Один на дороге - Михайлов Владимир Дмитриевич (библиотека книг .txt) 📗

– И не было никаких причин? Я пожал плечами.

– Наверное, были… Я был сильно влюблен однажды. Может быть, даже не влюблен, а – больше.

– Долго?

– Да. Но там ничего не было. Знаешь, как у нас на это смотрят…

– Знаю.

– Ничего не было. Во всяком случае, с той стороны никому ничто не грозило. И не это было причиной.

– Что же?

– Не знаю – если говорить о нас. А если вообще – думаю, что догадался. Развитие наших психологии, мужской и женской, шло с разной скоростью. Мы еще не разучились командовать, а они уже разучились подчиняться. И найти равнодействующую поведений трудно. Поэтому и детей рождается меньше, чем надо бы. Лет через двадцать – кого мы будем призывать в армию? Но кому интересно рожать, если мысль о почти неизбежном расхождении взглядов на жизнь присутствует, явно или скрыто, уже в самом начале союза? Правда, тогда кажется, что это скоро пройдет, притрется – желание официально и без помех лежать в одной постели оказывается сильнее всего. То, что называют любовью и что в девяти случаях из десяти ею не является. А если говорить конкретно о наших женах – им приходится куда труднее, чем всем прочим. Да что я тебе объясняю…

– Так что сейчас ты один.

– Да.

– И как?

– Спокойно, – сказал я.

– На ковре стоял?

– Не без того. С батальоном расстался. Но как специалист уважения не потерял. Вот сижу, изобретаю. Как принято говорить – творческая работа.

– И не тянет в строй?

– Иногда… Тянет, наверное, не в строй, а в молодость. А она прошла в строю. Теперь их уже никак не разделить.

– А это твое одиночество – не подводит?

– Теперь – нет.

– Не запивал?

– Когда понял, что такая угроза есть – бросил напрочь, завязал, как говорят. Забыл вот предупредить тебя, чтобы на меня не заказывал.

– Ладно, дело добровольное… И больше закабаляться не думаешь?

Я хотел ему сказать, что чуть не закабалился однажды – но в последний момент испугался, и всю жизнь, наверное, буду жалеть об этом; было это в Риге, но служили мы тогда уже в разных местах и виделись редко. Однако к чему ему были такие детали? И я ответил кратко:

– Нет. Не думаю.

– Ну, ладно, – сказал он, отчего-то вздохнув. Помолчали, пока официант размещал на столе принесенное. Потом официант стал наливать из графинчика, я прикрыл свою рюмку ладонью и налил в бокал минеральной. – Давай, – сказал Лидумс, – за встречу.

Мы чокнулись, выпили каждый свое. Он вкусно поморщился, я почувствовал, что хочу есть. Некоторое время было не до разговоров.

– Ты поэтому такой? – спросил он, когда мы утолили первый голод.

– Какой? И – почему?

– Не такой, – сказал он с таким выражением, словно слова эти содержали откровение. Я пожал плечами.

– Время прошло…

– Мне ведь с тобой работать, – проговорил он, пристально глядя на меня. – Работа, как ты понимаешь, может оказаться нешуточной. Так что я хочу быть уверен. Хочу понять: что с тобой? Переживания после Светланы? Или она чем-то донимает? Неудачная любовь? Неприятности по службе? Здоровье? Короче – отчего ты такой… снулый?

– Ни в одном глазу, – снова попытался я уйти от сути разговора.

– Не финти, мася, – употребил он одно из его любимых, им самим изобретавшихся словечек, которые, каждое в отдельности, ничего не выражали, но без которых близким друзьям невозможно было его представить. – Может, ты просто устал без женщины – если ее и на самом деле у тебя нет? Давно не трогался тельцами? – Это снова был его лексикон. – Я заметил, как ты глядел на ту кинозвезду…

– Она артистка?

– Не знаю, кто она. Впервые вижу. Но – могла бы. – Он хищно шевельнул усами. – Отвечай, шнябли-бубс.

Он употреблял свои словечки чаще, чем (как мне помнилось) раньше – и не потому, что пара рюмок, выпитых сейчас, подействовала на него: в этом отношении он был железным. Он просто хотел, чтобы я снова почувствовал себя в тех временах, когда мы были вместе, молодые и беззаботные (хотя тогда нам казалось, что забот у нас сверх мэры, и может быть, так оно и было, но плохое обычно забывается быстрее); чтобы я снова стал легким на подъем, готовым на любое дело, пусть наполовину авантюрное, где успех гарантировали лишь отчаянная решимость, азарт и натиск – таким, каким я и был когда-то. Да, дело предстояло веселое, и он хотел иметь надежного напарника.

– Хвораешь ты, что ли? – начал он снова. – Какой-то ты все же кислый. Может, обиделся, что я тебя встретил без цветов? Так видишь ли, я до последнего момента и не знал, что тебя прикомандировали.

Я лениво поразмыслил: обидеться или не стоит? Но в конце концов, мы действительно не встречались кучу лет, и за это время случилось множество такого, о чем Лидумс не знал. Так что я лишь пожал плечами:

– Я в норме.

– Странная какая-то у тебя норма стала, – буркнул он. – Или зубы болят? Расскажи о своей тоске, и мы тебя сразу вылечим. Найдем средство…

– Спасибо, доктор Лидумс, – поблагодарил я, давая понять, что прошлое не забыто. Мы когда-то звали его доктором за любовь к медицинским советам и консультациям, которые он предоставлял охотно и в неограниченном количестве. – Но пульс у меня нормальный.

– Ну, ладно, – вымолвил он медленно, с расстановкой и, пожалуй, даже угрожающе; но это была просто такая манера. – Тогда, может быть, поболтаем немного о деле? Спокойно, неофициально, без протокола, в порядке бреда… Хотя бы насчет моей гипотезы относительно склада. Кто сказал, что мы видели единственный и главный вход? Может быть, это как раз запасной выход?

– А главный где же?

– А понятия не имею. Он может оказаться в любых, пока еще не раскопанных развалинах в радиусе хотя бы сотни метров. А то и не склад, а завод взрывчатки. В развалинах могли быть и подъездные пути, и подъемники, и все, что нужно. Есть логика?

– Н-ну… не исключено.

– Знаешь – мне, откровенно говоря, хотелось бы, чтобы там оказался именно склад. Потому что тогда вопрос об уничтожении уладился бы сам собой.

Я только взглянул на него, потом отвернулся и снова стал глазеть на ту женщину с ее спутником.

– Ладно, – сказал он. – Но что-нибудь другое ты предложить в состоянии?

Я пожал плечами.