Золото императора династии Цзинь (СИ) - Гусев Анатолий Алексеевич (книги без сокращений .TXT) 📗
- Три десятка наших воинов – сказал Чже, - достаточно, что бы разогнать всех этих чаучу.
Он даже не сомневался, что тридцать наших воинов справиться с сотней неизвестных ему чаучу.
На этом и решили. Единственное, что мне было не понятно, так это где они будут искать этих чаучу. Но на этот счёт у Чже было другое мнение. Он был уверен, что с помощью Онгоча они их найдут.
Так оно и вышло: через два дня Чже с воинами вернулся. С собой они привели захваченного в плен чаучу.
- И что теперь? – спросил я у Чже.
- Ничего – ответил он. – Будем ждать. По нашим следам они придут сюда, что бы если не спасти своего воина, то хотя бы отомстить за него. Если они мужчины, конечно.
- Хорошо, они придут. И что дальше?
- Перестреляем из луков, господин – усмехнулся Чже.- И всё, что есть у них будет наше!
Имя меркит, означает «хороший стрелок», а кереит – «ворон». «Хорошие стрелки», «вороны» и татары ждали своего часа.
- Как вы нашли чаучу? – спросил я.
- По крику – ответил Чже. – Они одного местного раздели догола, вспороли живот, а кишки вытащили и положили на угли от костра. Конечно, он орал на всю тайгу! Так и нашли. Хорошо, что костёр был самым крайним в их лагере. Тихо всех вырезали, кроме этого. Ну и местного прирезали, чтоб не мучился.
Утром истошно залаяли собаки, и копьё перелетело через стену, чуть не задев нашего часового. Тот выстрелил. Раздался сначала стон, а потом яростная ругань на неизвестном языке. Это подняло весь наш маленький гарнизон на ноги. Степняки высыпали на стены. Я поднялся вместе с ними.
Через реку, вброд переходили люди в странных одеждах. Они были одеты в короткие сапоги, сделанные из шкуры оленя мехом наружу и в таких же оленьих тонко выделанных рубахах с напуском на пояс. На головах у них были одеты круглые облегающие голову шапках, с копьями и луками в руках. Внешне, они, судя по всему, были такие же, как и наш пленник: черноволосые, черноглазые, со скошенным назад лбом, выступающим вперёд лицом и орлиным носом. Нет пределу уродства! А говорят, где-то на западе живут люди со светлым цветом кожи, светлыми или рыжими волосами, голубыми или зелёными глазами. Вот те западные люди, наверное, смотрятся ещё более уродливо, чем чаучу. У чаучу хотя бы цвет кожи тёмный, медно-красный, пускай даже и от солнца.
Уба и Чже переглянулись, подняли свои луки и две стрелы со страшным, режущим свистом определили цели степным воинам. Степняки выстрелили. Чаучу бросились бежать, оставляя своих убитых на том берегу реки. Они остановились и стали грозить нам копьями и луками, сильно свистеть. Степняки дали ещё один залп. Чаучу, оставляя убитых на поляне, отошли к опушке леса. Вот теперь их точно осталась сотня, если не меньше. На опушке выросли шалаши чаучу, похожие на чумы эвенкил.
Онгоча искренне радовался такому успеху. Остальные оставались бесстрастными.
- Я думаю, - предположил Чже – что это не все. У них где-то есть олени и прочая добыча.
- Согласен – сказал Уба. – Если они не уходят, значить обязательно нападут.
- Нападут, бэе (парень), обязательно нападут – вмешался в разговор Онгоча. – Они, ночью придут. Перед рассветом. Они всегда так делают. Нападут с подветренней стороны, чтобы собаки не почуяли. Перебьют всех собак камнями. Они хорошо камни кидают, далеко. У них ремни такие есть. Камень посерёдке положат, над головой крутанут и метнут. Камень голову собаке пробивает, да и человеку тоже.
- Хорошо, - сказал Уба, - будем ждать.
Пока ждали, решили допросить пленного. Но он ничего не понимал на языке эвенкил, только смотрел на нас презрительно своими чёрными глазами. Тогда степняки подвели пленника к крепостной стене. Руки у него были связаны за спиной. К рукам привязали ремень, другой конец ремня привязали к зубцу стены и выкинули пленника наружу. Он так и повис с вывернутыми руками, но не единый стон, не говоря уже о крике, не вырвалось из уст чаучу.
