Гвианские робинзоны - Буссенар Луи Анри (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
— А теперь, мои дорогие дети… вы, кого я любил до последнего дыхания… мои старые кости вздрогнут от счастья, когда вы своими руками засыплете их землей… Прощайте! Прощайте, мадам… вы, такая добрая и заботливая к бедному старому негру… Прощайте, Анри… Эдмон… Эжен… Мой маленький Шарль… Прощайте! И ты, Никола, знающий силу преданности, тоже прощай! Ангоссо… Ломи… Башелико… добрые негры, любите моего белого сына… Прощай, Ажеда! Ох… Ох… Мой белый друг! Сними руку…
Робен отнял окровавленную руку от раны. Кровь заструилась с новой силой. Изгнанник воздел руки к небу, как бы призывая его в свидетели своей клятвы:
— Мир тебе! Я люблю тебя, как отца, и всегда буду печалиться о тебе! Поверь мне: ты будешь отомщен!
Умирающий, которого уже коснулось ледяное дыхание вечности, приоткрыл глаза и прошептал еще несколько слов:
— Ты научил меня прощать… Не убивай его! Я умираю довольный.
Казимир хрипло выдохнул воздух, кровь хлынула из горла. Великое сердце больше не билось.
Робен положил негра на землю, осторожно закрыл ему глаза, поцеловал в лоб и долго оставался коленопреклоненным возле тела покойного, охваченный глубокой тоской.
Эту печальную бессонную ночь не оглашали обычные для индейцев в таких случаях завывания. Уважая молчаливую скорбь гостей, они с неожиданной покорностью разошлись по своим делам. Одни поспешили взяться за изготовление новенького гамака, предназначенного послужить саваном для умершего, другие приносили пучки пальмовых листьев для подстилки, третьи сооружали легкую хижину.
Настало утро. У погруженных в траур робинзонов не было ни минуты отдыха. Только Никола отвлекся при виде чего-то белого на земле, очень его заинтересовавшего. С первыми лучами солнца он определил природу этого предмета: то был клочок обычной бумаги, скомканный и потемневший.
Бумага — большая редкость в гвианских лесах. Парижанин уже десять лет не видел даже случайного обрывка… Как здесь появился этот грязно-белый комочек?.. Наверное, это пыж от ружья, которое стреляло в Казимира. Уступая естественному желанию, Никола поднял клочок без определенной цели, словно повинуясь тайному предчувствию. Он развернул бумажонку — она была усеяна печатными буквами. Газета! С одной стороны текст прочесть невозможно, он весь обожжен при вспышке пороха. Но с другой — буквы видны…
Парижанин прочел и мгновенно побледнел. От радости или от огорчения? Перечитал еще раз, боясь, что ошибся, не так понял. Затем, не в силах удерживать волнение, которое буквально распирало его, он вскочил и опрометью кинулся к Робену, все еще пребывавшему возле тела погибшего друга.
Отерши пот со лба, Никола до боли сжал руку изгнанника, а другой подал ему прочитанный обрывок газеты. Глава семейства глазами указал на покойника, лежавшего на зеленой подстилке, его печальный и нежный взгляд как бы говорил: «Неужели не можешь подождать?.. Не видишь разве, что не время сейчас заниматься другими делами? Зачем ты меня отвлекаешь?..»
Никола правильно истолковал немой упрек, но все же продолжал настаивать:
— Мой благодетель! Мой друг! Очень торжественный момент… прошу вас… прочтите!
Инженер, бросив быстрый взгляд на буквы, изменился в лице и проглотил текст одним махом. Глухой стон вырвался у него из груди.
Заметившие это внезапное волнение, к ним подошли юные робинзоны с матерью. Робен вполголоса прочел им отрывок, медленно выговаривая уцелевшие разбросанные слова, среди которых сохранилась одна-единственная полноценная фраза (он прочитал ее с особым чувством):
— «…милосердие… император… уголовные и политические преступления… По декрету от 16 августа 1859 года объявляется всеобщая амнистия, без условий и ограничений, она распространяется на всех… за границей… в местах депортации, могут возвратиться во Францию… обнародование… декрет опубликован в „Бюллетене законов“…»
Робинзоны с трудом ухватывали смысл непонятных для них слов, способных преобразить всю их дальнейшую жизнь.
