Зеркало Иблиса - Бурцев Виктор (книги txt) 📗

Девочки подросли. Конечно, Юлиус не столь долго провел в лагере, чтобы перемены стали разительными, но ему казалось, что они очень подросли, стали выше, взрослее. Может быть, трудности и горести сделали их такими.

Теперь ничего им не будет угрожать, решил Юлиус, обнимая всех троих и шепча что-то бессвязное.

Теперь все будет хорошо. Очень хорошо.

Завтракали они тоже все вместе. Фрисснер не появлялся. В номер, где разместился Юлиус накануне вечером, принесли хороший сытный завтрак, много сладостей для девочек, отличный настоящий кофе. Этель, не умолкая, рассказывала, как они жили у матери в Ганновере, как ее вызывали в гестапо, как помогал им дядя Вальтер. Оказывается, старенький генерал несколько раз подавал прошения о возвращении в действующую армию, но его не взяли – все-таки восемьдесят три года… Его старый сослуживец по Баварскому полевому артиллерийскому полку Йодль [12] предложил старику почетную, но совершенно никчемную штабную должность во Франции, но Бух возмутился.

Соседи и друзья все еще чурались Этель, но слух о том, что Юлиус освобожден и оправдан, уже прошел. Видимо, постарались люди фон Лооса, подумал Юлиус с благодарностью. Доброе имя восстановить очень трудно…

А позавчера незнакомый офицер привез продуктовый набор и сообщил Этель, что теперь они будут получать такой еженедельно. Естественно, Этель пыталась выяснить, куда же посылают Юлиуса и когда он вернется. Юлиус отвечал расплывчато:

– Я буду в Африке, дорогая… Нет, я не могу сказать… Это связано с научной работой… Нет, не воевать, я же не солдат, я ученый…

Они провели день, гуляя по городу. Пообедали в ресторанчике на выданную Фрисснером вполне приличную сумму, потом вернулись в отель. Там его уже ждал молоденький лейтенант.

– Извините, фрау, – смущенно сказал он Этель. – Я должен проводить господина Замке к дантисту.

Дантист всерьез занялся остатками зубов Юлиуса, и через два дня они уже были в полном порядке. Каждый день они встречались с Этель и девочками, которые остановились в другом отеле неподалеку, а вечерами Юлиус работал с рукописью и картами.

Первая половина рукописи почти ничем не отличалась от черновика, когда-то виденного Юлиусом у отца. Отчет о неудачной экспедиции 1935 года, несколько новых вставок (в одной из которых Юлиус с горечью обнаружил пространный фрагмент, описывающий его тупость и косность). А вот описание скрытой от него экспедиции 1938 года было совсем иным, совсем не тот язык. То ли отец работал, подстегивая себя выпивкой и наркотиками – что скрывать, в последние годы он грешил и тем, и другим, – то ли события экспедиции расстроили его рассудок…

Чем, например, объяснить полуразборчивые рваные строки на полях черновиков: «Черный песок… Не забыть о черном песке»?

Почему отец никак не прокомментировал смерть – или гибель? – Карла Тилона? Вернее, прокомментировал, но это больше похоже на Майринка, чем на записи ученого с мировым именем. «Страх обуял нас, и никто не смог подойти к Карлу. Я понимаю, что эти слова звучат недостойно, но в тот момент никто не мог поступить иначе. Особенно был напуган один из наших проводников, который вскочил на коня и умчался прочь. Утром он вернулся и ничего не хотел объяснять, только злобно блестел глазами. На следующую ночь он и еще двое бросили нас».

Так что все-таки произошло?

Судя по всему, к конечной цели экспедиции отец пришел с двумя проводниками и неким Муамаром, о котором он писал очень мало: «Человек он серьезный, хорошо знает пустыню. Я не вдавался в подробности его биографии, которая, возможно, неприглядна и даже страшна, но я ему доверяю». И далее: «Если бы Муамар ушел, пустыня поглотила бы меня, как глотала она тысячи подобных мне. Я обязан этому человеку жизнью, но не знаю, как отблагодарить его, потому что в первом же оазисе он бросил меня, забрав оставшиеся деньги».

К описанию Зеркала Иблиса Юлиус приблизился в самом конце.

