Поединок. Выпуск 9 - Акимов Владимир Владимирович (книги бесплатно читать без .txt) 📗
Жак Казанёв? Но он аспирант. Он погиб в октябре сорок четвертого в том наступлении, ради которого двенадцать «нормандцев» отложили отпуск в Париж. Нет, не он.
Ив Карбон? Но он лейтенант. Он действительно уехал в октябре сорок четвертого, получив с родины печальное известие о смерти дочери. Еще в Москве было решено, что Карбон больше не вернется, а капитан С. рвется назад. Значит, и не Карбон.
Робер Кастэн? Но он лейтенант. После тяжелого ранения в феврале сорок пятого он был отправлен во Францию и никак не мог ехать назад. Нет, не Кастэн.
Марк Шаррас, капитан? Но он уехал из России уже после победы. Нет, не он.
Братья Морис и Рене Шалль, младший лейтенант и капитан? Морис начал службу в полку с трагической ошибки: ослепленный солнцем, он принял вдруг вынырнувший из облака русский самолет за вражеский… Другого такого потрясения, какое пережил Морис, на всей полковой памяти не найдется. Пуйяд даже не стал его наказывать, по правде и не зная, как тут наказывать, и понимая, что решение за русскими. Командир дивизии оставил его в полку. Он оправдал это доверие не только своими десятью победами — в марте сорок пятого в Восточной Пруссии он погиб в бою. Не он… Но, может быть, брат? Он был тяжело ранен в январе сорок пятого, из госпиталя выписался уже после победы. Нет, и не брат.
Остается еще майор Леон Кюффо. Увы, хотя он действительно в начале 45-го был в Париже, однако и он больше не должен был возвращаться в Россию, а кроме того, майор же, а не капитан. Не он.
Все. А больше на С никого и нет. Внимательно перечитав эти биографии, сопоставив их, приняв во внимание каждую деталь, мы вдруг, кажется, поняли, в чем разгадка. А не «сборное» ли это лицо, капитан С.? Иначе почему он не назвал себя полностью? Увы, капитан говорил своим соотечественникам горькую и справедливую, но и нужную им правду, говорил, когда пресса уже начинала бросать в адрес французских летчиков — «послы большевиков». «Булочник из концлагеря» уже в 45-м составлял часть общественного мнения. Это он пострадал. Вот анкета. По принуждению врагов булки пек. Был оторван от семьи. Он всегда был «резистант» [13], чуть что — опять воспротивится… Вот так.
Что, однако, правда, то правда: пилоты «Нормандии — Неман» стали послами России во Франции, по крайней мере, в той же степени, в какой были послами Франции — в России. В одной из шести рассказанных выше биографий золотом сверкнула эта мысль. Дело происходит в Туле, где все пополнения полка тренировались для боев и где всем пришлось пожить подолгу, ближе узнать русских людей. Пожилой железнодорожник как-то вечером, в застолье, рассказал своим гостям, французам, сказку про золотую рыбку. Значит, так: бедный тульский рыбак изловил золотую рыбку… пропускаем известные факты… ну, и зажил богато и счастливо. Ан нет, налетели фашистские стервятники, стали город бомбить, порушилась жизнь, не стало никому покоя. Зовет рыбак золотую рыбку и говорит: слушай, сделай так, чтобы был мир. Богатство, счастье, что ты подарила, все это без мира не имеет никакой цены.
— Ладно, — сказала золотая рыбка, — иди домой, будет тебе мир…
— Ну и что?.. — французы, сидевшие у самовара, переглянулись, не понимая, можно ли так просто — взмахнуть хвостом, и пожалуйста, мир.
— А то, — говорит тульский рабочий человек, — что пришел рыбак домой и видит: лежит на пороге повестка о мобилизации. Прямо ему и адресована. В армию, значит, зовут рыбака. Вот, значит, мой вам тост, французские люди: так не бывает, чтоб хвостом взмахнуть — и сразу мир сделается. Так можно сделать войну, а мир нельзя. За него, значит, надо стоять. Потому, как я понимаю, вы и находитесь тут, по повестке, значит, приехали. Вот и давайте так понимать, что повестка у нас одна на двоих — на вас и на нас.
