Шесть серых гусей - Кулонж Анри (список книг .TXT) 📗
— В Баньоли все говорили по-английски. Это мне напоминало о том, что ты уехал. Поэтому я перевелась в госпиталь Иисуса и Марии, директор которого был знаком с моей матерью. Там я его и встретила, — сказала она, указывая подбородком в сторону, куда удалился Валерио. — Познакомились мы с ним еще раньше, в Сан-Себастьяно, когда я приезжала проведать своего старого дядюшку, жившего недалеко отсюда, в Масса.
Она заметила, что Ларри ее не слушает, и сердито ткнула его кулаком в бок.
— Почему ты уехал? — спросила она, внезапно сменив тон. — Даже не предупредив… Чем я заслужила такое?..
В ее голосе было столько едва сдерживаемого гнева, что он на всякий случай отступил на шаг.
— Послушать тебя, так мы много месяцев жили вместе! Не забудь, мы были знакомы всего несколько часов, Домитилла! Даже если эти часы были насыщены странными событиями, это не может изменить того, что…
— Что ты не любил меня? — спросила она быстро.
— Постарайся меня понять. Я чувствовал, что ты прежде всего хочешь уехать от отца, и я это прекрасно понимаю. Но ты решила влюбиться и женить на себе того, кого, как тебе казалось, ты полюбила, тогда как он оставался только частью прекрасно продуманного плана.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь… Скажи только, почему ты уехал?..
В глазах Домитиллы он прочел вопрос, который мучил ее все эти месяцы.
— Я думала, что никогда больше тебя не увижу. Может быть, так было бы лучше, но уж если мы встретились, я хочу знать, — настаивала она.
— Я уехал потому, что… Я говорил тебе… Я оказался на дороге, по которой не хотел идти, и я…
Он волновался и путался в словах.
— Послушай, Домитилла, — продолжал он, пытаясь успокоиться. — Столько событий за такое короткое время… Слишком много событий, и ты не успела понять, что я так же мало подхожу тебе, как и Валерио, хотя и по другой причине! Да, у тебя сложилось совершенно превратное представление обо мне и о моей стране. Ты можешь представить себя в Англии? Смотришь на дождь за окном и ждешь, когда я вернусь из колледжа. И никаких тебе ванн из огуречного лосьона, о которых ты читала в статье про Вивьен Ли. Мне показалось, ты думала, что будешь встречаться с ней на каждом углу! Но ты бы все время мерзла и мучилась от сырости, потому что у тебя никогда не хватало бы жетонов и монеток, чтобы заставить работать эти чертовы обогреватели, уж я-то знаю! Не прошло бы и двух недель, как ты — замерзшая и несчастная — начала бы громко сожалеть о своей ссылке и жаловаться всем подряд, а тебя принимали бы за сумасшедшую, потому что у нас никто не высказывает никаких чувств… Нет, Домитилла, ничего бы у нас не вышло.
— Ты сгущаешь краски, и я знаю, ты делаешь это нарочно! В Англии, как и в любой другой стране, светит солнце, есть прекрасные парки, элегантные, утонченные, хорошо одетые люди. Они не ругаются непрерывно, дети не просят милостыню, у них есть няни, женщины умеют себя держать… И еще мне казалось, что то, что мы пережили, должно было нас сблизить… И прежде всего наша тайна…
Она судорожно прижалась к нему всем телом. Он ласково отстранился, подумав о том, что Валерио, возможно, наблюдает за ними.
— Да, кстати, — спросил он, — тебя никто не беспокоил? Я хочу сказать, полиция?
В первый раз лицо девушки просветлело.
— Не принимай такой таинственный вид! Нет, меня даже не допрашивали. Я ходила в полицию, но благодаря репутации отца меня считают потерпевшей. Особенно после того, как я им рассказала, что он меня бил. Я побывала дома. Все меня убеждали, что это небольшая потеря, что его грязные делишки когда-нибудь обязательно выплыли бы на свет Божий, все меня очень жалели, вот.
— Меня тревожит еще одно: ты так и не нашла документов о продаже машины? А ведь ее и в самом деле продали… Не знаю кому, и это меня заботит.
— Ох! — воскликнула она беззаботно. — Бумаги существуют, уверяю тебя, они потеряны, но не для всех!
Он почувствовал, что девушка не расположена обременять себя мыслями о прошлом, и не стал настаивать.