«… Идти дальше было невозможно. Казалось, что сам воздух стал камнем в своем стремлении остановить нас. Мне показалось, что я продвинулся дальше других. Где-то позади хрипели Марк и Алекс, кажется, они захлебывались…»

«Захлебывались? – Это слово повергло Юлиуса в некоторое замешательство. – Куда они попали?»

Он продолжил чтение, с некоторым трудом разбирая отцовский почерк, который почему-то стал как-то грубее, резче и размашистей. Контраст был настолько разителен, что чтение изрядно затруднялось.

«…никто не мог им помочь в данный момент. Сейчас каждый был сам за себя, борясь с ополчившимися стихиями…» Далее следовал размытый водой, очень плохо видимый на копии участок текста. «Огромная плоскость, стоящая под небольшим углом и словно смотрящая в небо. Через всю ее поверхность, сверху вниз, тянется ненормальная трещина. Светлая…»

«Еще лучше! Трещина ненормальная…» – Замке-младший терпеть не мог неточностей в описаниях. К сожалению, его отец этим грешит довольно часто.

«…подойти ближе было невозможно…» Снова неразборчивый участок. И в конце стояла совсем уж малопонятная строчка: «…шевелящийся песок».

Дата.

Замке посмотрел за окно. Через мутноватое стекло на него смотрел грустный берлинский вечер.

12

– Я вас еле нашел! – объявил офицер, резко остановивший их грузовичок.

Фрисснер сделал шаг назад и внимательно оглядел незнакомца.

С виду простой армейский майор. Красивое, но жестокое лицо, его немного портят эти усики… чересчур забавные, пожалуй.

– С кем имею честь? – спросил капитан.

– Майор Ягер. Я должен был вас встретить вместо Рике.

– А где Рике?

– Рике тяжело ранен. Осколок в живот, это очень неприятно и, учитывая то, что мы в Африке, смертельно. Его бронетранспортер наехал на мину.

Фрисснер сочувственно покивал. Подполковника Рике он лично не знал, но, судя по отзывам, офицер был дельный. Что ж…

– Я направлялся в штаб Роммеля, – сказал капитан. Ягер досадливо поморщился:

– Ну и нашумели бы там…

– Извините, но я прекрасно знаю, что бы делал, и это было бы правильно. В то же время я не знаю, что вы за человек. И… – Фрисснер поднял ладонь, пресекая попытку майора вскинуться и заорать. – И я хотел бы получить какие-то подтверждения.

– Ч-черт… – Ягер стал рыться в карманах. Фрисснер терпеливо ждал, оглянулся на грузовичок. Юлиус протирал очки, ребята таращились по сторонам. Водитель что-то жевал.

– Вот, – майор протянул сложенный вчетверо листок бумаги. Фрисснер развернул его.

«Капитану А. Фрисснеру.

Ганновер.

Я в госпитале, полномочия переданы майору Ягеру. В штабе вам все подтвердят. Больше никаких изменений.

Ганновер.

Подполковник Р. Рике».

«Ганновер» было кодовым словом. Подписи Рике капитан не знал, но был, в общем-то, с самого начала уверен в том, что Ягер и есть Ягер.

– Кто мне может подтвердить этот документ в штабе?

– Роммель не подтвердит. Он сейчас сильно занят на востоке, – ехидно сказал Ягер.

– Я могу связаться с ним, но, думаю, не стоит. Кто еще?

– Например, полковник Боленберг.

– Хорошо. Едем в штаб.

Майор злобно развернулся, забрался в свой рыдван и поехал впереди. Спустя минут двадцать они прибыли в штаб Корпуса.

– Сидите здесь, – сказал Фрисснер спутникам. Каунитц пожал плечами, а Богер демонстративно улегся на скамью и прикрыл глаза. Ученый что-то писал в блокнотике.

Ягер также остался сидеть в своей машине.

Полковник Боленберг оказался очень загорелым человеком с поврежденной левой рукой, которая висела на перевязи. Он сидел в душной комнате за столом, заваленным кипами бумаг, и ремонтировал будильник.

– Здравствуйте, капитан, – сказал он, не отреагировав на вскинутую руку Фрисснера. – Присаживайтесь вон туда, автомат положите на пол.