В исключительных обстоятельствах 1979 - Воробьев Борис Никитович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
— Почему на том? На этом свете зачтется, братишка! — задыхаясь, прошептал я.
Часовой приблизил лицо к щели:
— Ты просись у разводящего на двор выйти. Я его сейчас кликну.
Заскрипел снег. Через несколько минут часовой вернулся в сопровождении рослого казака.
— Чего надо? — хмуро спросил он и, услышав мою просьбу, лениво бросил новобранцу: — Пущай идет. Да гляди за ним, понял?
— Так точно.
Когда разводящий скрылся, часовой отпер замок и проводил меня в угол двора. Мы остановились под высоким забором.
— Ну, милок, не зевай! — стуча зубами от страха, пробормотал паренек. — Сразу за этим забором овраг. Ты сперва по нему беги, а у березового колка влево свернешь. На, держи! — Он вынул из кармана наган и подал мне. — У офицера убитого подобрал... Вишь, пригодился... Беги! Я для порядку стрелять буду, а казакам скажу, что ты к выселкам подался... Пусть ищут!
...Перемахнув через забор, я кубарем скатился на дно оврага и побежал по твердому, утрамбованному ветрами снегу.
В полдень я был далеко от села и решил выйти на дорогу.
Вдали показалась черная точка. Она быстро росла. Раздалось щелканье копыт по мерзлому насту. Ко мне приближался всадник. Он сидел в седле необычно, как-то боком. В неясном свете утра я разглядел меховую шапку, полушубок, белые бурки... Я присмотрелся и узнал в неуклюжем всаднике... Соню. «Ага, покончив со мной, ты спешишь в город, чтобы предупредить своих друзей об опасности! Нет, барышня! Судьба справедливая, она беспощадна к предателям».
— Стоп! — крикнул я, когда расстояние между нами сократилось до сотни метров. Услышав окрик, Соня даже не обернулась. Пригнувшись к холке коня, она пустила его карьером. Я прицелился в черного, с тонкими ногами скакуна и выстрелил. В тот же миг всадница запрокинулась назад, словно на ее шее захлестнулась петля, и упала на дорогу. А испуганный, но невредимый конь скрылся за поворотом. Я подбежал к Соне.
Она лежала навзничь, полуоткрыв запекшиеся губы. Изо рта выползала тоненькая струйка крови. Я нагнулся, приподнял ее за плечи. Дрогнув, Соня открыла глаза. Недоумение, радость медленно разлились по лицу. Пошевелились губы:
— Федя!.. Жив... А вот я умираю...
— Ты предала меня!
— Я? — Глаза ее расширились от ужаса. — Нет!.. Что ты?!.. Нет!
У нее не было сил говорить.
— Возьми там... в полушубке... письмо! — прошептала она. Голова ее отяжелела, глаза закрылись. Лицо окаменело и осунулось. Трясущимися руками я распахнул ее полушубок, нащупал в кармане плотный конверт, разорвал... Не веря глазам, перечитывал мелко, второпях исписанный листок. Здесь были адреса и фамилии заговорщиков и другие ценные для нас сведения. Внизу я увидел приписку:
«Федору Братченко грозит расстрел. Передаю то, что не успел он, и умоляю: спасите его! Сделайте все, что можно!»
Потрясенный, я опустился на снег.
11
Взяв Соню на руки, я понес ее в сторону от дороги. Долго шел я так. Руки онемели. Лицо девушки стало строгим и совсем незнакомым. Я остановился, прижался губами к ее ледяному лбу....
Потом опустил ее на землю и засыпал снегом.
Сколько времени просидел я у одинокого холмика, не помню. И вдруг в голову мне пришла мысль, от которой кровь прихлынула к лицу: «Да ведь завтра двадцать шестое декабря, воскресенье! Как я мог забыть об этом!»
Задыхаясь, я бежал по пустынной дороге. «Только бы не опоздать! Кому будет нужно то, что я узнал!»