— Домитилла, всплыть могут не только грязные делишки, но и он сам, в прямом смысле слова! Не забывай, что он на дне плавучего дока, и когда-нибудь портшез явится на свет, словно похоронное суденышко с сидящим в нем призраком. Чистка дна в доке, несчастный случай в море — и довольно! Все сразу поймут, что портшез взят у синьора Креспи, а внутри твой отец!
— Знаешь, у дона Этторе я тоже была. Он предложил мне, пока дом еще не рухнул, пожить у него. Я отказалась, сославшись на то, что мне больше нравится комната в госпитале, и он понял, что я ни под каким видом не желаю возвращаться в этот дом.
— Он говорил с тобой о портшезе?
— Да. Я ответила, что ничего не знаю. Мне кажется, до меня у него побывал кто-то из твоих друзей.
— Пол? Я хочу сказать: капитан Прескот?
— Не знаю, но это был кто-то, кого встревожило твое исчезновение и кто вел собственное расследование… Дон Этторе так на меня смотрел, что я подумала, что он мог что-то заметить или узнать.
— Ты ничего ему не сказала?
— Конечно, нет…
— Ты никогда ничего не скажешь, ничего, даже если тебя начнут допрашивать, — сказал он. — Никто ничего нам не сделает.
— Не волнуйся! Невозможно узнать, что произошло. Никто не видел, как мы спускали портшез с лестницы.
— Видел, — ответил Ларри.
Она вздрогнула, как попавшая в ловушку оленуха, нахмурилась и посмотрела на Ларри. Он чувствовал, как она мучительно пытается догадаться, что же еще ему известно.
— Так ты встречался с монашком? — спросила она презрительно. — Он ничего против меня не скажет.
— Я встретился с ним против собственной воли, — сказал он.
Снизу доносились гул и песни, словно люди праздновали чудо, совершенное их святым. Валерио наверняка был там в первых рядах. Ларри приблизился к девушке, испытывая яростное желание ее поцеловать.
— Я никак не мог понять, откуда у тебя взялись силы, чтобы отбросить твоего отца в зеркало, когда он собирался меня зарезать.
— Но они у меня нашлись! — воскликнула она сердито. — У меня нашлись силы, лейтенант Ларри. Мне придала их любовь к тебе. Ты же сам видел, как все произошло! Ты же мог видеть, что я не дала ему тебя…
— Но тебе было известно, что в доме есть еще кто-то. Послушай, мне было бы лучше, если бы я был уверен, что это не ты убила отца. Ты это знала с самого начала, и уверяю тебя, это сняло огромный камень с моей души.
Она опустила голову.
— Коррадо был нашим соседом, он жил на улице Карло Поэрио. Он влюбился в меня, когда мне было тринадцать.
— Я знаю эту историю, — ответил Ларри.
— Может быть, он тебе не рассказывал, как он постоянно старался зажать меня в угол, чтобы поцеловать или просто до меня дотронуться. Отец даже пожаловался его родителям, и они отправили его в интернат. Только потом он поступил послушником в монастырь. Но в конце ноября, за неделю до той страшной ночи шестого декабря, он пришел на Ривьера-ди-Кьяйя. Я не видела его больше трех лет. Он хотел снова застать меня врасплох и, чтобы понравиться отцу, принес ему фотографию автомобиля, груженного картинами, которую я тебе показывала, и старинное письмо, которое я отдала тебе в гараже. Вскоре они с отцом страшно поссорились из-за рисунка, и он исчез, чтобы появиться в тот самый день…
— На рисунке были изображены шесть летящих гусей… Те, о которых твой отец говорил перед смертью… А раньше он о них не упоминал?
— Я все тебе расскажу. Утром шестого декабря я увидела Коррадо еще до твоего прихода. Папа уже ушел в порт. Он сказал мне, что отец оставил рисунок у себя, но ничего ему не заплатил, что он пришел его вернуть и воспользоваться этим предлогом, чтобы сказать, что всегда меня любил. Он попытался поцеловать меня, я дала ему пощечину и велела убираться. Я думала, что он так и сделал. Но в ту минуту, когда я кинулась на отца, чтобы помешать ему, он молча возник рядом. Я помню, что кинжал упал, Коррадо подобрал его и…
Она равнодушно повторила жест Коррадо.
