Мир приключений 1962 г. № 8 - Платов Леонид Дмитриевич (бесплатные серии книг txt) 📗
Лес расступился. Посреди поляны вырос серый силуэт гитлеровского солдата, он что-то крикнул, соскочил с дороги из-под самых коней и, падая, выстрелил вверх.
Иванов не успел выстрелить в солдата, как лошади опять внесли под свод елей и остановились, налетев на штабель артиллерийских снарядов.
Ложкин упал на мокрый от пота круп лошади и свалился в снег. К повозке бежали два солдата. Иванов положил ствол автомата на борт фуры, прицелился и нажал на спуск. Солдаты упали.
Ложкин выстрелил из-под фуры в солдата на поляне. Солдат повалился в снег и больше не поднялся.
Фашисты не отвечали.
Недалеко под елями отчаянно завертелась ручка полевого телефона.
Иванов перевалился через борт фуры, и они с Ложкиным переползли за кладь из снарядов. Поднялись на ноги. Оглядываясь по сторонам, Ложкин отцепил от пояса последнюю гранату.
Иванов полез за пазуху и стал лихорадочно шарить там рукой.
Телефонист выкрикивал лающим голосом:
— Русский десант! Да, да, русский десант!.. Я ранен… Автоматчики!.. Да, да! Не меньше взвода…
Ложкин прислушивался к голосу телефониста, вглядывался в серую темень между деревьями, где лежала единственная дорога для их отступления.
Телефонист внезапно замолчал. Вздохнула лошадь и, мотнув головой, звякнула удилами. Стало необыкновенно тихо. И в этой густой тревожной тишине раздался отдаленный гул машины.
Ложкин тихо сказал:
— Ты выронил? Ничего. Сейчас. — Он шагнул к возу.
— Стой! — прохрипел Иванов.
— Сено…
— Вот кажется… Не смей!
— Подожгу сено!
— Не смей! Фриц снимет!
— Я ползком…
— Стой! Вот он! Холера!.. — Иванов держал в руке кирпичик тола, обмотанный бикфордовым шнуром. Поспешно стал разматывать шнур. — Огня!
Он сунул кирпичик в нижний ряд снарядов и ждал. Ему казалось, что Ложкин необыкновенно долго достает зажигалку и как-то вяло, лениво чиркает колесиком о кремень. Наконец затеплился голубоватый огонек.
Ложкин поджег шнур и бросился прочь от снарядов. Он бежал, проваливаясь по колено в снегу, еле различая в густых сумерках просветы между деревьев. Пробежав метров сто, он оглянулся и увидел, что Иванова нет с ним. Остановился, поджидая его.
Машины приближались. По работе моторов Ложкин понял, что они уже сворачивают с шоссе к складу. Машины надсадно заныли на ухабистой дороге. Зашуршал снег, хлестнула ветка. Иванов подходил, толкая кого-то перед собой. Ложкин узнал Михеля. Не сказав ни слова, он опять побежал.
До взрыва оставалось не больше трех минут.
Как ни соблазнительно было укрыться в чаще среди обманчивой тишины елей, Ложкин бежал к линии фронта на первые зарницы осветительных ракет. Надо было вырваться из кольца, которое сейчас, наверное, уже смыкалось вокруг склада.
Жгло грудь, не хватало воздуха, пот заливал глаза, а Ложкин бежал и бежал. Ми-хель упал. Иванов перешагнул через него и, не останавливаясь, из последних сил бежал за товарищем.
Наконец полыхнул малиновый свет.
Ложкин упал. Иванов повалился у его ног. Земля вздрогнула под ними. Взрывы они ощущали всем телом. Их вдавила в мягкий снег упругая волна воздуха. В ушах звенело. В глазах шли красные круги. Несколько секунд им казалось, что они ослепли и оглохли.
Иванов сел, тряхнул головой, спросил:
— Живой?
— Как будто, — отозвался Ложкин, с трудом поднимаясь из снега.
При свете ракет мелкая снежная пыль, поднятая взрывом, сверкала и переливалась в неподвижном воздухе. С треском падали сучья; фыркая взрывали снег осколки.
— Надо смываться под шумок, — сказал Иванов и вдруг, весь насторожившись, навел ствол автомата в прогалину между елей.
— Это Михель, — сказал Ложкин. — Не стреляй!
— Нечистая его несет! — Иванов опустил автомат и вопросительно посмотрел на Ложкина.
Блиндаж был большой, на целое отделение. Фашисты не пожалели дарового леса на стены и пол, выложив их сосновым кругляком. В углу стоял полированный столик на трех ножках, залитый стеарином. Луч карманного фонарика обшарил все углы и остановился на портрете Гитлера. Фюрер хмуро смотрел со стены на русских солдат.