Вечером, несколько человек охраны выбрались наружу из крепости, набрали много охапок сухой травы, сухого хвороста. Связали их ивовыми ветками и положили у крепостной стены.
Потянулась долгая тёмная ночь. Не луны, ни звёздочки не видно, всё затянуто облаками.
У варваров, что у нападающих, что у обороняющихся оказалось звериное чутьё, тонкий слух и совиное зрение. Что-то почуяв, часовой на стене наугад пустил стрелу в темноту. И попал. Предсмертный крик чаучу слился с предостерегающим криком нашего часового. Степняки высыпались на крепостные стены, подожгли вязанки хвороста с сухой травой и выбросили их наружу. Огонь осветил нападающих. В них стали стрелять из луков.
С той стороны, ещё до того, как вниз полетели горящие вязанки хвороста, раздался резкий свист, и полетели через стену камни и стрелы. Заострённые концы брёвен крепостной стены захлестнули ремённые арканы. По ним чаучу стали взбираться на стены. Их поджидала наша охрана с обнажёнными саблями. Кин и Онгоча тоже были на стенах. Эвенкил отводил душу, опуская свою дубину на головы врагов. Наконец-то Кин показал искусство владения своим длинным мечём в настоящем деле, но кроме чаучу, его вряд ли кто оценил.
Для нашей охраны, одетой в кольчуги и панцири, в стальных шлемах, чаучу с их костяными и каменными наконечниками копий и стрел большой опасности не представляли. Но двоих мы всё-таки потеряли, которых потом похоронили в лесу по степному обычаю. Чаучу потеряли человек двадцать или тридцать в этот раз. Убили они и своего товарища, которого наша охрана повесила за руки на крепостную стену. Тело его было насквозь пробито копьём, прямо в сердце. Что ж, идущий убивать должен быть готов, что и его самого могут убить.
Ещё до рассвета чаучу откатились за речку. Уба приложил правую руку ко лбу, затем к животу, потом к левому плечу и к правому. Так он благодарил своего бога-креста за помощь.
Чаучу собрались на краю поляны, покидать её они явно не собирались. Что за упрямый народ? На что они надеются?
Мы – я, Ингэ, Уба, Чже и эвенкил Онгоча собрались на совет. Кин сидел у двери как мой телохранитель.
- Они не ушли, господин – сказал Уба и вопросительно посмотрел на меня.
- Непосредственно я командую на море, Уба – ответил я. – Здесь от меня приказ один: я должен выполнить приказ нашего императора – привезти как можно больше золото, пушнины и прочего.
- Да – сказал Ингэ, - нам надо промыть раздробленную породу, что бы получить золото. А подхода к реке нет!
- И поэтому, - продолжил я, - вы с Чже должны избавить нас от чаучу. Уничтожишь ты их или прогонишь, меня это не касается. Как ты это сделаешь – тоже. Если я тебя смущаю и мешаю принять решение, я могу удалиться.
- Нет, что ты, господин,- сказал Уба и обратился к Онгочу – Расскажи нам о чаучу. Всё, что знаешь.
- Что тут расскажешь, бэе – начал Онгоча.
У эвенкил странный обычай всех называть бэе, что значить – парень, или называли другом, товарищем, но никогда по имени.
- Они храбрые.
- Это мы знаем.
- Жестокие.
- Это мы поняли. И ещё они очень умные.
- Ну? – удивился Онгоча. – В лесу как глупым прожить? Охотится - не можешь, рыбачить - не можешь. С оленями ходить не можешь. Как жить? А там где живут чаучу, там и леса нет. Одни поляны большие да болота. Жить ещё тяжелей. Глупый прожить, как сможет? Они умные, бэе. Моя бабка у них год жила. Много чего о них рассказывала. Бежала от них, да оказалась беременна. Моя мать наполовину чауча. Чаучу это их не настоящее прозвище, оно обозначает оленевод, имеющий много олений. Почему? Потому, что есть и другие, не оленеводы. Охотники. Сами себя, все они называют «настоящие люди». Остальные как бы и не люди вовсе, не настоящие люди. Очень уж они гордятся этим. Из лука стреляют они хорошо, камни кидают ловко. Камни кидать мы не умеем. И ещё бегают они хорошо. У нас за оленями очень-то не побегаешь – лес. Мы к оленям жерди привязываем, что бы они далеко не ушли. А у чаучу леса нет, им бегать приходиться.
- Бегать приходиться – задумчиво сказал Уба.