Французские люди за столом онемели от чистой правды этой сказки. Может, с умения не просто ценить воюющих рядом людей, но одинаково с ними чувствовать, во имя чего идет эта борьба, какое добро и какое зло сошлись в кровавой битве века, — с этого, может, и зарождается золотой самородок дружбы, способной возвыситься до братства?
Когда Пуйяд выздоровел и «эскадрилья ветеранов» полетела обратно в Россию, когда он наконец добрался до Тулы, где тренировались на «яках» французские летчики, тут и истек срок мобилизационных повесток, объявили мир и перестали воевать. На тульском военном аэродроме навзрыд ревели летчики-новички, только недавно узнавшие чистую правду сказки про золотую рыбку, научившую, как делается мир. Только в соответствии с франко-советским договором о союзе и взаимной помощи они взяли свою мобилизационную интернационалистскую повестку, как она, и не начавшись, истекла.
Трудно Пуйяда вывести из себя. А тут сразу вывели.
— Дурачки! — рассердился на них полковник. — Всем запрещаю месяц играть в покер! А тренировки, между прочим, продолжать!
Полк «Нормандия — Неман» вернулся домой на «яках», с которыми прошел войну. Это был подарок Советского правительства Франции, ее вооруженным силам, ее народу. Если есть на свете золото человеческого общения, если оно сверкнуло ярче тысячи солнц, то вот когда это было и вот как это было: 15 июня 1945 года при проводах полка из России и 20 июня при встрече его в Париже на аэродроме Бурже. Особое счастье было в том, что несколько пилотов, считавшихся, по журналу полка, «пропавшими без вести», явились в этот день в Бурже и встали с полком в строй: Бейсад, Фельдзер, Майе, заключенный № 2332…
Ну а ЛФД, или бригада «Франкрейх»? Продавшие родину и потому ее потерявшие, они отступали до конца, до самого логова. Пока в логове не раздался выстрел; избавивший всех маленьких фюреров от повинности кричать с вытянутой рукой при встрече с любым фюрером побольше: «Хайль Гитлер!» История перевернула еще одну страницу. На то она и история, чтобы листать книгу времени вперед…
А нам ее обязательно нужно перелистывать назад, ведь как не бывает стариков, не проживших молодости, так и будущее не постигнуть и не прозреть без указующего в его сторону перста прошлого. Ведь на свете даже одуванчик не вырастет без корешков. Что причинно, то и следственно, что причинно-следственно, то и проницаемо, была б только память на все три дня истории, на вчера, на сегодня и на завтра, без обрывов и сновидений. Истинным прологом ко Дню Победы в мае и радостной июньской встрече в Бурже была для Франции вот эта речь генерала де Голля, сказанная им в декабре 1944 года, тут же по возвращении из Москвы.
«…Политика уловок и недоверия, проводившаяся между Парижем и Москвой в промежутке между двумя войнами, и их разлад в решающий момент лежали в основе возвращения вермахта на Рейн, аншлюса, порабощения Чехословакии, разгрома Польши — всех актов, которыми Гитлер начал захват Франции, за которым год спустя последовало вторжение в Россию.
…Русские усилия, нанеся непоправимый ущерб немецкой военной машине, послужили основным условием освобождения территории нашей метрополии.
Для Франции и России быть объединенными — значит быть сильными, быть разъединенными — значит находиться в опасности. Действительно, это непреложное условие с точки зрения географического положения, опыта и здравого смысла.
Эта истина, вытекающая для народов из всего, что им пришлось пережить, господствовала, могу сказать, на переговорах в Москве. Оба правительства на этой основе пришли к выводу о необходимости особого союза между Россией и Францией; это, по мнению обеих сторон, основной этап победы, а завтра — безопасности».
8
Но что же тот летчик, которому в июне 1940 года французское правительство отказало в дипломатической миссии в США? Он все-таки собрался и перелетел через океан. Он верил, что, будучи читаем в Америке, еще шире, чем даже у себя на родине, вправе выступить посыльным земли своей обманутой, подавленной, униженной, разъединенной родины, той земли людей, которую он все-таки любил больше, чем небо без людей. Он оказался в большом разладе с де Голлем. «Франция, — заявил де Голль 18 июня 1940 года, — проиграла битву, но не проиграла войну». — «Скажите правду, генерал, — возразил Сент-Экзюпери, — Франция проиграла войну. Но ее союзники войну выиграют».
13
От французского «resistance» — «сопротивление».