— Хороший блиндаж! — сказал Ложкин, усаживаясь на нары.
— Лес-то ведь наш. — Иванов направил свет фонаря под нары и сел рядом, потом осветил Михеля, замершего у порога. — Садись и ты. Отдыхай, бедолага!
Михель по тону понял, сел на кучку мусора у стены.
Иванов погасил фонарик, подошел к дверям. С минуту прислушивался. Вернулся, сел на нары. Достал кисет. Зашуршал бумагой. Сказал:
— Отдыхают фрицы… Закуривай, Коля, набирайся сил.
— И это неплохо. Давай!
— Устал?
— Немного.
— Какое там! Я хотя вздремнул сегодня на возу. А ты весь день промаячил на козлах. На. Ты что?
— Фу ты! Уснул. Сверни мне папиросу.
— На мою. Да ты сосни немного. Время еще есть. Мы с Михелем подневалим.
— Нельзя. — Ложкин взял папиросу, глубоко затянулся дымом. — Ну вот и прошло. Покурим и двинемся. Хорошая вещь — махра для солдата.
— Одна утеха. Постой! А Михеля что же мы не угостим? Скажи ему — пусть закурит для храбрости.
Ложкин предложил Михелю закурить. Михель ответил:
— Я не курю. Табак вредит здоровью и ведет к непроизводительным затратам.
— Что он там бормочет? — спросил Иванов.
Ложкин перевел ответ Михеля. Иванов закашлялся от смеха, сказал с удивлением:
— Кто бы сказал — не верил, что есть такие на свете. Хватим мы с ним горя!
Ложкин успокоил:
— Я думаю, что он не особенно осложнит обстановку. Вел он себя пока вполне прилично. Как видишь, это очень практичный тип. Ему невыгодно попадаться своим на глаза.
— Пошто?
— Судом дело пахнет. В лучшем случае, попадет в штрафную роту.
— Да, дело его труба. А он не такой уж дурак, как я подумал. Прямо химик.
— Химик?
— Кто же еще? Все до капельки рассчитал. Ты спроси его, почему он все-таки в лесу не удрал от нас.
Ложкин минут пять расспрашивал Михеля.
— Ну, что он там лопочет? — не вытерпел Иванов.
— Оказывается, в лесу он наткнулся на нас случайно. Страшный взрыв, как он выразился, потряс его до такой степени, что он пошел не в ту сторону. Кстати, он уверен, что это его соотечественники применили против нас сверхоружие, давно обещанное фюрером.
— Что это такое?
— Никто пока не знает, а Михель тем более. Видимо, эту вещь они придумали для поднятия боевого духа. Да! Самое забавное, что он не может допустить, чтобы мы возили его весь день по их передовой. Он уверен, что мы давным-давно переехали линию фронта.
— И везем его в Сибирь?
— Гораздо хуже для нас с тобой: мы разбиты наголову, отступаем и скоро сами очутимся в плену. Он обещал, что замолвит за нас словечко.
— На том спасибо! Но ты растолковал ему?
— Стоит ли убивать иллюзии? Это подорвет его силы, необходимые для последнего перехода.
— Ну и остолоп! Ладно, не пугай его зря. Скажи только, чтобы вел себя аккуратнее, ночь-то сегодня капризная. Мороз. Каждый шорох за километр слышно.
— Сказал уже.
— Ну?..
— Да пора.
— Я первый пойду.
— Хорошо. Дот обходи справа.
— Ладно. Ну, чадо, пошли! — Он толкнул Михеля в бок и, нагнувшись, шагнул в траншею, заваленную плотным, слежавшимся снегом.
Звезды скупо освещали землю. Иванов остановился у бруствера. Впереди угадывалось поле, за ним расплывались холмы. Оттуда потянул колючий ветер, запахло дымком, щами. На миг мысль о солдатском котелке, полном горячих щей, и о куске ржаного хлеба заставила Иванова и Ложкина забыть обо всем пережитом за эти сутки, заслонила опасность последнего перехода.
Иванов весело шепнул, сплюнув голодную слюну:
— Лямин с кухней приехал, пехоту кормит. Опоздаем чуток.
— Нам оставят, — таким же веселым шепотом ответил Ложкин.
Михель жадно прислушивался к интонациям их голосов.
Превозмогая животный страх, он хотел понять, чему радуются эти страшные, непонятные люди в такую ночь, когда сердце застывает от холода и ужаса, когда впереди у них только смерть. Михель знал, что их не возьмут в плен. Он сам, как честный солдат, скажет, что такие люди опасны для Германии. Он только попросит, чтобы их не вешали, а расстреляли…