Усилием воли я заставлял себя думать о предстоящей операции, но мысли возвращались к Соне и к обстоятельствам ее нелепой гибели... Скрипя зубами, я шептал: «Кто же предал меня?» Кто?! О том, что я отправляюсь к Степняку, знали четверо: Волошин, Малинин, Кольцов и Николаев. Подозревать Волошина я не мог. Значит, оставались трое. Но за Лешку я был готов поручиться, как за себя. Николаев или Малинин? Кто из них? Егора я недолюбливал давно, Николаева знал мало. Я вспомнил, как он все время старался меня поддержать... Уж не для того ли, чтобы втереться ко мне в доверие?
В город я вошел в сумерки. Лицо мое пылало, а вид, наверно, был дикий, потому что прохожие останавливались и провожали меня недоуменными взглядами.
«Раз среди нас предатель, то пусть никто из моих помощников не знает о моем возвращении!» — решил я и направился к Волошину.
Петр Андреевич торопливо закончил разговор с посетителем и встал:
— Рассказывай!
Слушая меня, он беспокойно крутил карандаш.
— Вот как? Значит, враг к нам пробрался. Кто он? — Глаза его стали колючими и злыми. — Впрочем, ты прав, сейчас уже некогда выяснять. Заговорщики могут выступить с минуты на минуту. План наших действий необходимо держать в строгом секрете.
Он вызвал по телефону штаб полка.
— Красильников? Попросите командира. Товарищ Романюк? Немедленно приведите полк в боевую готовность. Объявите командирам: мы выступаем из города. Пусть подготовятся к переходу. Два взвода срочно пришлите к ревкому.
Бросив трубку, Волошин позвал из приемной секретаря, шустрого парнишку.
— Живым духом на механический завод! И в депо! Всех коммунистов с оружием — сюда! Возьми мою машину!
Когда мы остались одни, Петр Андреевич сказал:
— Давай список. Сними со стены план города. Обдумаем, как действовать. — Мы наклонились над столом.
В Сонином письме были названы фамилии и адреса шестнадцати организаторов заговора, его верхушки. Эти люди командовали «пятерками», члены которых не знали друг друга, каждый был непосредственно связан только со своим руководителем. Ликвидировав верхушку, мы оставим организацию без головы. Остальные участники заговора не знали ни часа, ни места выступления. Среди руководителей заговора оказались такие знакомые и мне и Волошину лица, как директор почты, бывший редактор меньшевистской газетки «Голос народа» Абрамов, депутат Совета левый эсер Рашидов.
За окном послышалось бряцание винтовок, заскрипел снег под копытами коней. В кабинет вошел Романюк. Волошин коротко объяснил ему, для чего понадобились два взвода.
Явились железнодорожники в черных шинелях, с закопченными лицами. Секретарь деповской партийной ячейки, старый машинист с большими мозолистыми руками, нахмурившись, выслушал Волошина и вывел отряд на улицу. Вскоре прибыли и рабочие-металлисты.
Не доверяя телефону, Романюк послал в полк ординарца с запиской к комиссару. Командир полка приказывал устроить засады на окраинах города, используя пулеметы и артиллерию.
Было темно, когда мы вышли из ревкома. Группа, в которой были я и Волошин, состояла из двадцати железнодорожников, вооруженных пистолетами и гранатами, и отделения красноармейцев. Мороз крепчал. Снег звенел под ногами. От дыхания над нами клубился пар.
...Никто из шестнадцати не ушел. Мы заставали их врасплох, уже одетых, готовых к выступлению. Серьезного сопротивления никто не оказал: заговорщики не ожидали разгрома в самый последний момент. Лишь в доме директора произошел неприятный инцидент.
Мы вошли в тесный дворик, окружили здание. Я поднялся на крыльцо и постучал.
— Кто там? — раздался испуганный голос.
— Откройте! — Мы нажали на дверь, но она оказалась крепкой. Тогда красноармейцы бросились к окнам. В горячке я забыл оставить часового снаружи. Все вошли в дом. Директор почты, маленький, лысый, прижался к стене и беззвучно, как рыба, открывал и закрывал рот. В печке пылала бумага. Я распахнул раскаленную дверцу, но на решетке оставалась лишь кучка золы.
— Оружие есть?
— Есть, — покорно ответил хозяин и указал под ноги, где две доски были светлее остальных. Подняв спичку, Волошин заглянул в подвал. Блеснули ружья, пулемет... Случайно обратив внимание на арестованного, я был удивлен. Тот улыбался, явно чем-то довольный. Чем?
