видеть каждую расщелину, каждый уступ в окрестных скалах. Почудилось, что листочки на деревьях в роще сделаны из зеленых кристаллов, ибо солнечный свет отражался от них, сверкая неземным блеском.
Сантэн увидела, что О’ва наклонился к ней, и сонно улыбнулась. Он предлагал ей что-то, протягивая в обеих руках.
— Это для ребенка, — сказал он, и его голос приходил словно издалека и странно звучал в ее ушах. — Родильный ковер. Его должен был сделать отец ребенка, но это невозможно. Возьми его, Нэм Дитя, и роди на нем смелого сына.
И О’ва положил свой дар ей на колени.
Сантэн потребовались долгие мгновения, чтобы понять — это шкура сернобыка, над которой О’ва так долго и упорно трудился. Она осторожно развернула ее. Шкура стала необыкновенно гибкой и мягкой, а на ощупь тонкой, как шелк, из-за чего хотелось гладить ее без конца.
— Это для ребенка, — повторил бушмен и снова затянулся.
— Да, для ребенка.
Сантэн кивнула, и ей показалось, что голова отделилась и плывет отдельно от тела. О’ва мягко пустил ей в лицо струю голубого дыма, и она не сделала попытки увернуться от этой струи, только наклонилась вперед, глядя ему в глаза. Зрачки О’ва сузились и превратились в блестящие черные точки, белки приобрели цвет темного янтаря и покрылись сеткой черных линий вокруг радужки.
Эти зрачки гипнотизировали ее.
— Пусть покой этого места ради ребенка войдет в твою душу, — говорил в дыму О’ва, и Сантэн почувствовала, что это происходит.
— Покой, — прошептала она и ощутила, как в центре ее существа воцарилась необыкновенная неподвижность, невероятное спокойствие.
Время, пространство и солнечный свет смешались и превратились в единое целое. Она сидела в центре мироздания и безмятежно улыбалась. Издалека доносилось пение О’ва. Сантэн мягко раскачивалась в такт пению, чувствуя каждый удар своего сердца и медленное прохождение крови по сосудам.
Она слышала, как внутри нее шевелится ребенок, свернувшись и поджав ножки, словно преклонил колени для молитвы, а потом произошло невозможное: она почувствовала биение его крошечного сердечка, трепетавшего, словно птичка в клетке. Чудо свершавшейся внутри ее жизни потрясло Сантэн так, что она перестала воспринимать остальной мир.
— Мы пришли очиститься, — пел О’ва. — Пришли смыть все обиды, искупить свои прегрешения.
Сантэн почувствовала, как рука Х’ани, словно зверек с хрупкими костями, заползает в ее руку. Она повернула голову и улыбнулась в любимое старое лицо.
— Пора, Нэм Дитя.
Сантэн набросила шкуру сернобыка на плечи. Ей не потребовалось никаких усилий, чтобы встать. Она плыла над землей, сжимая маленькую руку Х’ани.
Они подошли к отверстию в холме, и хотя проход был темным и крутым, Сантэн шла вперед с улыбкой и не чувствовала под ногами жесткую вулканическую породу. Спуск был недолгим, потом проход стал ровным и привел в природную пещеру. Вслед за О’ва они спустились в нее.
Свет просачивался из прохода у них за спиной и через множество небольших отверстий в крыше. Воздух был теплым, влажным и полным пара. С поверхности круглого озера, занимавшего пещеру от одного края до другого, поднимались облака пара. Поверхность озера волновалась и слегка пузырилась, а пар сильно отдавал серой. Вода была мутно-зеленой.
О’ва сбросил набедренную повязку на камень и вошел в воду. Она дошла ему до колен, но он пошел дальше, на глубину, и, наконец, над поверхностью осталась только его голова. Х’ани вслед за ним обнаженная вошла в озеро. Сантэн отложила шкуру и сбросила платье.
Вода была горячей, почти обжигающей. Похоже, из расщелины в середине озера бил горячий ключ. Но Сантэн было приятно. Она пошла в глубь бассейна и опустилась на колени. Теперь вода доходила до подбородка. Дно озера было покрыто мелкой галькой и камешками. Обжигающая влага проникала в каждую клеточку тела, бурлила, щекоча и пощипывая кожу, нескончаемыми пузырьками поднимаясь на поверхность озера из недр земли.
Сантэн слышала негромкое пение О’ва, но облака пара сгустились вокруг нее и не давали ничего увидеть.
— Мы хотим искупления, — пел О’ва. — Хотим загладить обиды, которые нанесли духам…
Сантэн увидела, как в облаках пара возникает какая-то фигура, темное нематериальное видение.
— Кто ты? — прошептала она и увидела, как тень обретает четкость, узнала глаза — остальные черты были неясны, — глаза старого моряка, которого принесла в жертву акуле.
— Пожалуйста, — прошептала она, — прости меня. Это было ради ребенка. Прости за то, как я с тобой обошлась.
На мгновение ей почудилось в этих печальных старых глазах понимание, потом видение рассеялось, исчезло в облаке пара и сменилось другими. Это была череда воспоминаний и снов, и Сантэн заговорила с ними.
— Папа, папочка, если бы мне хватило сил, если бы только я могла заменить маму…
Она слышала в пару голоса бушменов: старики плакали и разговаривали со своими призраками и воспоминаниями. О’ва снова охотился с сыновьями, Х’ани видела детей и внуков и плакала от любви и печали.
— О Мишель, я вечно буду любить тебя. Да, о да, я назову сына в твою честь. Обещаю тебе, любовь моя, он будет носить твое имя.
Она не знала, сколько времени провела в водоеме, но постепенно фантастические видения и призраки растаяли, и Сантэн почувствовала, что Х’ани ведет ее к краю бассейна.