Окончив чтение, Робен задумчиво продолжал тем же приглушенным тоном:
— Итак, ваш отец перестал быть человеком, которого хватают и сажают в тюрьму… Он уже не безликий номер в списке ссыльных, не каторжник, которого терзает лагерная охрана… Я больше не беглец, за которым охотятся, как за хищником… Исчез Белый Тигр, за ним больше не будет гнаться свора надзирателей… Я — свободный гражданин экваториальной Франции!
И, обратив свой взор на тело покойного негра, добавил:
— Бедный мой друг! И надо же, чтобы моя радость была отравлена болью, которая никогда не утихнет!
ГЛАВА 10
Похороны Казимира состоялись наутро. Робен пожелал сам отдать последние почести старику. Он решил похоронить его в гамаке, который соткали ночью, и собственными руками выкопать глубокую могилу, к великому удивлению индейцев, не понимавших столь высокого почтения белого к останкам старого негра.
Главе семейства хотелось, чтобы его друг обрел вечный покой в том месте, где в момент наивысшего самопожертвования он героически завершил свою долгую жизнь, полную любви и беззаветной преданности. Поверженные ураганом деревья робинзоны позже сожгли бы, соорудили здесь какое-нибудь жилище, филиал «Доброй Матушки», и приходили бы сюда время от времени. Последнее пристанище Казимира не осталось бы заброшенным.
Робен копал непрерывно и без особых усилий. Странная вещь: земля была такой мягкой, словно ее недавно рыхлили. И все же работа подвигалась довольно медленно из-за обилия увесистых камней, нагромождение которых стало ему казаться неслучайным. Он выбрасывал их один за другим из ямы и продолжал копать. Штыковая лопата из твердого дерева, ловко вырезанная в форме весла с помощью мачете, пересекла вскорости плотный слой листвы, не совсем увядшей. И эта относительная ее свежесть говорила о том, что землю рыли несколько дней назад.
Инженер забеспокоился: стоит ли продолжать?..
— А если я наткнусь на другой труп?.. Не хватало мне стать потрошителем чужих могил… — бормотал он себе под нос.
И уж совсем было решил отказаться от своего намерения, а могилу выкопать в другом месте, как вдруг босая нога его провалилась сквозь рыхлый грунт и наступила на что-то твердое, больно царапнувшее кожу. Наш герой наклонился и с удивлением обнаружил крышку индейской корзины пагара, оплетенную лианой и сплющенную давлением. Робен потянул к себе растительную веревку, но почувствовал сильное сопротивление. Наконец в результате энергичных действий ему удалось вырвать из земли тростниковую корзину и с огромным усилием поднять над головой: настолько она была тяжела.
Парижанин поставил ее рядом с ямой, затем выудил вторую, точно такую же, потом третью, за ней четвертую. Подошел Анри, протянул ему руку, помог выбраться наверх. Открыли корзины.
Они были полны золота!
В каждой из корзин лежало множество самородков. Робинзоны определили их общую массу в сто пятьдесят килограммов, что составляло примерно четыреста пятьдесят тысяч франков.
Хорошо известно, с каким решительным презрением колонисты относились к богатству. Никого не удивило, что не послышалось ни единого ликующего возгласа, не последовало никаких проявлений радости после обнаружения клада. Индейцы, не понимавшие ценности золота, из любопытства приблизились и с удивлением поцокали языками при виде золотых самородков, среди которых были весьма значительные по размерам.
Робен смотрел на сокровище безразличным взглядом.
— Бедный друг, — сказал он, как будто Казимир мог его услышать. — Милый друг! Ты был добрым гением в дни моих злосчастий и превратностей, потом пожертвовал жизнью ради меня, и вот теперь, даже после смерти, ты даришь нам целое состояние!
— Отец! — воскликнул Анри. — Я хочу сказать, что все мы — и мать, и братья, и Никола, и я сам — одинаково относимся к этой находке. Вот что мы думаем: какое значение имеет богатство? Зачем это золото, если мы его презираем! Разве этот лес со всеми своими ценностями не принадлежит нам? Разве нет у нас рук, чтобы трудиться, нет плантаций, которые дают все, что нужно? Какое нам дело до этой «цивилизованной жизни» с ее мелочной борьбой, необузданными желаниями, с неведомой нам нуждой и вечно неутоленной ненавистью! Мы ведь экваториальные французы, свободные колонисты Гвианы, которую любим, хотя она и была страной нашего изгнания. Она прокормит нас, и бывшая земля проклятия благодаря нашим трудам станет землей искупления…
